Что-то в формулировке – или в тоне Берта – заставило Хульду навострить уши. Ей показалось, будто он вместо людей хотел употребить другое слово. – Что вы хотите сказать? Берт отмахнулся, но, к своему удивлению, Хульда заметила, как покраснели его уши. – Забудьте, этот разговор не для дамских ушей, – со вздохом произнес Берт: – Я хотел сказать, что любой бы позавидовал вашим шансам. Многие из нас обречены на одиночество, но вы… – теперь он действительно слегка встряхнул Хульду за плечи. – Вы-то нет! У вас есть все: красота, дарование, доброе сердце. Так преподнесите же его своему Карлу, пока оно не пострадало. Живите же наконец! С этими словами он шлепнул Хульду по щеке, чуть ли не дал пощечину, и отпустил. Хульда ошарашенно продолжала стоять, глядя на шуршащую листву, которая вихрем кружилась вокруг ее потертых сапог. Кошка с котом оставили в покое рыбий хвост и теперь обходили друг друга кругами с благосклонным шипением, которое теперь было окрашено не одним лишь желанием склоки. Хульда неуверенно взглянула на Берта, но он больше не поднимал глаз, а нарочитым жестом раскрыл книгу, которую читал, словно говоря: Я все сказал, а теперь очередь за тобой! Хульда попрощалась и, не оборачиваясь, быстрым шагом направилась через площадь. Обойдя стороной ругающихся покупателей, все еще не желавших признавать, что товар закончился, она прошла в тени высокой башни церкви Матиаса. Ее не оставляли мысли о том, что сказал Берт. Хульда догадалась, что вышла на след тщательно скрываемой тайны давнего знакомого. Вечный холостяк в возрасте – что он может скрывать? Но разве это не было личным делом Берта? И неужели ей больше нечем заняться, кроме как выуживать из него то, о чем ему, очевидно, нелегко говорить? Хульда решительно ускорила шаг. Ей предстояло заставить еще не родившегося своенравного ребенка развернуть свой зад в нужное направление. 23 Понедельник, 5 ноября 1923 г. – Как продвигается твое дело? – поинтересовалась Хульда. Она сидела возле Карла в трамвае, идущем в сторону Митте, и, млея от удовольствия, льнула к нему, вдыхала его запах, была сонная, но счастливая. Каким-то чудом им достались два свободных места. Было раннее утро, небо над городом медленно прояснялось, вставало солнце. Карл с опаской посмотрел на Хульду: – Об этом я тоже хотел с тобой поговорить. – Ах, в самом деле? – Хульда удивленно взглянула на него. – Ты решил больше ничего от меня не скрывать? Он отрицательно покачал головой: – С моей стороны было глупостью считать, что мне нельзя говорить с тобой на эту тему. Я очень часто думал о ребенке из квартала Шойненфиртель и все больше склоняюсь к мысли, что твой случай как-то связан с моим. Хотя я пока не понимаю, каким именно образом. Хульда сжала его ладонь, и он слабо улыбнулся. – Но знаешь, я бы продвинулся дальше в своей работе, если бы в понедельник утром не раздался срочный звонок и мне не пришлось бы играть в частного детектива для одной акушерки. «Одна акушерка» с облегчением вздохнула, услышав в голосе Карла так любимый ею ироничный тон. – Но я это, конечно, делаю с охотой, – уже серьезнее продолжил он, нежно поцеловав ее руку. – Я рад видеть прежнюю Хульду, которая не может не совать свой нос, когда чует что-то любопытное. – Не наглей! – Все в порядке. – С наигранным смирением Карл поднял руки. – По поводу моего дела… Ты ведь обещаешь никому не рассказывать? Хульда энергично кивнула. Карл наклонился к ней, чтобы только ей одной было слышно его в шуме голосов переполненного трамвая. – Ты наверняка читала о машине с мертвыми детьми в Темпельхофе. Теперь мы, вероятно, вышли на след крупной группировки похитителей детей. – Похитители детей? Карл кивнул: – Очевидно, в Берлине и не только в нем, но и по всей Европе, орудуют банды так называемых детских маклеров. Их задача – поиск нежеланных детей, выплата незначительной суммы за них и продажа тому, кто