Направляя меня, Плетущий сел на подлокотник кресла, прижимаясь ко мне широкой грудью, касаясь горячим дыханием изгиба шеи. В общем, в таких условиях в транс-то я впадала за милую душу, только вот отнюдь не созидательный. Да и с логическим мышлением, если честно, было так себе! Плетущий мне про узелки и магию, а я думаю о том, что его губы так близко, что могли бы не глупости всякие говорить, а по делу целоваться! Было немного стыдно за свои развратные мысли, но действительно – немного! Окончательно неловкость пропала, когда я заметила, что между делом король успевает трогать не только шелк, но и меня. Тут руки коснется, там бедра, здесь живота. И все вроде бы случайно, но когда фейри делали что-то без заднего умысла?! Ну, конкретно этот фейри. В общем, к тому моменту, когда работа была закончена, я уже тяжело дышала и думала о том, как бы скорее распрощаться. Но сбежать я не успела. Мой король, мой охотник всегда знал, чем увлечь дичь в моем лице. – Тебе вроде как нужны были кружева? Пойдем посмотрим, что у меня есть. Лучшая пряха короля должна быть на балу поистине бесподобна. Но перед тем как идти смотреть кружева, его величество возжелало переодеться. Не иначе как склад располагался где-то на отшибе или туда надо было являться только в определенном образе. Дресс-код, так сказать. Пока Кэйр отсутствовал в комнате, я немного поглазела по сторонам и, решившись, приблизилась к заваленному бумагами столу. Часть книг была на древнегерманском, часть – вообще рунная клинопись, но встречался и изрядно устаревший, но все же английский, и латынь. И там мелькало одно и то же слово. Фоморы, фоморы, фоморы. Сказки, легенды, исторические хроники. Его величество отдыхал настолько продуктивно, что даже работал. В тот момент, когда я рассматривала странный рисунок, в спальне вновь появился Кэйворрейн. – Любопытствуешь? – спросил он, обнимая меня за талию и касаясь губами виска. – Ага, – кивнула я, не отрывая взгляда от изображения. – Это… фомор? – Да. Красавчик, не так ли? – Справа – несомненно. А слева что? Вопрос мой был вполне оправдан. Лист делился на две половины, и на каждой из них определенно был изображен один и тот же… мужчина. Только справа он был высок, по-мужественному красив и настолько сильно напоминал скандинавских викингов, что у меня изумленно округлились глаза. Из волшебного в фоморе были разве что загнутые назад рога, да то, что, пожалуй, он был действительно притягателен. Статный, мускулистый, с ироничным прищуром, небрежной щетиной и гривой волос, в которой переплелись вольные пряди и косички. И надо сказать, что он весьма сильно отличался от изящных до тонкости фейри, у которых не росло волос на лице, а также непременно присутствовал какой-то изъян. Фомор был… словно усовершенствованная версия человека. А вот слева… такое страховидло я даже в волшебной стране еще не встречала! Одна рука, одна нога, один глаз, кожа покрытая язвами, волосы клоками… разве что рога были по-прежнему парными. – Видишь ли, Элла… теорий о мирообразовании много. Одна из них гласит, что твой мир и мой – один и тот же, но существует в разных пространствах. Грубо говоря, все происходит одновременно, но на разных слоях восприятия. Есть Верхний мир, в нем обитают боги. Есть Срединный – тут живут фейри. Тут присутствует магия, отсюда можно влиять на время и пространство. И есть Нижний мир – там люди. – А Бездна тогда где? – Бездна – это обозначение, – хмыкнул в ответ Кэйр. – А так мы просто закапсулировали область пространства и упрятали туда фоморов. Они тут, в Срединном мире. – Поняла. Так почему он такой страшный? – Так он выглядит на человеческом плане бытия. У вас слишком мало магии, потому фоморы не могут проявиться полностью и выглядят как чудовища. – Занятно. А тут они, получается, были красивыми и сильными? Так что же вы тогда не поделили, Кэйр? – Как обычно. Территории, магию и веру. – Боже, как все банально. Я думала, хотя бы фейри выше этого! – С чего бы? – казалось, вполне искренне удивился король. – Ты уже имела возможность убедиться в том, что дивный народ не чужд эмоциям. Очень хотелось добавить, что я скорее убедилась в том, что фейри на деле от людей отличаются лишь сроком жизни и отсутствием морали! Но я сдержалась, вот такая я молодец. – Знакомься: изображенный на портрете воин – Элата, сын Делбаета. Один из последних королей фоморов. – Длинные пальцы правителя Неблагого Двора скользнули по разделяющей лист черте. – Тот, кто оставил свое гнилое семя на земле племен Богини Дану, тот, кто дрался во второй и последней битве, при Маг Туиред, и проиграл. Но заточения своего племени уже не видел. – Настолько много дел натворил мужик? – неприятно удивилась я, расстроенно глядя на мужественного викинга волшебных земель. – Или это опять история из категории “новую правду придумывают победители”? – А это