Не оценивая степени доброты еще не наступившего утра, Суповна поманила Рину за собой и, качнув широкими плечами, опять шагнула в стену. Огонек свечи исчез. Рина тоже коснулась русалки и торопливо заспешила за ней. Использовать в ШНыре фигурки нерпи и проходить сквозь стены не поощрялось, но раз это делает Суповна – значит, и ей сейчас можно. Пройдя сквозь стену, Рина оказалась в коридорчике. Повертела головой, отыскивая Суповну. Услышала ее грузные шаги на лестнице, ведущей на первый этаж, а оттуда в подвал. Сбежала по ступенькам и, подсвечивая себе телефоном, стала разглядывать глухую стену старой кладки, слабо сияющую, как если бы кто-то только что прошел сквозь нее. Рина еще стояла в нерешительности, когда из стены появилась рука и попыталась, шаря вслепую, сгрести ее за ворот. Суповна не отличалась терпением. Рина не хотела, чтобы ее затащили в стену, где она залипнет. Увернувшись от руки, она торопливо коснулась русалки и шагнула в стену сама. Холодный камень древней кладки, через который она проходила, казался липким и невероятно противным. Рина сделала никак не меньше семи-восьми шагов, а кладка все не заканчивалась. Рина заметалась, не зная, что ей делать дальше. Идти обратно? Но обратно – это куда? Не исключено, что в кромешной тьме стены, не имея никаких ориентиров, она пойдет не в ту сторону, заберется куда-нибудь в основание фундамента и сгинет там навсегда. Времени на эксперименты не оставалось. Воздух заканчивался. Борясь с нахлынувшей паникой, Рина хотела было рвануться наугад, но услышала глухой повторяющийся звук. Кто-то сильно бил по стене справа от нее. Рина бросилась на звук – и шага через три едва не врезалась в Суповну. Увидев ее, старуха с облегчением отбросила обломок ржавой кирки, которым стучала по стене, наклонилась и подняла стоящую у ее ног свечу. – Ты, девка, мозг-то подключай иногда! Где я тебе рукой машу, там и проходи. Так и залипла бы! Вон русалка у тебя уже едва мерцает! Рина хотела поправить, что рука ей вовсе не махала, а пыталась ее сгрести, но надо было прежде отдышаться. Она начинала понимать, как сглупила, когда, отскакивая от руки Суповны, сделала большой шаг в сторону. Коридор, в котором они стояли, был узок и низок, с полукруглыми сводами. – Где мы? – спросила Рина. – А то не видишь. Под ШНыром, – отозвалась Суповна. – А Алиса где? – Алиса в другое место пошла… Идем! – велела Суповна и, пригнув голову, двинулась вперед. Свечу она загородила спиной, и огонек лишь угадывался за ее массивной, раскачивающейся при каждом шаге фигурой. Коридор, насколько Рина представляла направление, уводил в сторону Зеленого лабиринта. Шел он с наклоном, постепенно понижаясь. Временами попадались две или три ступеньки, тоже ведущие вниз, и тогда фигура Суповны точно проваливалась под землю и Рина оказывалась выше ее. То и дело в полу попадались маленькие, полусъеденные ржавчиной решетки для отвода воды. Шли они недолго. Коридор продолжался и дальше, скрываясь во тьме, куда не доставал слабый свет свечи, но Суповна вдруг повернула, и Рина увидела низкую деревянную дверь. – Здесь! Суповна толкнула дверь плечом, и Рина увидела небольшую комнату-пещеру. Неровные стены переходили в сводчатый потолок. Возле камина, протянув к огню руки, на трехногом табурете сидела Кавалерия. Рина задрала голову, соображая, куда уходит дым. – Хороший вопрос, – повернувшись к ней и увидев, куда она смотрит, сказала Кавалерия. – Я тоже часто задаю его себе, потому что трубы явно нет. Хорошо бы спросить у первошныров… Хотя снаружи, говорят, временами тянет дымом. Рина вспомнила, что вечерами, возвращаясь из пегасни, порой слышала запах дыма. Но тогда она думала, что за оградой кто-то развел костер и жжет траву и листья. Копытовцы обожали жечь листья, а заодно мокрые доски, тряпки, пластик, шины и все подряд. – Холм возле кладбища пегов? Мы сейчас под холмом? – спросила Рина, вспоминая, с какой стороны доносился запах дыма. – Да, – подтвердила Кавалерия. – Мы в подземном убежище первошныров. Я иногда прихожу сюда, когда мне хочется побыть наедине. Рина смотрела на Кавалерию. То ли из-за теней, то ли из-за того, что она