Магия отозвалась неохотно, плеснула из груди в кончики пальцев, растекаясь в ладони. Я почти направила ее в землю, когда меня перехватили за талию и буквально втянули в портал. Ставшая уже привычной изумрудная вспышка отрезала нас от Двора Жизни, а когда я моргнула, увидела лишь обстановку нашей спальни. Сорвавшаяся с пальцев сила ударила в камень, и по стене мгновенно побежал густой вьюн, над которыми запорхали десятки бабочек. Котенок подскочил с кровати взмыл ввысь, а я вывернулась из рук Льера: — Зачем?! — Там ты ничем не сможешь помочь. — Откуда ты знаешь?! Не ответив, Льер повернулся ко мне спиной и шагнул к дверям. — Льер! Он не остановился, обернувшись на ходу, бросил резкое: — Переоденься. До приема осталось не так много времени. Раньше, чем я успела ответить, хлопнула дверь. Оставив меня наедине с котенком, бабочками и ощущением Пустоты, которая, казалось, будет преследовать меня всю жизнь. Так же, как витающая над местом гибели элленари жизни боль, которую я чувствовала, как свою. А.О. — Чего он хотел? — Ронгхэйрд непонимающе смотрел на него. — Стать Богом. Получить могущество Изначальной, — Льер покачал головой. — Он окончательно спятил? — Вовсе нет. Если верить преданиям, вся наша магия родилась именно из Пустоты. Стихии, Смерть и Жизнь, даже антимагия. Уничтожив род Альхиины, Золтер лишил себя важной составляющей для осуществления задуманного, но понял это гораздо позже. Лавиния была ему нужна, как недостающий элемент. Он ждал, пока ее магия наберет силу, а после воспользовался бы ей для повторного ритуала. — Это слишком невероятно, — произнес Ронгхэйрд. — Тем не менее это так. Я слышал его мысли, как свои, и я думал, что смогу его уничтожить, но Пустоту нельзя уничтожить Пустотой. Там, где все началось, она по-прежнему сильна, и по-прежнему рвется в Аурихэйм. Теперь уже через меня… через него. Или через нас. — И что ты собираешься делать? — На меня придется надеть оковы. — Ты сошел с ума? — Ты предпочитаешь, чтобы однажды я снова проснулся им? — Думаешь, оковы помогут тебе его удержать? — Не знаю. Но попробовать стоит. — А она? Что ты скажешь ей? Лавиния. Время рядом с ней пролетело, как одно мгновение. Он даже не представлял, что время может быть таким быстротечным, хотя родился с осознанием вечности. В Аурихэйме даже вечность относительна, но Льер никогда не думал, что ему будет настолько мало одной-единственной женщины. Впрочем, сейчас он понимал, что рядом с ней ему и вечности было бы мало. — Я отправлю ее домой. Как обещал когда-то. — И что будет с Аурихэймом? — Не думаю, что Пустота вырвется на свободу, пока Золтер заперт внутри меня. Ронгхэйрд покачал головой. — А если все-таки вырвется? — Мне все равно. Я готов рискнуть Аурихэймом, но не готов рисковать ею. Друг явно хотел возразить, но промолчал. Льер же неожиданно подумал о том, что впервые мысленно назвал его другом. Это странное слово пришло из мира Лавинии, пришло вместе с ней, потому что до ее появления в его жизни не было друзей. Не было любви, были лишь доверенные лица и так называемые союзники, каждый из которых вел свою игру. — Если все станет совсем плохо, вы с Лизеей сможете уйти в их мир. Не только вы. У нас есть возможность выбирать, у нее ее никогда не было. С детства все решали за нее. — Так же, как сейчас за нее решаешь ты? Отчасти Ронгхэйрд был прав. Но только отчасти — он видел, как горели ее глаза, когда они говорили про возвращение в Мортенхэйм. Лавиния была счастлива, она предвкушала встречу с родными, и она готовилась к ней, но теперь будет вынуждена сидеть рядом с ним и ждать, пока в нем снова проснется чудовище, которое причинило ей столько страданий. Больше всего он боялся того, что Золтер снова причинит ей боль, а в том, что он это сделает, сомневаться не приходилось: краткий миг его пробуждения при разрушенном Дворе Жизни, искра злобы — оказались настолько яркими, что Льер почти потерял над собой контроль. Он едва успел снова перехватить сознание и сейчас чувствовал, как перед глазами то и дело вспыхивают картины того, что Золтер собирается сделать. Это были не его мысли и не его желания, но они были в нем. Точно так же, как яд чужого сознания, бестелесной оболочки, питаемой Пустотой, которая