Воскресенье, 3 ноября 1923 г. Хульда еще никогда не видела Винтерфельдскую площадь такой, как сегодня. Несмотря на ранний час, она была полным-полна людей. Длинными очередями они выстроились перед немногими тележками и рыночными палатками, вооруженные сумками и мешками, из которых деньги перли, как сено из яслей. Отдельные банкноты летали вместе с увядшими листьями по мостовой, но никто даже не пытался поймать их. Все говорили, шумели, ругались, а продавцы отчаянно пытались взять положение в свои руки. Они активно жестикулировали, быстро выкрикивали своим помощникам указания и, казалось, вот-вот сойдут с ума. Хульда с ужасом наблюдала эту сцену. Последние два дня она практически не имела связи с окружающим миром: она целые сутки провела с роженицей, живущей на Ноллендорфской площади, у которой хотя и слишком рано начались схватки, но после долгих мучительных часов на свет появился здоровый ребенок. После работы Хульда от усталости провалилась в глубокий сон, а на стук госпожа Вундерлих реагировала несвязным мычанием и не открывала. Теперь, вернувшись обратно в мир, она не поверила своим глазам. У крестьянки Мергентин, приезжающей каждую неделю в город на ослиной повозке и торгующей овощами в Шёнеберге, сполз с головы платок, его краем она утирала пот с покрасневшего носа. Гора картошки, которая обычно возвышалась возле палатки крестьянина Петерса, сегодня была лишь печальным холмиком и буквально таяла на глазах. А владелец сырной палатки закрывал деревянные ставни, крича: – Уважаемые, пожалуйста, разойдитесь. Продано, все продано. – Его голос тонул в возмущенном реве домохозяек, желавших урвать молока для детей и кусочек сыра для главы семьи и теперь осознавших, что они уйдут с пустыми руками. – Дорогие дамы, – умолял мужчина в полосатом фартуке, когда стоявшие впереди женщины начали бить кулаками по закрытому грузовику, – будьте благоразумны. Откуда же я вам возьму товар?! – А что я сегодня вечером налью моему Хансу в бутылочку? – крикнула возмущенная покупательница. – Опять воду? Так малыш превратится в карлика. – А три моих сорванца, – крикнула другая, – им уже несколько дней не во что вонзить зубы. А ведь они сейчас лезут как одержимые! Все больше женщин высказывало недовольство, а бедный торговец чесал в затылке под кепкой и беспомощно вздымал руки к небу. Хульде было жаль мужчину, она знала, что ему неприятно разочаровывать своих покупательниц. – Идите в пункт питания для бедных, – устало сказал он. – Я слышал, что на главной улице квакеры открыли столовую для бедных. – Мы не бедные! – крикнула мама маленького Ханса. – Мой муж квалифицированный подмастерье столяра и имел постоянную работу, пока не наступила эта ужасная инфляция. Наша старшая дочь берет уроки скрипки! А я получила наследство от матери, но какой от него толк, если деньги не имеют больше цены. – Правильно, – поддержала другая, – мы не отребье, которое побирается в столовых для бедных. Мы своих детей всегда могли сами прокормить, всю войну. Теперь же это невозможно: мужнин конверт с зарплатой просто пуст. Что творится в стране? – Дама задает верный вопрос, – раздался над ухом знакомый голос. Хульда удивленно обернулась. Она не заметила, как Берт вышел из своего павильона и встал рядом с ней. Как долго она за всем этим наблюдала? – Как могло дойти до такого? – спросила Хульда, чувствуя, как мороз пробежал по коже. – К чему это приведет, Берт? Он пожал плечами. Они сегодня показались Хульде более сутулыми, чем обычно. Неужели даже Берта, не боящегося трудностей, сломили все эти события? Тогда, в страхе подумала Хульда, пришло время поддаться панике. – Рентная марка уже решенное дело, – сказал он, ткнув в заголовок на странице газеты. – Новая валюта