больше предложит. – Но почему? Зачем они нужны… покупателям? – ахнула Хульда. Они только что проехали Лертерский вокзал, где было полно нищих. Несколько отчаявшихся полицейских пытались следить за порядком и силой стаскивали оборванцев с тротуаров, но нищих было слишком много, и их нельзя было просто так убрать. – Детей постарше используют в качестве дешевой рабочей силы, – голос Карла оборвал ее мрачные мысли. – В сельском хозяйстве, на фабриках, на мелких предприятиях. Маленькие детские ручки ценятся везде, например, на ткацких станках. Там никому нет дела до времени отхода ко сну и до перерывов для отдыха, так что можно беспрепятственно эксплуатировать бедных ребятишек. Хульда возмущенно покачала головой: – Неслыханная наглость. А дети помладше? – В Европе достаточно богатых семей, которые хотели бы иметь детей, но у них не получается, – сказал Карл и быстро заговорил дальше, словно мысль была ему неприятна: – Эти люди покупают себе ребенка. Хульда округлила от удивления глаза. – И наоборот, если в бюргерской семье ожидается незаконнорожденный ребенок, проблему нужно решить срочно, тихо, без скандала. Есть люди, которые приходят на помощь – ребенка забирают, а те, кто от него избавляются, еще и платят за это денежки. Хульда увидела мелькнувшую на лице Карла мрачную тень, словосочетание незаконнорожденный ребенок, несомненно, пробудило в нем воспоминания о его неизвестном происхождении. Летом 1922 года, когда они с Хульдой только познакомились, Карл какое-то время был уверен, что нашел свою мать, много лет назад отдавшую его в сиротский приют. Но в конце концов его подозрения оказались ошибочны, так что вопрос, откуда он родом, до сих пор был открытым. – Почему же такую торговлю не запрещают? – спросила Хульда. Карл пожал плечами: – Против нее даже не существует закона. Недавно Лига Наций в Женеве приняла решение включить права детей в конституции государств, которые в эту Лигу входят. Но пока это начнет действовать в Германии, пройдут годы… Нам нужен новый национальный закон о попечительстве над несовершеннолетними, чтобы здесь в Берлине основали ведомства по опеке несовершеннолетних. В данный момент правительство занято исключительно вопросом, как накормить бедных. – А почему убили детей в Темпельхофе? – спросила Хульда, отчасти чтобы отвлечь Карла от печальной темы его происхождения, отчасти потому, что действительно не понимала причины убийства. – У Фабрициуса есть теория на этот счет, – нахмурил брови Карл. Хульда знала, что он всегда был немного недоверчив к способностям, а еще больше к инициативам своего ассистента. – Вообще-то это была моя идея, но он развил ее дальше. Он думает, что там был своего рода перевалочный пункт, но потом случилось что-то непредвиденное. Возможно, посредника неожиданно обнаружили, возможно, компаньоны не поделили товар или не сошлись в цене. – Товар? – Хульда не поверила своим ушам, услышав это слово. В каком жестоком мире день за днем приходилось вращаться Карлу! Ей на ум пришло ужасное подозрение, которое возникло еще в разговоре с Йеттой: – Может быть, младенец Ротманов тоже среди… товара? Карл задумался, словно не был уверен, все ли можно рассказывать или нет. Но потом отрицательно покачал головой. – Самой молодой жертве было около пяти лет. Новорожденных в числе найденных не обнаружено. Кроме того, ты говорила, что ребенок пропал где-то неделю назад, а к тому времени дети в Темпельхофе уже были мертвы. Хульда почувствовала некоторое облегчение, но боль от того, что судьба младенца до сих пор неизвестна, не прошла. – Биржа, – вскочил Карл, – наша станция, пора выходить. Они вышли из переполненного трамвая, с трудом пробираясь сквозь плотную здесь толпу, и направились на север в сторону квартала Шойненфиртель. Беспокойство, терзавшее Хульду со времени пропажи ребенка, усиливалось. Поэтому она была рада, что Карл сопровождал ее