«Интересно, с чего бы это он такой добрый?» – подумал я. Но особенно раздумывать было некогда, поэтому я забрал свой АК вместе с сумкой, набитой пустыми и полными магазинами. Пустых вроде должно быть больше, чем полных, но сумка приятно оттягивала руку, лишенную брони. На бегу я проверил магазины – так и есть, Валерьич позаботился и набил их трофейными патронами под завязку. И на том спасибо. Не сговариваясь, мы бежали со Шрамом вдоль оврага на восток, к озеру Куписта. Расстояние немаленькое, а чертова броня вдвое сокращает скорость передвижения. Тем более что батарея, от которой работают механические мускулы, разряжена на три четверти… Правда, те, кто бежали за нами, передвигались не намного быстрее. Обернувшись назад, я увидел мелькающие за кустами фигуры, облаченные преимущественно в тяжелые экзоскелеты. Но были среди них и те, кто бежал впереди – и намного быстрее. – Шестеро в легких брониках, на пулю напрашиваются, – бросил на бегу Шрам. И остановился. – Беги, я их встречу, а потом тебя догоню. После чего скользнул в неглубокую ложбину, мгновенно изготовив к стрельбе свой «Винторез». Спорить было бессмысленно, поэтому я, не снижая хода, припустил по старому маршруту, стараясь выжать из экзоскелета максимум. Позади раздался первый еле слышный хлопок «Винтореза», и ветер, дующий мне в спину, донес до меня крик боли, который не смог заглушить даже бронированный шлем. Шрам хорошо знал свое дело, не убив первого легконогого монументовца – орущий от боли товарищ гарантированно демотивирует подразделение, даже если оно состоит из убежденных фанатиков, не имеющих привычки оказывать помощь раненым. А Шрам наверняка знал, куда нужно стрелять, чтобы причинить максимальную боль. Потом я услышал взрывы и, обернувшись, увидел, как ложбина, в которой скрывался наемник, окуталась облаком дыма. Не иначе по ней саданули из подствольников. Вернуться? – Даже не думай, – раздалось из висящей на моем плече рации, которую я всё еще почему-то не выбросил… Вслед за этими словами из облака пороховой гари вынырнула фигура в коричневом пыльнике и зигзагами рванула вслед за мной. Догнал он меня довольно быстро. – Четверых точно положил, остальных как минимум подранил. Ну, как твой самовар? – осведомился наемник, хлопнув меня по стальному плечу. – Не перегрелся? – В процессе, – хрипло выдохнул я. Механические мускулы были приспособлены для чего угодно, только не для гонки по пересеченной местности. – Поднажми, сталкер, – выдохнул Шрам, которому после спринтерской пробежки тоже было несладко. – Маленько осталось. Это и без него было понятно. Гигантская перевернутая чаша научной станции, облепленная бородавками бронеколпаков, невольно внушала уважение одним своим видом. Ученые неслабо вложились в это сооружение, но не прогадали. Члены любой группировки Зоны, включая монументовцев и бандитов, охотно сотрудничали с «яйцеголовыми», покупавшими артефакты и дефицитные в Зоне патроны по самым высоким ценам. Правда неясно было, откроют ли они тяжеленные бронированные двери перед двумя сталкерами, преследуемыми членами группировки, хозяйничающей на данной территории. – Будем надеяться на лучшее, – хмыкнул Шрам, сплюнув на бегу вязкую слюну. Похоже, он думал о том же, что и я. Мы достигли цели. Осталось выяснить, пустят ли нас внутрь. Теперь уже я прикрывал спину наемника, пока он, ткнув пальцем в кнопку переговорного устройства, беседовал с невидимым привратником. – Кто такие? – бесстрастно осведомилась блямба, вделанная в броню рядом с косяком. – Шрам и Снайпер. – Согласно внутреннему уставу научной станции, сталкерам открывать запрещено вследствие введения на территории базы чрезвычайного положения, – ответил второй, совсем уж деревянный голос, который вряд ли мог принадлежать живому человеку, скорее