интересный вопрос… пожалуй, я расскажу тебе сказку, моя маленькая смертная. Вы, люди, так любите сказки… Но для лучшей визуализации истории нам стоит спуститься вниз, в зал с полотнами. Но я не успела сказать, что в целом возраст, когда мне очень нужна была сказочка на ночь, я благополучно переросла. Кэйр вырвал листок из моих пальцев, обнял за талию и увлек к выходу. По свисающим с теряющегося в тумане потолка тканям пробегали серебристые искры. Воздух между шелками, кружевами, органзой и тяжелым бархатом словно мягко сиял, позволяя оценить структуру тканей и их великолепие. Я невольно залюбовалась работой короля. Все же Кэйворрейн был очень талантливым Плетущим. – Когда-то очень давно у народа фейри, или, как тогда нас звали, туате-де-данан, было три короля. Верховный, стоящий над всеми, и правители Благого и Неблагого Дворов. Только-только закончилась война с фоморами. Отгремели битвы, и давно похоронили мертвых, что пали на равнине Маг Туиред, а на земли Срединного мира пришло хрупкое равновесие. Между фейри и фоморами было заключено перемирие. Морские захватчики ушли обратно на свои острова. Шаг, еще шаг, длинные пальцы короля отводят бархат в сторону, и мы останавливаемся перед шелковым отрезом. Искры в нем рождают море, а градиентный переход к бежевому цвету – узкую полосу прибоя, с хрупкой фигуркой на нем. – В то время среди племен богини Дану жила прекрасная Эриу. Нежный цветок Благого Двора, великолепная волшебница… гордая дева. К ней сватались все мужчины народа фейри, самые отважные воины туатов, но она никого не посчитала достойным себя. И вот однажды, гуляя по берегу, Эриу увидела, как из воды поднимается серебряный корабль. Волны пригнали его к берегу, и с корабля сошел прекрасный воин: до самых плеч ниспадали его золотистые волосы, одежда расшита золотом, на груди золотая пряжка с драгоценным камнем, пять золотых обручей на шее… Он нес два копья с серебряными наконечниками и дивными бронзовыми древками и меч с золотой рукоятью, украшенной серебром и чеканными заклепками. Что-то, кажется, фоморы в отличие от фейри вот вообще презренным металлом не брезговали… Тем временем Кэйр увлек меня дальше и продолжал свой рассказ. На воздушном отрезе органзы кружили две фигуры: могучего викинга и тонкой фейрийской девы. Они то осторожно касались друг друга, то откатывались в стороны, пока наконец не сплелись в страстных объятиях. – Воин и девушка возлегли вместе. – Низкий, вибрирующий голос Кэйра пробирал меня до самых костей и будил в жилах уснувшее пламя. – Эриу забыла о том, кто она, Эриу не думала о том, кем может быть ее заморский возлюбленный. Дева потеряла гордость и разум. Дева влюбилась. И вот в один из дней тот воин – а это был Элата – поднялся с брошенного на песок плаща, оставляя на нем обнаженную возлюбленную, и сказал, что это был последний их раз. Больше он не появится. С замиранием сердца, я глядела на оживающие на белоснежном шелке фигуры. Они были настолько близко, настолько реальными, что я, казалось, слышала звуки. Низкие и бархатные интонации фомора и звенящий от отчаяния голосок фейри. – Многие юноши туате-де-данан добивались моей руки! – гневно сверкала прекрасными очами Эриу, поднимаясь с песка и прижимая к груди беспорядочно скомканное платье. – Но теперь я желаю лишь тебя одного, и мне невыносимо расставание. – Избавишься ты от своей печали, – ответил Элата, но лицо его не дрогнуло, оставаясь таким же суровым. Он снял с пальца золотой перстень и вложил в руку девушке. – Не дари и не продавай его никому, кроме того, на чей палец кольцо придется впору. – Кольцо? Лишь это ты, неизвестный, можешь сказать мне на прощание?! – проговорила девушка. – Я даже не знаю, кто приходил ко мне. Кто ты?! – Ты не останешься в неведении, – сказал ей воин, и облик его чуть дрогнул и поплыл, открывая загнутые назад рога. – Элата, сын Делбаета, был у тебя. И от нашей встречи понесешь ты сына, и назовешь его Эохайд Брес, Эохайд прекрасный. История затихала, магические фигуры сливались с тенями. Последней исчезала сгорбленная фигура некогда гордой благой принцессы, склонившейся над колыбелью с сыном врага ее народа. – Вот так, Элеонора Мак-Ринон. Эохайд Брес стал следующим нашим Верховным королем, после того как Нуада Аргетлам потерял руку и более не мог стоять во главе дивного народа. По протекции небезызвестного тебе Оберона, новым правителем избрали Эохайда Бреса, сына его дочери. В то время туаты искренне считали, что чем красивее король, тем лучше народу. А Брес… он не имел изъяна, свойственного любому фейри, моя маленькая пряха. Видимо, наследие отца. Талантливый маг, хитрый дипломат, изворотливый, что глубоководная рыба. Он взошел на трон и тем самым положил начало новой войне. Для начала прекрасноликий Эохайд выслал из страны семерых самых влиятельных лордов фейри, которые могли