сегодня. Может быть, его опыт сотрудника криминальной полиции даст результаты. Он попытается поговорить с Тамар или поспрашивать других соседей в доме, не заметили ли они чего-нибудь. В отличие от прошлой недели, когда у нее было чувство, что Карл ее поучает, сегодня Хульда была уверена в его искреннем желании помочь. А еще ее не оставляла мысль: уж не по просьбе ли Карла Берт вдруг начал с ней разговор о любви? Посоветовал не противиться, жить на всю катушку? …Они шли вдоль улицы Гормана, и Хульда удивилась скоплению людей на углу. Сотни человек стояли перед зданием. Приблизившись, Хульда и Карл увидели человека, смастерившего себе подиум из шаткого стола и выступающего с бойкой речью. В отличие от большинства он был одет по-бюргерски: на нем были черный котелок и бабочка. Многочисленные слушатели, в основном мужчины в драных пальто и потертых шляпах, в паузах между фразами взрывались возгласами одобрения. Некоторые угрожающе потрясали в воздухе кулаками, показавшимися Хульде наэлектризованными. Листовки шуршали в руках слушателей, их раздавали направо и налево. Вся улица из-за количества народа производила впечатление темной массы, опасной и неуправляемой. «Что там за сборище?» – подумала Хульда и потянула Карла за руку, предлагая подойти поближе. Теперь она увидела, что это за здание, перед которым они стояли: биржа труда, о чем сообщала вывеска над входом. И она смогла разобрать обрывки гневной речи человека, ораторствующего на столе. – Еврейское мировое господство, – кричал он, – ростовщичество… предательство галичан. – Больше Хульда не разобрала. – Простите, – она потянула за рукав женщину, стоявшую спиной к ним и напряженно слушавшую оратора, – что случилось? Женщина обернулась, ее впалые щеки горели. – Они больше не выдают денег, – хрипло сказала она. – Помощь безработным. Каждый месяц здесь можно было забрать пособие, но сегодня с этим покончено. Говорят, денег больше нет. Негодяи! Им все равно, если мы, немцы, сдохнем. – Кому им? – непонимающе спросила Хульда. – Как кому: евреям, – ответила женщина, словно это было яснее ясного, – они скупили все деньги. У них есть золото, они все преступники и теперь живут здесь припеваючи в окрестностях Мулакштрассе, а мы остаемся ни с чем. Мне дома нужно кормить четыре рта: в то время как тем, кто приехал из Галиции, здесь в квартале живется хорошо, мои дети голодают. – Припеваючи? – скептически переспросила Хульда. – Вы бывали в последнее время на Мулакштрассе, на улице Гренадеров? Ведь там все бедные, гораздо беднее вас, могу вас уверить. На лице женщины отразилось недоверие. Хульда заметила, как Карл рядом с ней нервными жестами призывал идти дальше, однако женщина теперь смачно плюнула перед Хульдой. – Значит, вы одна из них, – презрительно сказала она. – Я могла бы и догадаться. Так изящно разодеты, расхаживаете тут. Хульда осмотрела свою одежду. Старая юбка заштопана в нескольких местах, бока пальто потерты. Но у нее были хорошие перчатки, аккуратный макияж. И внезапно Хульде стало ясно, что женщина, очевидно живущая на пособие, видела в ней даму. – Мне жаль, что вы не получили денег, но скоро введут рентную марку. Вот увидите, тогда ситуация образуется. – Всё – еврейская пропаганда! – огрызнулась женщина, и Хульда заметила, как их начали окружать слушатели. – Пойдем же, Хульда, – зашипел Карл, чувствовавший опасные ситуации за версту, – нам пора идти. – Да, убирайтесь! – крикнула женщина, теперь уже совсем разбушевавшись. – Неважно, как далеко вы убежите, в конце вас накажут за то, что вы обратили немецкое государство в руины. Мы доберемся до вас, будьте уверены! К своей досаде, Хульда чувствовала, как дрожат ее колени. Карл вел ее, вместе они нырнули в одну из боковых улиц, оставив за спиной свирепствующую толпу на улице Гормана. Они молча шли рядом, и лишь перестав слышать отдельные голоса, Хульда остановилась.