какой-нибудь дубоголовой буратине с инструкцией в черепе вместо мозгов… Я трижды выстрелил одиночными, и бронированное забрало шлема, неосторожно показавшегося из-за кустов, раскололось надвое. Но следом за ним показались еще двое монументовцев в аналогичных экзоскелетах, которые одновременно выпустили по очереди из автоматов. И мне ничего не оставалось делать, как прикрыть собой незащищенную спину Шрама. Пули ударили в нагрудные пластины, и лишь благодаря усилиям завизжавших от напряжения сервомоторов я не завалился на наемника, что не лучшим образом сказалось бы на его здоровье – экзоскелет весил с полтонны, и попасть между ним и бронированной стеной научной базы удовольствие более чем сомнительное. Грудь заныла, наверняка завтра на ней синяки будут с кулак величиной – если, конечно, я доживу до завтра. Я выстрелил, но монументовец, сместившись вбок, ловко присел. Моя пуля лишь скользнула по его шлему, правда, вторая вошла точно в сочленение между забралом и нагрудной броней, опрокинув ловкача на спину. В это время его напарник, прекратив стрельбу, выхватил гранату… – Мать вашу, суки яйцеголовые, доложите Захарову! – надрывался Шрам. – Он узнает, что вы нам дверь не открыли, сто пудов головенки вам с резьбы посворачивает! – А шли бы вы, уважаемые… – обиженно отозвалась блямба. И тут же другим, уже знакомым голосом произнесла: – Так, что тут происходит? – Какие-то неадекваты, профессор, посмотрите сами в монитор, – пожаловался невидимый «буратино». – Отчего же, я с ними вполне знаком… Я выстрелил, очень надеясь, что мои навыки, несколько атрофировавшиеся за время, проведенное на острове, не подведут меня на этот раз. Если честно, я где-то в глубине души сейчас вознес короткую, но проникновенную просьбу, очень похожую на молитву. Кому – не знаю. Но, наверно, всё-таки Зоне. Болотник говорит, что все мы – ее дети, так кого как не собственную мать зовет человек в минуту смертельной опасности? И, похоже, эта молитва, короткая, как выстрел, достигла адресата. Я снова был пулей, вылетевшей из ствола моего АК. Я снова несся вперед, рассекая воздух, ввинчиваясь в него раскаленными боковинами, словно штопор в вязкую пробку. И я очень отчетливо видел цель – зеленый ребристый цилиндр, медленно вылетающий из раскрытой ладони монументовца. Давно известно, что фанатики, облаченные в броню, не носят с собой наступательных гранат. Их оружие – оборонительные «эфки», так как экзоскелету практически не страшны осколки «рубашки» гранаты, взорвавшейся даже в десяти метрах от него. Но сейчас был другой случай. Моя пуля ударила точно в гранату, и та взорвалась рядом с головой монументовца. Когда рассеялся дым, я увидел жутковатую картину – «живой танк» стоял, подняв обрубок руки на уровень глаз, словно пытался рассмотреть, что же такое с ней произошло. Но это ему никак не удавалось – смотровое бронестекло расплющило и взрывом вдавило внутрь шлема, превратив в кашу его содержимое. И это самое содержимое, которому стало тесно в замкнутом пространстве, сейчас вылезло наружу неаппетитным с виду месивом, из которого свешивались на ниточках зрительных нервов окровавленные глазные яблоки. Монументовец постоял мгновение – и рухнул изуродованным лицом вниз. Но победу праздновать было рано – за ним показались еще несколько фигур в аналогичной броне. А мне просто необходима была секунда на то, чтобы сменить пустой магазин на полный… – Быстрее! – дернул меня за плечо Шрам, и я потратил спасительную секунду с большей пользой для себя, нырнув в узкую щель между косяком и медленно открывающейся дверью. В которую снаружи тут же ударил шквал свинца. – Закрывай, дебил! – заорал Шрам. Вряд ли невидимый «дебил» услышал его вопль – наверно, сам догадался, что надо делать. Не завершив полный цикл открывания, дверь