Я медленно провожу пальцами по шрамам на его груди. Некоторые из них совсем старые, другие светло-розового оттенка, явно получены недавно. Я наклоняюсь к самому большому из них и целую его, злясь на весь мир за боль Стоуна. Он назвал их уродливыми, но это не так. Стоун вздрагивает под моими губами: — Какого черта?.. — Я люблю этот шрам, — говорю я, целуя его снова. Наступает гробовая тишина, после чего Стоун шепчет: — Не надо. — И этот тоже люблю, — на этот раз прикасаюсь губами к светло-розовому шраму на рёбрах. — Что ты… — Но этот я люблю больше всего, — произношу я, прижимаясь к рубцу прямо напротив его сердца. — Прекрати, — говорит Стоун, хватая меня за плечи. Может, он и в состоянии заставить меня не прикасаться к нему, но он не в силах заставить меня замолчать. — Я люблю тебя. Стоун перестаёт двигаться, застыв передо мной. — Что ты несёшь? Нет. — Я люблю тебя, — слова вырываются из меня, и это правда. Я никогда никому не признавалась в любви, кроме своих родителей. И то не слишком часто, ведь они не любят ярких выражений чувств. — И я хочу, чтобы ты лишил меня девственности в такой позе, которую выберешь сам. Мне понравится все, что ты со мной сделаешь, потому что я люблю тебя. — Ты не можешь, — его голос звучит приглушённо, скорее всего, из-за шока. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Вместо ответа я обнимаю его за талию и прижимаюсь к его губам. Любовь не должна быть сложной и нести в себе боль. Чувство внутри меня такое большое и светлое, что я ни секунды не сомневаюсь в своих словах. И тут все снова резко меняется. Словно оттаяв от долгих лет заморозки, Стоун притягивает меня ближе в свои объятия. — Черт побери, — бормочет он мне в шею, — черт, черт, черт. Он так сильно прижимает меня к себе, что я с трудом могу дышать, но я не делаю никаких попыток освободиться. Не хочу останавливать его. — Почему ты не боишься меня? — в его голосе звучит отчаяние. Стоун хотел напугать меня, чтобы я сама убежала от него как можно дальше, и все между нами исчезло бы само по себе. Я позволяю ему выплеснуть всю свою боль, обняв его так же крепко в ответ. Он напоминает мне дикого животного, боящегося приблизиться к людям. Стоун может причинить мне боль, но я знаю, когда любишь, нельзя просто так взять и уйти. Какой смысл бояться, если страх мешает нам жить? Мы долго стоим так на коленях посреди кровати, хватаясь друг за друга как за спасательный круг. Из-за его захвата я с трудом поворачиваю голову и смотрю на него. В лунном свете грудь Стоуна выглядит еще хуже. Множество шрамов, складывающихся в сложный узор. Я могу щекой сквозь эти полосы ощутить все его одиночество, исходящее прямо из глубины души. Я должна понять и помочь человеку, укравшему моё сердце. Его пытали и истязали, но Стоун смог пережить это и стал прекрасным мужчиной. Сложно отстраниться от него сейчас, но все же мне удаётся отодвинуться на сантиметр для того, чтобы прикусить нежную кожу возле его правого соска. Я слышу вздох, но его тело ни на секунду не расслабляется. Наоборот, теперь я могу чувствовать исходящее от него желание того, что произойдёт дальше. Никаких грубых слов и жестокости, но это, несомненно, будет лучшее, что происходило со мной в жизни. — Я не собираюсь использовать тот презерватив, — говорит Стоун голосом, охрипшим от желания. Он говорит серьёзно, и я понимаю, что хочу того же. Никаких преград. — Мне дала его мама, — не знаю, зачем я это рассказала. Стоун злится в ответ: — Она видела того мудака, но все равно дала тебе презерватив и отпустила с ним на всю ночь? О боже, он ревнует. Это так странно, кажется, будто мы обычная пара, а не заложница со своим похитителем. — Лиам на самом деле милый парень. Мне не стоило этого говорить или наоборот стоило, так как Стоун отстраняется от меня со странным блеском в глазах. — Лиам милый, — повторяет он. — Милый? — Да, милый, — отвечаю я, дразня его. Я говорю все это для того, чтобы он начал, наконец, действовать. И