Он поднял голову, и замер. В лесу ее глаза стали еще более зелеными, словно вобрали весь цвет окружающей их жизни, солнце бликами скользило по волосам, и сама Лавиния словно сияла. Присмотревшись, Льер понял, что это не обман дневного света, магия искрилась над ее кожей, набирая силу. Здесь, возле Арки, или здесь, в этом лесу. — Останься со мной. Он сам не ожидал, что эти слова все-таки сорвутся с губ, но сейчас, когда это сказал, стало легче. Легче смотреть ей в глаза и ждать ответа, который (чего он никогда раньше даже представить не мог) сейчас был жизненно важен. — А как же Найтриш? — В зеленых глазах сверкнуло раздражение и… ревность? Да, он бы хотел, чтобы это была ревность. Та, что испытывал он всякий раз, когда в ее сторону смотрели другие мужчины (а после случившегося на нее смотрели именно так, что ему хотелось обратить их в тлен). При Дворе не принята супружеская верность, а если учесть, что и супружества в последнее время толком не было, вряд ли ее обошло бы стороной мужское внимание. Даже несмотря на все устрашение Золтера, ведь став королевой, она могла выбирать сама. И сейчас тоже могла, хотя все в нем отчаянно противилось тому, чтобы давать ей выбор. Чтобы что-то объяснять, но с ней иначе нельзя. Сегодня Найтриш явилась к нему уже совершенно в другом настроении. От обольстительной улыбки, которой фаворитка Золтера обычно начинала их встречи, не осталось и следа. — Говорят, его аэльвэрство увлекся собственной смертной женой, — с порога заявила она. — Настолько, что постоянно проводит с ней время и даже не смотрит в сторону… других. Последнее она вытолкнула через силу, как если бы слово «других» причинило ей боль. Вот Найтриш действительно ревновала, хотя это и было странно для элленари, ревновала она отчаянно, яростно, зло. Она шагнула к нему, и весьма символическая одежда (легкий пеньюар цвета тлена) растворился в воздухе. Устроившись у него на коленях, женщина подалась к нему, а он боролся с желанием сбросить ее на пол и велеть убираться и впиться злым поцелуем в пухлые, манящие губы. Он не приближался ни к одной женщине с того дня, как Лавиния появилась в его жизни и в Аурихэйме, и, хотя она его отталкивала снова и снова, не представлял себя с другой. Или представлял: целующим эти губы, но чувствующим совсем другие. Ее. Лавинии. Представляющим, что это она извивается на его коленях от страсти, подается все ближе, распаляя желание, касаясь тугими сосками одежды и вздрагивая от этой острой ласки. Его ладонь уже легла на красивый, острый подбородок, и Льер почти поверил в то, что готов к этому самообману, когда открылась дверь. Лавиния смотрела на него так, словно тоже не могла поверить в то, что происходит. А он смотрел на нее, отчаянно ненавидя за то, что ни одна женщина не сможет ее заменить. — Ничего, — скупо вытолкнул он. — Она хочет Золтера. — И ты готов ей его дать? — А что ты готова дать мне? Такого она не ожидала: глаза широко распахнулись, в них сверкнул гнев. — Знаешь ли… — сказала она. — Знаю, — жестко произнес он и шагнул к ней. — Знаю, что я не железный, и что когда я смотрю на тебя, схожу с ума от желания. Хочу тебя. Хочу твоих чувств, хочу, чтобы ты была со мной по своей воле. Хочу видеть тебя обнаженной, хочу смотреть на тебя и ласкать, хочу слышать твои стоны. Она снова покраснела, и на этот раз так, что даже сияние магии вокруг нее слегка померкло. — Я не могу ничего обещать, — сказала Лавиния. — Мне не нужны твои обещания. Мне нужна ты. Не дожидаясь ответа, он шагнул вперед. Сокращая расстояние, притягивая ее к себе врываясь поцелуем в мягкие, нежные и такие желанные губы. Лавиния Я не успела ничего сказать или даже сделать, когда губы обжег