поехала назад, и неумолимому движению этой стальной плиты никоим образом не могли помешать бронированные пальцы, вцепившиеся снаружи в ее край. Я невольно поморщился. Дверь, влажно чавкнув, встала на место. Под потолком шлюза загорелся аварийный красный свет, под которым четыре шевелящихся на полу окровавленных обрубка смотрелись еще более зловеще. – Вот ведь гады какие упорные, – сказал Шрам. И непонятно, к кому относились эти слова – к охранникам, которые не хотели открывать дверь, к монументовцам преследующим нас до последнего, или к пальцам, которые настойчиво не желали умирать, даже будучи отделенными от руки хозяина. * * * – Ну-с, рассказывайте, молодые люди, с чем пожаловали в мою скромную лабораторию? Захаров принял нас в своем личном кабинете, обставленном на удивление скромно. Письменный стол с двумя ноутбуками, практически похороненными под ворохом бумаг, стул на стальных ножках возле стола, забитый книгами стеллаж, два кресла возле него и висящая на стене между ними репродукция картины «Апофеоз войны». – Мы, наверно, порядочно навредили вам, профессор, – осторожно начал я. – Нарушили ваше перемирие с фанатиками. – Не в вас дело, молодые люди, – покачал седой головой Захаров. – Рано или поздно это должно было случиться. Если «Монументу» удастся захватить Зону под свой контроль, вы думаете, истинные хозяева этой группировки потерпят у себя в тылу такую силу, как наша научная станция? Да никогда в жизни! У них полно своих ученых, и коллеги под боком, работающие в интересах вероятного противника, им абсолютно неинтересны. Так что после оккупации Зоны нам непременно предложат ее покинуть. Или не предложат, так как я и мои сотрудники знаем слишком много и логичнее будет нас просто ликвидировать. Профессор подошел к окну, за которым оранжевый закат нежно ласкал последними лучами солнца верхушки стройных берез. Качественная голограмма, только я всё никак не мог взять в толк, зачем они профессору? Тоскует по дому? Так уехал бы давно, тем более что его жизни угрожает действительно реальная опасность. Или как настоящий капитан не может покинуть тонущий корабль, так и он не в силах бросить научную базу, которую создал мощью своего гения и талантом предпринимателя? Что я и озвучил. – Я буду защищать дело своих рук до последнего, – медленно произнес Захаров. Впрочем, иного я и не ожидал от него услышать. – А вам, молодые люди, пора покинуть Зону, если хотите остаться в живых. Кстати, в память о ваших прежних заслугах перед наукой я, пожалуй, помогу вам выйти за Периметр… – Нам в Припять надо, – сказал я во второй раз за сегодня. И вторично наткнулся на недоуменный взгляд. – Тогда вам проще сразу выпить цианистого калия, – сказал Захаров. – Могу продать дешево по знакомству, и мучиться не надо будет. – Ценю ваш юмор, – кивнул я. – Но, тем не менее, я не шучу. Если позволите, мы б отсиделись у вас на базе до рассвета, отдохнули немного, и попробовали бы с утра пораньше прорваться на восток. Захаров покачал головой. – Это стопроцентное самоубийство даже с вашими способностями. Вас только что чуть не размазали по стене моей станции. Хотите, мы спустимся в отсек внешнего наблюдения? Мою базу оцепили двойным кольцом, и нетрудно догадаться, что с утра «Монумент» подгонит сюда что-нибудь посущественнее бронированной пехоты. И что будет дальше, одной Зоне известно. Штурм, осада, блокада – я не знаю, но в любом случае ни о каком вашем прорыве речи быть не может. Мы переглянулись со Шрамом. Дело плохо. Похоже, мы сами себя загнали в ловушку. – Но вам надо в Припять, – задумчиво продолжал Захаров, словно разговаривая сам с собой. – В Припять… И наземный путь исключен, так как, если даже случится чудо, в укрепленный фанатиками город вам не попасть… В Припять… Он замолчал, глядя в одну