он начинает. Стоун кладёт руки мне на предплечья и кидает на середину кровати, словно я совсем ничего не вешу. Его руки ложатся на мои ноги в районе щиколоток, после чего он рывком разводит их стороны. Именно так я все себе и представляла: Стоун, нависающий надо мной. Пусть это не имеет никакого смысла, но когда ты собираешься лишиться девственности, важна любая мелочь. Неожиданно Стоун сползает ниже, располагая голову между моих ног. Стоп, такого не было в моих фантазиях. Его губы целуют мой живот, пока я пытаюсь отползти от него с писком: — Что… что ты делаешь? Нет. Подожди. Не надо. До меня доносится тихий смех: — Не надо? Говорит девушка, у которой на губах до сих пор хранится вкус моей спермы. Он прав. Я до сих пор ощущаю солоновато-сладкий вкус на языке. О боже, это напоминает мне о том, что я делала всего полчаса назад. И тут, совершенно неожиданно, его язык скользит по клитору. О мой бог. Стоун начинает трахать меня языком, проникая в самое сокровенное место. Он скользит им все глубже и глубже, заставляя меня извиваться и стонать. Сильные руки разводят мои ноги еще шире, его движения меняются, и теперь Стоун не спеша облизывает и целует меня там, словно ест мороженое. В комнате раздаются причмокивающие звуки, и они для меня ещё более интимные, чем его язык на моем клиторе. Стоун скользит ниже, имитируя языком движения своих пальцев тогда в машине. Никогда не чувствовала ничего подобного, я сжимаю его волосы в кулак, теряясь в ощущениях. Когда он засасывает в рот мои половые губы, я начинаю смущаться ровно до того момента, когда слышу исходящий от него гортанный стон. Стоун бормочет что-то и снова набрасывается на меня, словно наслаждается этим не меньше моего. И тогда я срываюсь. Когда Стоун рядом, не существует никаких правил, все становится возможным. Я пропускаю его волосы затылке сквозь пальцы, прижимая его лицо еще ближе. По его стону могу сказать, что ему это нравится не меньше моего. Движения становятся интенсивнее, отчего чувства бьют через край, сосредотачиваясь внизу живота, почти причиняя боль. Но я не хочу, чтобы он останавливался. Комнату пронзает громкий стон, и я понимаю, что он принадлежит мне. Стоун что-то отвечает, задевая губами набухший клитор, отчего мне хочется плакать. Его язык живет отдельной жизнью, кружа вокруг чувствительной горошины. Стоун чувствует, чего я хочу, но специально не касается меня там, словно владеет секретным языком моего тела. И тогда он всасывает клитор, отправляя меня через край. Мир плывет у меня перед глазами, электрические разряды сотрясают мое тело в то время, как низкий гортанный стон вырывается из меня с его именем: — Стоун! Интенсивность движений меняется на нежное поглаживание, словно он поощряет и принимает мой оргазм. Его язык замедляется, и губы прокладывают поцелуями дорожку вверх. Я крепче хватаюсь за его волосы, когда он целует меня в живот, затем между грудей, а затем и в шею. После чего Стоун нависает надо мной, опираясь на руки по обе стороны от моей головы. — Я хочу большего, Стоун. — Он молча продолжает изучать моё лицо. — Я хочу всего тебя. Его взгляд пробегается по моему телу с легким удивлением. — Обратного пути не будет. — Пожалуйста, — шёпотом прошу я. Я тянусь вниз, чтобы сжать его член так, как он меня учил, но Стоун перехватывает мою руку. Он прижимает ее над моей головой, касаясь губами запястья. Его пальцы прокладывают дорожку вниз по руке к ключице, целуя меня и там. Далее к груди. Я пытаюсь сделать вдох, принимая все эти незнакомые ощущения. Стоун опускает голову и целует меня на этот раз в губы, опускаясь на меня всем телом. Недостаточно, чтобы раздавить, но достаточно, чтобы я могла почувствовать приятную тяжесть его мускулистого тела. — Пожалуйста, — говорю я снова сквозь поцелуй. — Я постараюсь двигаться медленно, сладкая, но ты все равно почувствуешь боль. — Я хочу этого, — говорю я, когда его пальцы поглаживают вход в мое влагалище.