бы в дальнейшем поколебать его власть. Брес первым обложил народ туатов налогом и передавал его фоморам. Ежегодно брали с нас дань, словно с побежденных. Треть урожая, треть магических предметов, сотворенных в кузницах и мастерских… треть детей, достигших десятилетнего возраста. Знаешь, почему Самайн в свое время считался днем великой скорби и лишь потом стал праздником наступающей зимы? Первого ноября фейри отдавали дань. День плача, день холода, день ужаса… Кэйр провел кончиками пальцев по моей спине, вынуждая шагнуть вперед, а сам легонько дунул на отрез тяжелого бархата. Ворсинки ожили, задвигались, и в тенях на отрезе ткани я словно наяву видела силуэты. Великой битвы и великого поражения, названного перемирием. Уходящие вдаль корабли, до боли напоминающие драккары… – Фейри не смогли долго это терпеть и объявили проклятым морским демонам новую войну. Вновь гремела битва при Маг Туреид. Вторая и последняя. Вновь произносились невероятные заклинания. Вновь использовались артефакты, что должны покоиться в земле и оставаться забытыми до конца времен. В итоге мы победили. Мы заперли фоморов в ледяном пространственном кармане, где вода не сможет помочь, а сразу замерзнет. Мы стали свободны. И да, мы написали новую историю. – Это… это звучит очень трагично. – Теперь ты понимаешь, моя хорошая? – Кэйворрейн заставил меня повернуться к нему и, подцепив пальцами подбородок, вздернул мою голову вверх, заставляя смотреть в затягивающую глубину голубых глаз. – Фоморы – зло. Фоморы, если вдруг покинут свою темницу, – не станут искать место под солнцем, а постараются освободить это самое место от нас. Зеленые холмы станут багровыми от крови дивного народа. Благие и Неблагие вновь будут биться и умирать плечом к плечу, как их предки тысячи лет назад. Никого не останется. Никого не пожалеют. Разве что женщин – для того чтобы восстановить свою численность. Но стоит ли такое существование называть жизнью? – Я… понимаю. Но не могу не думать, что война – это страшно и бессмысленно. У вас огромная страна, Кэйворрейн! Волшебные тропы помогают преодолеть расстояния, и ведь есть много пустых холмов и лесов! Острова за морем, где фоморы жили раньше, опять же… – И ты думаешь, что если рогатые демоны покинут свою темницу, то они вежливо поздороваются с туатами, а после мы дружно построим им кораблики и они уплывут восвояси? Даже звучало как-то очень абсурдно, если честно. Но сдаваться не хотелось. – Ну не может же все быть настолько плохо! – Ну-ка, моя добрая сладкая девочка… скажи, откуда у тебя такое сочувствие к нашим исконным врагам? – подозрительно прищурился Плетущий. – Кажется, ни я, ни кто либо еще при моем Дворе не могли тебе рассказывать о них ничего хорошего. – А мне хорошего и не говорили, – буркнула я в ответ. – Филидэль поведал историю от времен племени Парталона до наших дней. И я сделала вывод, что изначально тут жили именно фоморы. А после уже приплывали всякие и пытались с ходу дать хозяевам в зубы. Я бы тоже обиделась на такое отношение. – Такие были времена. Древние и суровые. Человеческая культура тоже не отличается принятием и всепрощением, между прочим. Элла, в любом случае – если среди фейри уже сменилось несколько поколений, то фоморы в Бездне все те же. Заточенные во льду, вечные воители, для которых промелькнуло то ли несколько мгновений, то ли несколько столетий. Они ничуть не изменились. Они древние варвары! Могучие варвары. Их нельзя выпускать в мир, а они рвутся. – Поняла, – вздохнула я в ответ. – Ты просто слишком… слишком человек, как бы это ни звучало. Дитя своего мира. Я знал такую же девушку, твою ровесницу… она не понимала даже мою потребность в пряхах. – В глазах Кэйра появилось странное, чуть мечтательное выражение. С таким вспоминают о чем-то чрезвычайно приятном и дорогом сердцу… – Она так забавно требовала от меня отказаться от прях. Всех простить и отпустить, м-да. Меня кольнуло иглой ревности. А еще стыда. Потому что я даже не пыталась заикнуться о других пряхах, так как почему-то была уверена, что толка из этого не будет. Кэйр сто процентов их не отпустит, да и другой облик не придаст, потому что мой прекрасный король при всех его достоинствах являлся поклонником простых решений. А толпа зачарованных девиц страстно вожделеющих его любви, да еще и знающая о наличии конкуренток, в его планы явно не вписывалась. – Так что вот такая была сказка. – О том, что фоморы злобное зло. Я уже поняла. – Не только, девочка моя. Он наклонился, и накрыл мои губы сладким поцелуем, от которого ослабели колени, и я вцепилась в широкие плечи короля, чтобы не потерять равновесие. Оторвавшись от меня и тяжело дыша, Кэйворрейн сказал: – Еще о том, что любовь – это еще более злобное зло. Нельзя любить, Элла. Нельзя гореть другим человеком или фейри. Иначе останешься лишь с болью и презрением.