Но тут она вздрогнула всем телом, и я услышал хруст, с каким зубы вонзаются в мясо. Так бывает, когда человек от страшной боли прикусывает собственный язык – и я рефлекторно отшатнулся, почувствовав во рту вкус крови, которая в следующее мгновение выступила у девушки на губах… Стальные тиски на шее ослабли. Я смотрел на Марию и видел, как в ее глазах стремительно угасает жизнь. А она смотрела на меня – до тех пор, пока ее взгляд не подернулся вечностью. Тогда я выдернул «Бритву» у нее из затылка, вытер рукавом кровь на ее губах и медленно опустил мертвое тело на землю. Надо было закрыть ей глаза, но я не мог оторвать взгляд от ее лица, которое снилось мне так часто. Смотрел – и чувствовал, как по моим щекам текут слезы. И когда Шерстяной закричал: – Снар, сзади!!! – я даже не пошевелился. Что там может быть за моей спиной? Очередная опасность? Да и ктулху с ней. Надеюсь, эта серьезная опасность убьет меня так же быстро, как я сейчас убил любовь всей своей жизни… Удар был страшным! Меня приподняло над землей. Я пролетел несколько метров и с ужасающей силой ударился спиной о стену полуразрушенного дома. Будь я не в навороченном бронекостюме, думаю, от подобного удара я бы превратился в кучу хорошо отбитого мяса с кашей из переломанных костей внутри. А так – лишь дыхание перебило: броник боргов обладал повышенной пулестойкостью и был рассчитан именно на то, чтобы гасить динамические удары даже крупных осколков от снарядов. Затылок же спасла рефлекторная привычка прижимать подбородок к груди, так что я просто сполз по стене вниз, ловя ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. А в следующее мгновение надо мной нависла гора мышц, покрытых серой волчьей шерстью. Человек? Животное? Мутант? Сразу и не поймешь. Одно ясно – сейчас эта тварь просто оторвет мне ничем не защищенную голову, с такими лапами это пара пустяков. Вон уже занесла для удара… но почему-то не ударила. Наклонилась – и я увидел глаза, горящие неистовым желтым светом, с вертикальными зрачками, пересекающими глазные яблоки. – Снаррр? – прорычало чудовище. – Ага, – безучастно произнес я. – Привет, Данила. Давно не виделись. * * * Он стал тем, кем хотел стать. Сильным. Намного сильнее любого человека, даже дружинника. То ли через Поле Смерти прокачался, то ли негативная энергия Марии так на него повлияла… В общем, теперь это был мутант. Чудовище, еще не забывшее человеческую речь, но уже однозначно не человек. Машина для убийства, которой достаточно одного удара лапы, чтобы снести голову даже нео, не говоря уж обо мне. – Что… ты с ней сделал? Он медленно опустил занесенную лапу. Прежде чем убить меня, ему нужен был ответ. Очень нужен. Слова давались ему с трудом – видимо, речевой аппарат сильно изменился в результате мутации… А еще он явно боялся подойти к телу Марии. Боялся, что узнает правду, и сейчас хватался за соломинку, задав мне явно глупый вопрос. И стоит, раскрыв пасть, ответа ждет. А в глазах – страдание. Вполне себе человеческое. Искреннее. Настоящее. Похоже, он действительно любил Марию. Вряд ли сильнее, чем я, но что любил – это точно. – Ее больше нет, – сказал я. И невольно скрипнул зубами, повторно осознавая очевидное. Ее больше нет… Всего три слова, от которых сердце начинает болеть так, словно не в затылок Марии я вонзил нож, а в собственную грудь. Он завыл. Тихонько так, неотрывно глядя на меня, наверняка надеясь, что сейчас я скажу – все не так, она жива, просто потеряла сознание. Но я молчал. Тихий вой перешел в хриплое клокотание – страшное горе стремительно трансформировалось в ярость. – Ты… ее убил? – Я. Если б он сейчас ударил, мне однозначно стало бы легче. Смерть – надежное средство от горя. Быстрое, в отличие от времени, которое тоже лечит, но долго и болезненно. А тут раз – и все. И нет ни этой боли в груди, ни мыслей в голове, избавить от которых может лишь пуля в лоб или вот такая лапища, которую мутант вновь заносит для того самого единственного удара. Но он не ударил… Позади него застрочил автомат. Длинно, без перерывов. Так высаживают магазин в цель, которая рядом и которую непременно нужно устранить. Любым способом, даже рискуя остаться один на один с неубиваемым монстром, имея в руках лишь пустое и бесполезное оружие. Думаю, Данила, прокачавшийся в Поле Смерти, вполне мог выжить, даже получив в спину три десятка пуль. Но вот устоять на месте, когда по тебе в упор лупит «калаш», не получилось даже у него… Тяжелая серая туша начала заваливаться на меня. Я чисто рефлекторно выставил вперед руки, чтоб смягчить удар, – и вновь ощутил, как торчащий у меня из ладони клинок с треском разрезает толстую шкуру, больше похожую на броню, и полностью, на всю свою длину входит в грудь чудовища. Туда, где за серой шкурой и слоем гипертрофированных мышц билось человеческое сердце, способное любить и страдать. Такое же уязвимое, как у любого другого существа на