точку. Прошла минута, вторая… – Профессор, – негромко позвал Шрам. – Да? – встрепенулся Захаров, отрываясь от своей голограммы, в которой вечер плавно перетекал в звездную ночь. – Простите, немного задумался, пытаясь решить вашу проблему. А может быть, и мою заодно. Понимаете ли, в общем-то давно уже не является секретом очевидный факт, что под Зоной имеется обширная сеть коммуникаций, прорытых еще во время постройки ЧАЭС. Это был единый комплекс секретных лабораторий по созданию новейшего психотронного и биологического оружия, и мощнейшая атомная станция обеспечивала его энергией. Естественно, для того, чтобы этот комплекс невозможно было обнаружить со спутников, все ветви чернобыльского метро проложили под землей… – Как вы сказали? – переспросил Шрам. – Метро? – Именно, – кивнул профессор. – Все лаборатории Зоны соединены между собой тоннелями в единый комплекс, значительная часть которого в настоящее время законсервирована. – И я даже догадываюсь почему, – проворчал наемник. – Мутанты? – Не только, – сказал Захаров, отходя от окна и устало опускаясь в кресло. – Если на поверхности Зоны мы имеем дело с довольно ограниченным видовым набором мутировавших организмов, то под землей совершенно точно находятся плоды биологических экспериментов. Что с ними стало и во что они превратились, я не имею ни малейшего понятия. – Что так? – поднял бровь Шрам. – А как же любопытство ученого? – Меня интересует Зона и ее взаимодействие с миром-отражением, – довольно резко сказал Захаров. – Но мне нет никакого дела до того, что делали или пытались сделать мои коллеги из несчастных добровольцев, согласившихся на ужасные эксперименты во имя науки. К тому же я, знаете ли, не имею желания открывать этот ящик Пандоры и наводнять Зону новыми чудовищами. Признаться, не хотелось мне рассказывать вам об этом факте, крайне неприятном для нашей науки, но не исключено, что в настоящее время это единственный выход. Если вы уверены, что сможете устранить свои и мои проблемы, а заодно и проблемы Зоны, добравшись до Припяти, то это, пожалуй, единственно возможный путь. Я надеюсь, что люди с вашей подготовкой и с вашими способностями имеют один шанс из тысячи пройти десять километров под землей от моей лаборатории до той, которая находится в Припяти. – Скажите, профессор, а… много там этих потомков несчастных добровольцев? – поинтересовался Шрам. – Не знаю, – сказал Захаров. – Говорят, несколько лет назад как-то борговцы пробили одну из стен чернобыльского метро, так оттуда такое полезло… По-моему, тогда какой-то сумасшедший наемник спустился туда и сумел выправить ситуацию, активировав блок управления насосной станции и затопив подземелье. – Да-да, я тоже об этом слышал, – рассеянно в тон профессору проговорил Шрам, вертя в пальцах ремень «Винтореза». – Простите, так это… были вы? Захаров от удивления аж приподнял очки, глядя на Шрама, словно видел его в первый раз. – Ага, – просто ответил наемник. – Но могу вам точно сказать, что десять километров по этим подземельям мы точно не пройдем. Просто не утащим с собой столько патронов, даже если подстрелим ту парочку болванов, что охраняют вход на вашу научную станцию, и сделаем из них «рюкзаки». – Не надо ни в кого стрелять. У нас большой дефицит кадров, потому выбирать не приходится, – сказал Захаров, вернув очки на место. После чего повернулся к нам спиной, подошел к висящей на стене репродукции «Апофеоза войны» и провел пальцами по раме, нажимая в определенной последовательности на ее фигурные завитушки. В картине что-то щелкнуло, и она плавно отъехала в сторону, открыв стальную дверь большого сейфа, вмурованного в стену. Поколдовав над кодовым замком, Захаров отпер хранилище и отошел в сторону, жестом фокусника предлагая нам полюбоваться на его содержимое.