– В том то и дело! – возмущенно воскликнула госпожа Вундерлих. – Почти ничего не осталось. Если хотите, я могу вам предложить разве что маленькую горбушку хлеба и яблоко. И тогда кладовка будет подчищена до последней крошки. Она так укоризненно посмотрела на Хульду, словно та самолично взломала дверь и опустошила кладовку. Но за укором Хульда заподозрила гложущее хозяйку чувство вины. Ей было немного жаль госпожу Вундерлих: в последние недели стало все труднее совершать покупки и запасаться впрок, чтобы обслуживать гостей. Госпожа Вундерлих всегда производила впечатление женщины, не дающей себя в обиду, противостоящей любой буре и преодолевающей любое препятствие. Хульда заметила, как постарела хозяйка. Заостренный нос трогательно буравил воздух, обвисшие щеки порозовели от возбуждения, и Хульда признала, что, судя по внешнему виду, той не помешала бы забота. – Хорошо, – торопливо согласилась она и постаралась отнестись с достаточными почестями к сухой горбушке на своей тарелке. Даже кофе из цикория она примерно выпила, не покривившись. Только теперь госпожа Вундерлих откровенно и более пристально рассмотрела ее, потому что издала испуганный возглас. – Вы ранены, фройляйн! – она бросилась к Хульде, чтобы проинспектировать ее щеку. – Опять ранены… Надеюсь, шрама не останется, – сказала она так, словно беспокоилась о Хульдиных шансах на успех на бале дебютанток. – Конечно нет, – успокоила Хульда, прожевывая черствый хлеб. – А что произошло на этот раз? – поинтересовалась хозяйка, принимаясь замачивать тарелки в раковине. – Где вы бываете, что каждое утро появляетесь здесь с новой раной? – Вы уже читали сегодня новости? – спросила Хульда. Госпожа Вундерлих фыркнула: – У других людей есть время по утрам преспокойно просматривать газеты. – Она бросила колкий взгляд на своего старательно читающего жильца. – Мне нужно заниматься хозяйством. – Уже миролюбивее она добавила: – А что случилось? – Волнения, в Митте. В окрестностях Шойненфиртеля. Я была там, чтобы повидать недавно родившую женщину, и оказалась меж двух огней. – Волнения? – теперь хозяйка все же обернулась и испуганно посмотрела на жилицу. Ее голубые глаза расширились: – Почему? Морачек опустил газету, но промолчал. – Ну, очевидно, какие-то люди были очень возмущены безработицей и нехваткой продуктов. Перед биржей труда прошел митинг и потом начались беспорядки. – И вам тоже досталось? – поинтересовался Морачек. – Да, но по чистой случайности, – успокоила Хульда. – Мишенью служили в основном жители тамошних кварталов. – Хульда аккуратно подбирала слова, потому что не имела понятия, сколько правды способна выдержать пожилая хозяйка: – Большинство – евреи-мигранты из Восточной Европы и России. – То же самое недавно было на ваших танцульках, – сказала госпожа Вундерлих. – Бедные люди! Надеюсь, никто не пострадал? Перед глазами Хульды снова возник человек с окровавленным топором, дерущиеся мужчины, осколки стекла, поблескивавшие в пламени костров. Морачек резкими движениями свернул газету и хлопнул ею по столу так, что госпожа Вундерлих аж слегка подпрыгнула, словно балерина. – Ну несерьезно, милые дамы, прекратите эти разговоры вокруг да около, – зашумел он. – Конечно же были раненые! Это был настоящий погром, даже если никто не хочет называть вещи своими именами. – Он обратился к Хульде: – Уж вы-то должны знать, фройляйн. Вам в особенности должно быть ясно, в какой тяжелой ситуации находится еврейское население. Хульда наморщила лоб, кивнув на свернутую газету: – Что там пишут? – Что это был пустяк, – ответил Морачек, сжимая кулаки. – Эти писаки имеют наглость утверждать такое, в то время как все очень серьезно, есть даже один убитый. – Ужас! – вырвалось у госпожи Вундерлих. Ее круглые глаза сделались большими как блюдца, она схватилась за вздымающуюся грудь. Хульда тоже ахнула: – Кто? – Мясник Зильберберг. – Морачек собрал указательным пальцем крошки с тарелки. – Зарублен топором. Словно мы живем в варварском веке, а не в современном демократическом государстве. Хульду