планете. Данила тоже услышал этот треск – и все понял. Я увидел это по его глазам, пока еще полным жизни и ярости, но мы оба знали, что это ненадолго. Мутант тяжело оперся лапой о стену возле моей головы и усмехнулся, показав длинные клыки. – Я помню… что ты сказал, Снар, – произнес он, с трудом проталкивая слова через измененную гортань. – Что если я ее брошу… ты меня найдешь и убьешь как собаку… Так знай, я не бросал ее. Просто она сказала мне подождать… а сама пошла сюда. А потом я почувствовал, что ее больше нет… но уже было поздно. Однако ты прав, я не уберег ее… и достоин смерти… Так что забирай обе жизни, ее и мою… И живи с этим, Снар… Живи дальше. Потом силы оставили его, и он упал мертвым к моим ногам, но его слова все еще звучали в моей голове: «Живи с этим, Снар… Живи дальше». Как приговор зачитал, потому что я совершенно не представлял, как я смогу дальше жить после того, что сделал… В отличие от Марии Данилу я убил не намеренно. Это была случайность… Вот черт, лучше б Данила убил меня! Случайно или намеренно – неважно! Тогда бы сейчас не было так больно внутри, словно я сам себе только что воткнул нож в сердце… – Ты правильно поступил, хомо, – произнес Шерстяной, подходя ближе с автоматом в лапах: нетрудно догадаться, кто высадил очередь в спину Данилы. – Эта парочка ненавидела людей, убивала их и жрала или же просто убивала, оставляя трупы нетронутыми. Озверевшие твари. Люди Кремля тебе б спасибо большое сказали за то, что ты сделал. – Это мое предназначение, – хрипло произнес я. – Зачищать мир от всяких тварей и тех, кто мне дорог. – Вот только не загоняйся, ладно? – сморщил волосатую харю Шерстяной. – Есть простой закон: если друг становится мерзкой тварью, он перестает быть другом. То же и любимых касается. Если твоя любовь превратилась в монстра, то это очень глупо – любить монстра. Получается, ты не ее любишь, а свои воспоминания о ней, забывая, что это уже не она, а самое настоящее чудовище. Он кивнул на труп Марии. – Я знаю, ты был к ней неравнодушен, когда она была человеком. Но однажды она перестала им быть, так что неразумно горевать по тому, чего нет. Твоя девушка умерла давно, как и твой друг, и эти дохлые твари – не они. И тут я не сдержался. Сжал кулак и со всей силы двинул Шерстяного в челюсть. Получилось неважно. Как в футбольный мяч саданул – настолько плотная и густая шерсть была у мутанта на морде. Шерстяной вместо того, чтоб грохнуться на спину от такого удара, лишь слегка покачнулся, как тяжелый боксерский мешок на подставке. – Намек понял, – проговорил он, все же потирая то место, куда пришелся удар. – За дохлых тварей извиняюсь. Но сути дела это не меняет. Коляна, вон, та дохлая паску… гхм… мертвая девица убила – это тебе как? Нормально? Я посмотрел туда, где Колян висел на стальной трубе, нанизанный на нее, словно насекомое на булавку. Ну вот, еще один друг погиб, защищая меня… Твою ж душу, когда же это закончится?! Но внезапно Колян шевельнулся. Вернее, не он сам, а его голова дернулась раз, другой, третий, сильнее, еще сильнее… Я с недоумением смотрел на происходящее, на мгновение забыв о своих душевных страданиях. А посмотреть было на что. Голова Коляна отделялась от туловища, словно жила своей собственной жизнью! И сейчас она… вылезала из безжизненного тела, становясь при этом больше! В ней что-то щелкало, скрежетало, гудело, трещало, стальные пластины смещались друг относительно друга… А потом оттуда, из тела мертвого киба, показались стальные паучьи ноги – и я все понял. – Как вы умудрились засунуть Коляна в тело киба? Шерстяной пожал плечами. – А ты не знал, что сервы способны трансформировать свое тело, чтобы влезать внутрь биороботов через пробоины в их броне? Вот и Колян – раздобыл где-то тело дохлого киба без башки, и тут его осенило! Ну а я помог запихать его туда. – А пургу-то гнали! Мозг они пересадили… – заметил я. – Ну, для солидности приврать не грех, – хмыкнул Шерстяной. – И где твоя солидность? – поинтересовался я, кивнув на Коляна, который почти уже вылез из киба, словно бабочка из кокона. – Кто ж знал, что так получится? – пожал плечами Шерстяной. – Солидность – величина непостоянная, которая в основном на одной брехне и держится. Возразить Шерстяному я не успел – Колян полностью вылез из своего бывшего тела и бросился к нам, вопя на ходу: – Friends! We won! We destroyed them![3] – Язык у себя в башке переключи, победитель, – проворчал Шерстяной, щерясь от уха до уха. – Как от бабы трендюлину поймал, так сразу настройки сбились? – Я нет! Я просто есть очень довольный! – взволнованно проскрипел Колян механическим, но все равно взволнованным голосом. – Мы не есть иметь шанс на победа, но мы получить победа! – Потише ори, – нахмурился Шерстяной. – Тут кое-кто не особо рад этой победе. Колян запнулся, глаза-видеокамеры на ниточках повернулись ко мне. – Оу, сорри, – проскрежетал он. – Я не подумать…