войдет в оборот в ближайшие недели. Но кто знает, сколько понадобится времени, пока она возымеет действие. По крайней мере, Штреземан и президент Рейхсбанка Шахт убеждены, что им таким образом удастся взять ситуацию под контроль. Эти слова принесли Хульде некоторое облегчение. Она знала, что Берт был высокого мнения о Штреземане. В ближайшие дни она решила не тратить деньги, а питаться на кухне госпожи Вундерлих, которая, как она надеялась, по обыкновению, заблаговременно наполнила кладовку продуктами. Может быть, все это лишь вопрос времени? Ее желудок громко заурчал. В первый раз с давних пор к ней вернулся аппетит, и она с неоднозначной улыбкой задалась вопросом, виноваты ли в этом выжавшие из нее все силы прошедшие дни или недавняя близость с Карлом под безлюдной аркой в ночи? Даже если она и корила себя за свое поведение, нужно признаться, что железные оковы, сковывающее ее грудь уже несколько недель, разорвались в его объятиях. Словно его близость, его нежность, то, с которой страстью они касались друг друга в темноте, подействовали как лекарство, которое было так необходимо ее душе. Однако Хульда не решалась спросить себя, в какой степени повлиял на это разговор с Эзрой Рубином, после которого она пришла разгоряченная и возбужденная. Раввин пробудил в ней то, что заставило ее броситься в объятия Карла, почти виновато подумала она. Карл не ее собственность и может в любое время развлекаться с другой девушкой. Это открытие привело к тому, что в среду Хульда внезапно стала такая смелая и страстная. Во рту пересохло, она сглотнула. Берт наблюдал за ней и Хульда осознала, что ее молчание слишком затянулось. Наверняка выражение ее лица выдало все ее мысли, и Берту было доподлинно известно, что происходит у нее внутри. К такому выводу пришла Хульда, раздраженно сомкнув губы. Берт собирался что-то сказать, но одумался и лишь пробормотал, что пойдет обратно в киоск. – Хоть газеты на сегодняшний день и не занимают верхних строчек в списке покупок для большинства людей, – буркнул он. – Хлеб для тела – первейшая потребность, а уже после – пища для ума и души. Хульда кивнула и, помедлив, последовала за ним. У нее оставалось еще немного времени перед визитом к пациентке, которая примерно через пять недель должна родить. Хельга Маркель жила с семьей в светлой квартире, выходящей окнами на улицу Айзенахерштрассе, в популярном районе со множеством магазинов, пивных и трамвайной линией, ведущей к главной улице. В прошлый визит два дня назад Хульда наткнулась на занудного доктора Шнайдера, к которому семья обратилась за советом, ибо Хульда попросила обдумать роды в клинике как альтернативу. Хульде пришлось признать, что случай был действительно сложным, потому что у плода, насколько верно она могла нащупать – и врач подтвердил ее диагноз, с неохотой подавив злорадную улыбку, – было тазовое предлежание. Хульда знала, что оно могло еще измениться, и, исходя из прошлого опыта, порекомендовала Хельге упражнения, благодаря которым плод менял положение. Хульда уже успешно принимала роды при тазовом предлежании: ведь примерно каждый двадцатый ребенок не переворачивался головой вниз. Но нельзя отрицать, что такие роды всегда связаны с особым риском для матери и ребенка, и в некоторых случаях оканчиваются плачевно – смертью младенца или же роженицы. Поэтому Хульда не хотела утаивать от семей альтернативный вариант. Может быть, Хельге стоит предпочесть роды в клинике, если позволяют финансы? Хельга с чувством выполненного долга вытерпела визит доктора Шнайдера, однако после его холодного прощания отвергла предложение. – Я всех своих детей родила в кровати – и этот ребенок тоже родится дома, – столь бескомпромиссно сказала она, что Хульда не