внезапно затошнило. Она подумала о незнакомце с топором, которого встретила по пути, потом о Тамар… Ей нужно обязательно справиться о самочувствии молодой женщины. И узнать, что с раввином. При воспоминании об Эзре сердце ее еще сильнее заколотилось. – Но полиция, – вставила госпожа Вундерлих, постепенно приходя в себя, – она конечно же взяла все под контроль, не правда ли? Морачек опять фыркнул: – Полиция идет на поводу у правых, – выругался он, – это нас в конце концов погубит. Если стражи порядка какого-либо государства защищают только тех, кто, по их мнению, придерживается верной политической линии, вместо того чтобы защищать слабых, то конец демократии не за горами. – Он снова взялся за газету, разгладил ее и углубился в статью, то и дело ворча. Хульда встала. Она знала, что он прав, но выслушивать это снова и снова – от него или от Берта – было свыше ее сил. И беспокойство Карла, и вечное подчеркивание ее еврейского происхождения, делавшее ее в настоящий момент мишенью для всех, ужасно действовали на нервы. – Знаете что? – подчеркнуто задорным тоном предложила она госпоже Вундерлих: – Если хотите, я вам позже помогу с покупками. Нам всем в этом доме необходимо чем-то питаться, а совместными силами добывать еду легче. – Вы серьезно? – обрадовалась госпожа Вундерлих. – Вы бы мне этим очень помогли. – Она высушила руки полотенцем. – Лучше пойти прямо сейчас и попытаться ухватить что-нибудь в магазинах. Это нелегко, на улицах творится ад. – Она запричитала: – Ох-ох-ох, как хорошо, что мой покойный Хайнц не дожил до такого. …Чуть позже Хульда бок о бок с хозяйкой шагала по Винтерфельдской улице. Они повернули к Ноллендорфской площади, где располагалось больше магазинов, чем на улочках близ Винтерфельдской площади. У обеих были большие корзинки, а у Вундерлих еще туго набитая сумка с деньгами. Хульда уже начала жалеть о своем предложении, ибо хозяйка всю дорогу болтала без умолку. У Хульды уже голова пошла кругом от всех ахов и охов, потому что Маргарет Вундерлих казалось, что мир стоял на пороге конца света. Приближаясь к Бюловштрассе, Хульда осознала, что дело им предстоит не из легких. Перед каждым магазином стояли толпы людей, пришедших сюда с одинаковой целью: раздобыть необходимые продукты питания. Тем не менее госпожа Вундерлих не утратила решимости и потащила Хульду за собой. Они шли до тех пор, пока не встали в хвост ужасно длинной очереди в «Бакалею Лемана». Они стояли, стояли… Над их головами в течение следующего часа непрерывно стучали колесами поезда, и Хульда видела, как тесно жались друг к другу люди в вагонах. Перед ними без умолку болтали две женщины. – При кайзере такого бы не было, – сказала одна, и вторая с важной физиономией кивнула. – Тогда еще в государстве соблюдали приличия, тогда проявляли заботу о подданных. Хульде так хотелось возразить, что именно этот кайзер ввязал страну в страшную войну, и как раз по этой причине продукты годами были в дефиците. Многие в Германии голодали, но с этими женщинами спорить бесполезно. Они помнили только хорошее – парады, блеск императорских мундиров, праздничные торжества с флагами и фанфарами. И Хульда не могла их даже попрекнуть: ведь если настоящее такое беспросветное и удручающее, а будущее неопределенно, то женщинам оставалось только ностальгировать. Они продвигались очень медленно. Но вдруг Хульда вздрогнула: всего лишь в нескольких метрах перед собой она узрела в очереди Феликса и Хелену. Она охнула, Феликс услышал это, повернул голову, и их глаза встретились. В его лице читалась борьба противоречивых чувств – казалось, он действительно намеревался сделать вид, что он не заметил Хульду. Но потом, очевидно, передумал. Возможно, ему просто не хотелось, чтобы она решила, что он на нее дуется? Феликс поднял руку в приветствии, на что его жена тоже обернулась. Она увидела Хульду, и ее лицо не оставило ни капли сомнений в испытываемых ею чувствах: Хелена была в высшей степени раздосадована. – Добрый день, Хульда, – крикнул Феликс. Хульда лишь кивнула, но госпожа