поцелуй. Глубокий и яростный, наполненный таким чувством, что сил его разорвать просто не было… пока Льер с глухим стоном не рухнул вниз. Клятва! Демонова клятва, которую я заставила его принести. Я упала на землю следом, вцепившись в его руку и судорожно пытаясь вспомнить, что полагается делать в таких ситуациях. Если бы я хоть что-то помнила, если бы меня хотя бы чему-то учили, помимо магии жизни, которой я даже толком не пользовалась, и которая в Аурихэйме вовсе превратилась во что-то странное… Магия жизни! Я потянулась за помощью к природе как раз в тот момент, когда он открыл глаза. — Испугалась? — поинтересовался хрипло. Бледность понемногу отступала с его лица, точно так же понемногу до меня доходил смысл его слов. — Идиот! — рявкнула я, намереваясь подскочить, но подскочить мне не дали, резко дернули на себя. Из-за чего я запуталась в платье и полетела прямо на его аэльерство, которое даже после случившегося слегка сотрясалось от смеха. — Все элленари — чокнутые! — я не постеснялась выдохнуть это ему в лицо, упираясь руками в грудь. — Отпусти! Отпусти немедленно! — Ты действительно этого хочешь? — Сейчас — да! Руки он не разжал, и снова поморщился. Я дернулась сильнее, но Льер держал крепко. — Льер! — воскликнула я, глядя на то, как его лицо снова становится белым. — Да, моя королева? — Прекрати это! — Даже не подумаю. — Я сказала прекрати, или… — Или? Мне захотелось его пнуть. Честное слово, мне захотелось его пнуть! Но сильнее, чем его пнет магия, если он меня не отпустит, у меня вряд ли получится, поэтому я поспешно пробормотала: — Не хочу, чтобы ты меня отпускал. — Правда? — он улыбнулся. А мне почему-то так до одури стало обидно: настолько, что я просто взяла и разревелась. Вот уж совершенно точно не ожидала такого от себя, но слезы сами потекли по щекам, позорище! Я попыталась отвернуться, хотя толку в этом действе уже не было никакого, и когда Льер резко сел, по-прежнему удерживая меня в объятиях, я все-таки ткнула его в плечо кулаком. — Ненавижу! — всхлипнула я. — Как же я тебя ненавижу! Его лицо потемнело так, что на миг показалось, и все остальное вокруг потемнело. — Ненавидишь? — негромко произнес он. — Это все, что ты ко мне чувствуешь, Лавиния? Да, конечно! Именно потому меня до сих пор трясет от страха после того, как он свалился на землю. — Временами мне хочется тебя убить, — честно призналась я. — Что же, — негромко произнес он. — Наверное, я это заслужил. — Ты правда идиот! — выдохнула я, рванувшись с такой силой, что раздался треск платья: кто-то из нас умудрился на него сесть. Этот кто-то сейчас снова меня удержал и внимательно вгляделся в мое лицо. — Правда идиот, — подтвердил он. — Потому что когда я вижу твои слезы, я начинаю сам себя ненавидеть. Пальцы скользнули по моим щекам с мягким нажимом, стирая дорожки слез с кожи, и я глубоко вздохнула. — Я за тебя испугалась, — выдохнула через силу, потому что не знала, стоит ли это вообще говорить, но точно знала, что когда скажу, пути назад для меня уже не будет. — За меня? — Он удивленно вгляделся в мое лицо. — Да, из-за этой дурацкой клятвы, — я судорожно вздохнула, — когда ты… — Оно того стоило. Из-за того, что я сидела у него на коленях, взгляд оказался более чем глубоким. Руки Льера лежали на моей талии, и в эту минуту я подумала, что именно это называется близостью. — Что стоило? — я попыталась слегка отодвинуться, но мне не позволили. — Поцелуй. И то, что я сейчас услышал. Его губы почти касались моих, и коснулись бы, если бы я не выставила между ними палец. — Ну уж нет, — сказала я. — Второй раз такой трюк я тебе провернуть не позволю. — А что позволишь? — его слова обожгли кожу, и дыхание перехватило.