снова набирала силу. С каждой минутой он все ярче чувствовал, как эта сила рвет его изнутри, стараясь перехватить контроль. Медлить было нельзя. — Мне пора, — сказал он, поднимаясь. — Подготовь оковы. Когда я вернусь… — Если она не согласится уйти, — перебил его Ронгхэйрд, — что ты будешь делать тогда? Разумеется, она не согласится. Лавиния любит его, и она любит Аурихэйм. Она просто не умеет по-другому, и ни за что не согласится оставить их. Поэтому ему придется сделать так, чтобы она никогда о них не вспомнила. Лавиния заслужила спокойную жизнь рядом с семьей, а лишние воспоминания ей совершенно точно ни к чему. На вопрос Ронгхэйрда он не ответил, просто шагнул к дверям. Первой была Амалия: увидев его, стражи расступились, а девушка, неподвижно застывшая у окна, попятилась, вжимаясь в стену. В глазах отразился ужас, особенно когда он захлопнул дверь. — Лавиния меня простила! — взвизгнула она. — Пожалуйста! Не трогайте меня! Не тро… Договорить Амалия уже не успела, заклинание печати легло на ее память, прочно стирая воспоминания об Аурихэйме и обо всем, что с ней здесь произошло. Следующим стало заклинание сна: она упала к нему на руки, и Льер подхватил ее, на этот раз воспользовавшись порталом. Лавиния была одна: она уже успела переодеться к приему, и, видимо, отпустила Лизею, чтобы та занялась собой. Увидев его с Амалией на руках, широко распахнула глаза и резко поднялась. — Льер, что все это значит?! Амалию он опустил в кресло, а потом шагнул к ней. Быстро, чтобы не передумать — рядом с ней его решимость слабела — преодолел разделяющее их расстояние. Объяснять что-либо было бессмысленно, но он не хотел, чтобы последним воспоминанием осталось непонимание в любимых глазах. — Золтер по-прежнему жив, — произнес он, обхватывая ее лицо руками. — Мне не удалось его уничтожить. Сейчас, находясь рядом с ней, страшно было даже представить, что он видит ее в последний раз, но теперь он точно знал, что поступает правильно. Она будет жить, Золтер никогда больше до нее не доберется. Со временем Лавиния найдет свое счастье… ударившую в сердце яростную ревность Льер заглушил усилием воли. — Я не знаю, насколько он силен, и как быстро он снова сможет взять меня под контроль. Когда он вернется, тебе лучше быть как можно дальше от меня и от Аурихэйма. Вот теперь она поняла — и то, что произошло на развалинах, и то, что он собирался сделать: осознание сменилось решимостью, которую он видел уже не раз и не два. — Льер! — яростно прошептала Лавиния. — Как тебе вообще в голову такое пришло?! Я тебя люблю, и… — Я тоже люблю тебя, — он коснулся лбом ее лба. — Я так тебя люблю, что не смогу себя простить, если с тобой что-то случится. Она собиралась возразить, но печать отрезала все воспоминания о нем раньше, чем Лавиния успела понять, что случилось. Она соскользнула к нему на руки, и Льер на миг прижал ее к себе, запоминая это прикосновение. Наверное, о большем он и мечтать не мог — многие элленари за всю вечную жизнь не испытывали такой силы чувств. Портал в ее спальню в Мортенхэйме открылся спокойно. Здесь не работали даже сигнальные артефакты (видимо, де Мортену даже в голову не приходило, что похититель его сестры решит лично вернуть ее тем же способом, что и забрал). Всплеск магии перенес Амалию из кресла в кресло, Лавинию Льер осторожно опустил на кровать. На миг вглядевшись в умиротворенное лицо, коснулся пальцами ее щеки. А после, не оборачиваясь, шагнул обратно в Аурихэйм. 12 — Леди Лавиния! Леди Лавиния, проснитесь! Попробуй тут не проснуться, когда тебя трясут за плечо. Уверена, если бы мне что-то снилось, это был бы корабль, который шторм кидает в море, как щепку. Тем неожиданнее было открыть глаза и увидеть Амалию. Раскрасневшаяся, девушка уже собиралась на новый заход, но тут же меня отпустила. — Слава Всевидящему! Вы не знаете, что произошло? Я не знала. — Почему я проснулась в вашей комнате?! Я ничего не помню! Я тоже ничего не помнила, равно как Амалия оказалась в моей комнате, почему я лежу на постели в верхнем платье, в котором хоть сейчас на бал, и, кажется, прическа у меня тоже далека от ночных кос. В этом я убедилась, когда ощупала голову, но еще большей странностью оказались серьги.