Вундерлих взяла ее корзину и подтолкнула вперед. Обе дамы перед Хульдой, так восторженно отзывавшиеся об эпохе кайзера, очевидно поняли, что эти трое были знакомы, и великодушно позволили Хульде пройти, чтобы она продвинулась к Феликсу и Хелене. – Но если вы купите у меня перед носом последнюю зеленую фасоль, фройляйн, то упаси боже, – пригрозила одна из них, а другая вымученно засмеялась. Все они знали, что бой за последние продукты в городе уже начался. Но пока что обе женщины намеревались вести себя как цивилизованные люди. Хульда, Феликс и Хелена холодно стояли рядом и не знали, что сказать. Наконец Хелена нарушила молчание: – Мы только хотели купить красивый подарок, – надменно сказала она. – Знаете, нас пригласили в гости друзья моего отца, и нам хотелось бы преподнести что-то в знак внимания. – Она угрюмо наблюдала за внушительной очередью впереди. – Но, похоже, сегодня мы уйдем с пустыми руками. Тогда я попрошу отца, чтобы он достал нам из подвала «Троллингер». Я уверена, что хорошую бутылку вина хозяева дома оценят. Тонкие пальцы обвили рукав Феликса, словно Хелене нужно было крепко держаться, чтобы ее не унесло ветром. Хульда заметила, что на ее совершенном лице между выщипанными бровями образовалась резкая морщина. Даже мимо этого ангела с химической завивкой кризис не прошел бесследно и оставил след, отметила она про себя с определенной долей удовлетворения. Потом вспомнила о семейных проблемах, о которых рассказывал Феликс, и вдруг осознала, что морщинка не особо была связана с инфляцией. Феликс неловко переминался с ноги на ногу, и Хульда знала, что ему хотелось исчезнуть. Насколько он был зол на нее после признания в «Приличной гостиной», настолько же и далек от того, чтобы выражать это публично. Этот дружелюбный флегматик не умел ссориться. – Вы уже слышали? – продолжала Хелена, которая, видимо, не могла вынести напряженного молчания между Хульдой и Феликсом. – Мой Феликс будет расширяться! – Гордость распирала ее, и она с триумфом посмотрела на Хульду, словно той лично нужно было принять вызов. – Что вы имеете в виду? – вежливо, но с прохладцей, спросила Хульда. Она не хотела давать этой воображале повод для хвастовства. – «Кафе Винтер» открывает второй филиал, – объяснила Хелена. Хульде показалось, что Феликсу было не очень приятно слышать это. – Но это еще не решено, – он тихо высказал сомнение, – еще ничего не подписано. – Но будет подписано, – с ликованием проговорила Хелена, похлопав его по спине, как бравую лошадку. – Ты усердный предприниматель. Даже в такие сложные врмена мы можем улучшить наше положение благодаря твоему таланту вести переговоры! В памяти Хульды что-то зашевелилось. Где же она это слышала? Это не было связано с Феликсом. Но она не могла вспомнить. – Замечательно, – она постаралась выглядеть радостной, – значит, ты получишь поддержку? – Да, один… компаньон входит в долю, – сказал Феликс. И Хульде показалось, что он не особо высокого мнения об этом компаньоне, но она могла и ошибаться. – Да, и тогда будет наведен порядок, – добавила Хелена. Хульда все еще копалась в памяти в поисках обрывков забытого разговора. Но потом насторожилась. Что сейчас сказала Хелена? – Что вы сказали? – спросила она. – Тогда будут наводить порядок, – повторила Хелена так медленно, словно говорила со строптивым ребенком. – Больше никакого отребья в баре. И это только начало, потому что многие немцы думают так же. Вчера в Митте, говорят, уже начали чистку. Лицо Феликса дернулось, но он ничего не сказал, только со страхом наблюдал за реакцией Хульды. Рука Хульды непроизвольно дернулась к шраму на щеке. – Откуда у тебя это? – спросил Феликс, показывая на шрам. – Последствия чистки, – ответила Хульда, удивляясь своему самообладанию. – Я вчера была там, где избивали ни в чем не поневинных беспомощных людей. Я видела это «наведение порядка», о котором вы так мечтаете, – продолжала она, обращаясь к Хелене. Дальше у нее не осталось слов. Все, что она еще смогла из себя выдавить, было: – Вам должно быть стыдно.