Когда я вошла пожелать доброй ночи, Софи спряталась. Из-под пухового одеяла торчала только взъерошенная макушка и пальчики, которые цеплялись за край так сильно, словно ее кровать окружали полчища страшных чудищ. – Эй. – Я села и мягко постучала по «домику». – Можно к вам? Изнутри донесся глухой всхлип. Я сдернула покрывало: огромные, на пол-лица глаза. Сухие, но губы дрожат. – Ну, и что у нас случилось? – я подтянула Софи к себе, обнимая. Кулачки уперлись мне в грудь. – Я вас не достойна. Вас с Анри. – Софи… – Нет! – она вывернулась из моих рук и вжалась в подушки. – У меня ничего нормально не получается, я не умею себя вести… Хотя стараюсь. Я очень стараюсь, но просто я не такая, как… как вы, и мне не место в этом доме! Поэтому твой брат так смотрел! Он смотрел так, потому что он всегда так смотрит, когда зол. И в такие минуты ему наплевать, как больно может быть тем, на кого он смотрит. Но говорить о Винсенте сейчас не хотелось. – Не говори глупостей, – строго сказала я. – Или… Лицо Софи окаменело. Она напряглась и сжалась, словно ожидая наказания. В этот момент я поняла, что первым делом все-таки уволю мадам Горинье. – Защекочу до смерти! Глаза ее расширились. Софи попыталась отпрыгнуть, но не успела. Я повалила ее на подушки и принялась щекотать. Она извивалась кошкой, пыталась отбиваться, сначала хихикала, а потом начала визжать и хохотать так, что на глазах все-таки выступили слезы. Только тогда я позволила выскользнуть, и девочка стремительно отползла на другой край кровати, на всякий случай вооружившись подушкой. – Думаешь, что сумеешь справиться со мной с помощью этого? – зловеще поинтересовалась я, вырастая над кроватью и складывая руки на груди. – Не подходи! Я бросилась к ней, Софи оглушительно взвизгнула, мимо пролетела страшное орудие и с глухим хлопком приземлилась на пол. Я же прыгнула прямо на кровать, и мы вместе покатились по покрывалу, сбивая его в большущий ком, который отправился вслед за подушкой. Мне случайно ткнули пальцем в глаз, укусили за ладонь – не больно, скорее, щекотно, в отместку. А после я обнаружила себя лежащей на животе, с заведенными за спину руками. Софи уселась сверху и довольно изрекла: – Сдавайся! – Сдаюсь, – пробормотала я, сквозь душивший меня смех. – Проси прощения! – За что? – возмутилась я. – За щекотку! – Я снова пропустил все самое интересное? – Анри вошел в комнату и остановился, глядя на нас сверху вниз. В пылу битвы мой халат и сорочка задрались, обнажая ноги, и это было как-то… чересчур. – Спаси меня, – жалобно пробормотала я. – Зачем это? – У меня шея затекла! – А что мне за это будет? – Я тебя поцелую. – Так нече… – Софи оказалась в воздухе раньше, чем пискнула. – … стно! Приподнявшись на локте, я смотрела, как ее кружат по комнате на вытянутых руках, и улыбалась. Только когда он побледнел и стремительно опустил девочку на пол, подскочила и бросилась к мужу. – Все в порядке. Просто голова закружилась. Наклонившись, Анри легко поднял одеяло и вернул его на кровать. Софи отправилась за подушкой, а спустя несколько минут уже лежала в постели. Мы устроились по обе стороны от нее, и болтали о первой зимней ярмарке, которая откроется через пару недель в Ларне. Странное это чувство: в моем детстве были няньки, которые приходили рассказывать сказки на ночь, а после гасили светильники и целовали, как еще множество девочек – до меня или после. Но никогда – матери и отца. Возможно, поэтому на миг показалось, что все происходящее просто странный сон, который развеется, стоит мне выйти за дверь. Разве можно отказаться от этой нежности, прорастающей из самого сердца? – Анри, купишь мне куклу? – Софи уже начинала клевать носом, но упорно не хотела засыпать. – И леденцы. – Посмотрим на твое поведение. Она мигом встрепенулась. – Я не хотела его злить… Просто испугалась, что он и правда может забрать Терезу. – Пусть только попробует, – это прозвучало угрожающе, но девочка хихикнула. А потом вовсе закрыла глаза и засопела. Анри протянул мне руку и приложил палец к губам: действительно, Софи беспокойно пошевелилась, когда я слегка задела стопку книг на прикроватной тумбочке. Муж погасил светильник, и мы крадучись, словно сообщники, на цыпочках вышли в коридор. До спальни дошли в молчании и только там, снимая халат, позволила себе сказать: – В Энгерии тоже проходят ярмарки. В честь начала зимы. Одна из них – в деревеньке, неподалеку от Мортенхэйма. Раньше ярмарки меня волновали мало. Говоря откровенно, не видела ни одной. А вот в прошлом году отчаянно хотелось