посмела противоречить. – Главное, вы придете и поможете мне, как с другими детьми. Правда? Хульда пообещала. Но откуда это недоброе чувство? – Какие заботы опять занимают вашу красивую головку? – спросил Берт. Они дошли до павильона. Хульда, видимо, уже давно молчала и невидящим взглядом смотрела на летящие листья, в то время как он занял место в киоске за прилавком. – Я раздумывала о преимуществах родов в клинике в сравнении с домашними родами. От природы моя позиция по этому поводу скорее скептическая, однако в некоторых случаях имеет смысл направить женщину в госпиталь. – Что, простите? Слышать такое от вас? – Берт лукаво улыбнулся. – Разве это не задевает вашу профессиональную честь? – Вовсе нет, – возмутилась Хульда. – Профессиональная этика предписывает мне принятие решения в интересах женщины и ее ребенка. Ни больше ни меньше. – Она закусила губу. – Кроме того, доктор Шнайдер с некоторых пор не спускает с меня глаз. Пока ему не удалось уличить меня в ошибке, даже при недавнем мертворождении на улице Гольцштрассе, но я чувствую, что он взял меня на прицел. А я вовсе не желаю давать ему повод усложнять мне жизнь. – Обычно вы не робкого десятка, – изумился Берт. – С каких пор вы позволяете кому-либо из медиков подмять вас под себя? Я не доверяю никаким докторам. Хульда вспомнила, как он ей когда-то рассказывал о горьком опыте в руках одного молодого тщеславного врача, жаждущего вылечить Берта в юношестве от психоза – и при этом чуть не залечившего его до смерти тогдашними привычными, отчасти издевательскими методами психиатрии. – Конечно, попадаются хорошие врачи, – сказал он. – С чувством ответственности и отношением к пациенту как к личности. Но доктор Шнайдер… Я его знаю, неприятный человек. Я очень рад, что мне с этим господином не придется тесно общаться, ибо он специализируется на женских недугах. Хульда облегченно кивнула, ей было приятно, что Берт разделял ее мнение насчет врача. Гинеколог действительно не отличался хорошей репутацией в округе Винтерфельдской площади: его считали холодным и бесчувственным. Но, нужно признать, в профессиональном плане он был великолепен. И хотя ей иногда хотелось сказать о нем что-то колкое, она принуждала себя в присутствии своих рожениц петь ему дифирамбы и в первую очередь подчеркивать его достоинства как медика. Так что нельзя упрекнуть ее в том, что она плохой игрок и не умеет проигрывать. Хельга со своим мужем сами должны решить, где рожать ребенка – Хульда больше не будет пытаться повлиять на них. А вдруг малыш еще перевернется, и тогда все заботы улетучатся сами по себе, подумалось ей. Вновь и вновь Хульда сожалела о том, как ограничена ее свобода действий, и поэтому стремилась больше разузнать о работе в клинике. Вот бы проникнуть в эту сферу, двери в которую для нее, как для простой вольной акушерки навсегда останутся закрытыми. – В воскресенье похороны маленького Пауля Райхерта, – неожиданно сказал Берт. – Вы пойдете? Хульда медлила. Вообще то, появиться там было ее долгом, но что-то в ней противилось. Она ненавидела похороны, а детские похороны – тем более. Она успела подержать этого мертвого мальчика в руках и уже попрощалась с ним. Дальнейшее прощание только бессмысленно разбередит душу. Но что подумают люди в округе, соседи, сами Райхерты, если акушерка не появится? – Посмотрим, удастся ли мне, – увиливая, сказала она. – Просто сейчас голова идет кругом, в последние два дня у меня не было ни свободной секунды, чтобы прийти в себя. Берт хмыкнул: – Могу себе представить. Как продвигается дело о пропаже? Хульда вскинулась: – Я не детектив, Берт. И вряд ли это дело. – Фройляйн Хульда, похоже, вы сегодня встали не с той ноги, – заключил Берт. – Не все, что я говорю, выпад против вас, понимаете? – Простите, – промолвила Хульда с неподдельным раскаянием из-за того, что напустилась на него. – Моя голова забита всякой всячиной, – она постучала себя по лбу под челкой, рассуждая. – Я никак не сдвинусь с места… Пробовала поговорить с раввином. – Она услышала, что Берт набрал воздуха, и торопливо заговорила дальше, чтобы не дать ему возможность перебить ее. – Он пообещал поспрашивать, но сказал, что это все же дело семьи. – А вы другого мнения? – Абсолютно! Но мне никак не удается подступиться к Ротманам. Зато я недавно пообщалась с соседом, однако встреча тоже была престранной. – В самом деле? – спросил Берт. Он отвлекся на черную кошку, сцепившуюся с драным полосатым котом за найденный под прилавком рыбий хвост. Чуть поодаль у церкви неожиданно возник переполох: Хульда увидела, как возле палатки с хлебом старушка хлестала молодого человека авоськой по руке за то, что тот попытался пролезть вперед. Покачав головой, она отвернулась. Видимо, сегодня ей придется забыть о ржаной булочке, потому что, прежде чем до нее дойдет очередь, весь хлеб раскупят. – Что же было необычно? – спросил Берт. Хульда на мгновение закрыла глаза, собираясь с мыслями. – Этот старик сказал, что слышал детский плач, но когда я была там, ребенок все время был спокоен, выглядел абсолютно довольным и совсем не плакал. – Это еще ни о чем не говорит. – Берт насупил брови. – Наверное, ребенок начал орать, когда ваша очаровательная особа удалилась. – Возможно, – ответила она, не обращая внимания на легкий сарказм в его словах, – но почему-то мне не верится. И пусть даже так… Старик был просто жуткий. Похоже, у него не все дома. – Она тряхнула головой, чтобы отогнать воспоминания. – Хватит болтать, – наконец сказала она, – долг зовет. – Долг – хорошая штука. Не дает заржаветь, верно? Но, фройляйн, не забывайте о потехе. Она тоже важна. – Простите? – Я имею в виду, вам полезно иногда развеяться, дорогуша. Как дела у красавца комиссара? – О, хорошо, – сказала Хульда, чувствуя, что заливается краской: перед глазами снова промелькнули сцены того вечера в Нойкёльне, – у него все замечательно. – А он счастлив? И что более важно – делает ли он вас счастливой? – Берт… – Хульда постаралась уйти от ответа. – Счастье всего лишь слово. Разве есть постоянно счастливые люди? Мы с господином Нортом хорошо ладим, во всяком случае, часто, и мы… хорошо проводим… время вместе. – Она споткнулась о собственные напыщенные речи. О боже, почему у нее постоянно заплетался язык, стоило ей заговорить о Карле и своих чувствах? Берт прищурился. – Правда, – добавила Хульда, робко попытавшись убедить Берта, себя или обоих одновременно, – всё в порядке. Берт вдруг заметно помрачнел и цокнул языком: – Иногда мне кажется, вы вовсе не хотите быть счастливы, потому что тогда вам пришлось бы признать, что судьба уже раз была к вам благосклонна, но это не входило в ваши планы, так? Я хочу сказать, у вас поклонников больше чем пальцев на руке, один завиднее другого, но вы всегда лишь играете с огнем и под конец сжигаете мосты. Потом стоите у дымящихся руин и горько их оплакиваете. Он поднялся с сиденья, вышел из киоска и оказался перед Хульдой. Она даже не предполагала, что глаза Берта способны так гневно сверкать. – Девочка, – он схватил ее за плечи, словно собираясь встряхнуть, – очнитесь. Вы молоды, вы живы. Вы заслужили частичку счастья. Хватайте его! – Вы говорите, как гадалки на ярмарке, которые предсказывают богатство и любовь по линиям ладони, – возразила Хульда, желая скрыть от него смущение, – но в жизни все гораздо сложнее. – В вашем случае все не так уж и сложно. Я, да, я мог бы жаловаться, мне никогда не было легко. Я всегда любил не тех… людей.