куда-нибудь вырваться: тогда мои чувства к Альберту достигли такого накала, что я готова была на край света бежать, лишь бы не оставаться с ними наедине. Но Винсент пригласил Луизу, я же в то время ее терпеть не могла, поэтому осталась дома. Весь день просидела в библиотеке с книгами, чтобы не думать про лорда Фрая. Получалось не очень. Тогда я пошла к Луни и разговаривала с ним, а он перетаптывался с ноги на ногу и рычал на особо эмоциональных моментах. Он не понимал, что я говорю, зато чувствовал очень хорошо. Не все люди так умеют. Винсент, например, все понимал. Но почувствовать не захотел. – Тереза, – Анри положил руки мне на плечи, развернул лицом к себе. – Ты по ним скучаешь, ничего страшного в этом нет. Вся твоя жизнь прошла в Мортенхэйме. Я прижалась к широкой груди, слушая биение его сердца. Ровное, спокойное, сильное. – Хочешь поехать с ним? Руки на моих плечах ощутимо напряглись, сердце под ладонью забилось сильнее. – Не хочу. Моя семья здесь. Ты здесь. Анри глубоко вздохнул, запустил пальцы в мои волосы. Сжимая пряди в ладони, мягко потянул, заставляя запрокинуть голову – чтобы смотреть в глаза. – Сегодня я с трудом удержался, – негромко произнес он. – Но в словах де Мортена есть доля правды. Мы с тобой вызов для современного общества. И обычной семьей нас назвать сложно. – Знаю. Но другой мне не надо. Его руки скользнули по моим плечам, ткань сорочки натянулась, удерживаемая только завязками на груди. Он наклонился, а я поднялась на носочки, касаясь губами губ, теряясь в золотых глазах, которые стремительно потемнели. Теперь уже мое сердце плясало в груди, как сумасшедшее. Да что там, я сама была сумасшедшей. Ненормальной, безумной, отчаянно, дико и страстно переплетенной с единственным мужчиной в этом мире. Душой и телом. Грудь высоко вздымалась, дыхания не хватало, но оборвать этот поцелуй не было никаких сил. Я дышала им, лавандой и шоколадом, горчащими нотками иньфайской настойки на губах. Его близость и мягкая властность – когда пальцы мужа легли на завязки сорочки и дернули. Ткань стекала по коже, лаская, и руки Анри повторяли ее путь. Я вжалась в твердые напряженные бедра, ощущая его желание. Развела полы халата, скользнула ладонью между наших тел, под его брюки. Губами вобрала глухой гортанный стон мужа, от которого по всему телу прокатилась бесстыдно-сладкая дрожь. То ли от него, то ли от судорожно-хриплого, сквозь зубы: – Тер-реза… Таким взглядом только клеймо ставить! Сжала пальцы самую капельку сильнее, провела ладонью наверх. Мы не успели погасить свет, поэтому сейчас я отчетливо видела каждую бисеринку пота, выступившую на смуглой коже. И муж тоже – прошелся бесстыдным ласкающим взглядом по горошинам напряженных сосков, по обнаженным плечам и задержался на разомкнутых припухших губах. Его пальцы сдавили мои ягодицы, и я выгнулась, подалась назад. Горячо, как же горячо! Внизу живота сладко заныло, грудь напряглась. – Что ты… что ты творишь, моя сладкая девочка… – Мне остановиться?.. – разжала пальцы и медленно облизала губы. Анри выругался – совсем не по-графски, почти впечатывая меня в себя. Сердце ударилось о ребра, и я подалась вперед, еще ближе – хотя казалось, дальше уже просто некуда. Бесстыдно потерлась сосками о его грудь, и утонула в самой глубине тягучего, жаркого взгляда. Содрогнувшись от странного, неведомого доселе чувства, ладонью повторила твердость его желания. Вверх. И вниз. Было в этом что-то глубоко порочное и донельзя откровенное – вот так бессовестно наслаждаться вместе с ним… Я ласкала мужа, забывая обо всем. Его пальцы снова запутались в моих волосах, а дыхание напоминало рычание. Низ живота сводило сладкими судорогами: до дрожи, до одури хотелось почувствовать его в себе. Вверх. И вниз. Быстрее… сильнее… до сдавленного стона. Взгляд Анри был сумасшедшим и плывущим, когда он подхватил меня под бедра, стряхнув содержимое с туалетного столика и усаживая на него. Я посмотрела на рассыпавшиеся по полу баночки, сдавленно хихикнула – пожалуй, год назад мне такое и в голову прийти не могло, а если бы пришло, в моих комнатах бы нашли горстку пепла – добровольную жертву идолу стыда. Но уже в следующий миг стало не до смеха и не до воспоминаний. Пальцы мужа обвели чувствительную впадинку пупка и скользнули ниже: от легких дразнящих прикосновений по телу прошла сладкая дрожь. – О-о-о-охх… – запрокинула голову, шире разводя бедра и цепляясь пальцами за край столика. Сколько еще будет продолжаться эта сладкая пытка? – Повтори, – произнес он мне в губы. – Мне нравится.