сидела у огня, протягивая к нему не только руки, но и худые колени, директриса ШНыра казалась маленькой, слабой, растерянной. Суповна устроилась в углу на втором таком же трехногом табурете. Ее свеча к тому времени уже погасла, и Суповна казалась черной неподвижной глыбой. – У ШНыра теперь новая сильная закладка! – неуверенно сказала Рина, которую пугало молчание. Директриса невесело усмехнулась: – С этим не поспоришь. Но сегодня ночью пропал улей с пчелами! – Что?! – выпалила Рина. – Улей, – повторила Кавалерия. – Я не думаю, что он попал к ведьмарям, но все же он исчез. – Но кто его взял?.. И как? – начала Рина, постепенно осмысливая значение того, что ей сказали. ШНыр – это пчелы, закладка и пеги. Все остальное уже производное. Без пчел не будет новых шныров. Кавалерия вытянула мерзнущие руки и, подержав их почти над самым огнем, поднялась. – Идем! – сказала она и, не оборачиваясь, быстро пошла по коридору. Ей пригибаться не приходилось. Роста Кавалерия была такого, словно подземный ход создавался первошнырами специально для нее. Рина не отставала. Последней, задыхаясь, спешила Суповна. Рина была уверена, что они возвращаются в ШНыр, но Кавалерия остановилась у низкой двери. К двери вели три ступеньки, вырубленные, чтобы ее не подтапливало водой. Кавалерия нетерпеливо толкнула дверь. Дверь не поддалась. Пришлось ждать Суповну. – Забухла дверка-то! Ну-ка я, девки! – Суповна коснулась сокола на своей укороченной нерпи, после чего легко открыла дверь толчком пальца. На них пахнуло застоявшимся воздухом. Через десяток ступеней Суповна одолела еще одну дверь, и они вынырнули в парке, у Зеленого лабиринта. Рина и прежде видела тут заросший кустарником купол из камней и наполовину утопленную в земле наклоненную дверь, но как-то мало ими интересовалась. По Зеленому лабиринту кто-то ходил. Издали еще по очертаниям фигуры – худощавой, с острыми плечами и довольно широким тазом – Рина узнала Алису. Алиса медленно двигалась между соседствующими стенками лабиринта и скользила по ним открытыми ладонями. Изредка замирала и делала шаг или два назад, сравнивая ощущения. Лицо у нее было напряженное, прислушивающееся к чему-то неуловимому, постоянно меняющемуся. – Ну что? – спросила Кавалерия, когда они оказались рядом. Алиса намотала на палец цепочку своих смертных жетонов. – Пока пусто! – отозвалась она и, шагнув в заросли, исчезла. – Я попросила ее проверить, не спрятал ли Горшеня улей в лабиринте, – вполголоса пояснила Кавалерия. – Горшеня? – переспросила Рина. – Да. Рядом с пропавшим ульем были его следы. Много. Кажется, он подошел, долго бродил вокруг, потом взял улей и исчез с ним вместе. – Куда исчез? – Непонятно. Горшеня прошел через лабиринт, а затем покинул ШНыр… Ушел куда-то к лесу! – Кавалерия махнула рукой. – И улей с собой унес? – Не знаю. Есть надежда, что он оставил его в лабиринте. Рина, Суповна и Кавалерия ждали, какие новости принесет Алиса. На очки Кавалерии садились бабочки. Над лесом показался красный край солнца, когда из лабиринта опять возникла Алиса. Остановилась и веско покачала головой. Улья с пчелами в лабиринте не было. Глава семнадцатая Шевеление ножками как основа поступательного движения Человеку, который действительно хочет влюбиться, предмет любви только мешает. Начинает стеснять фантазию, не втискивается в идеал. Поэтому девушку, существующую только на фотографии, или киноактера, или всегда отсутствующего мужчину любить проще. Йозеф Эметс, венгерский философ Хоть улей и исчез, жизнь ШНыра продолжалась. После завтрака Рина отправилась в Копытово собирать с писателей продуктовую дань. Вела за повод ослика Фантома. Ослик был в толстой попоне с нашитыми карманами. Пристрачивала их Лена, хорошо управлявшаяся со швейной машинкой. Один из карманов был приспособлен под консервы, другой – под крупу и сахар, последние же два были свободного назначения, поскольку писатели такой народ, что запросто могли подсунуть шнырам что угодно, даже суп в подтекающей баночке. Рина вела Фантома осторожно, стараясь лишний раз его не касаться, чтобы вдохновение не перехлестнуло через край. А то опять будет творить нетленку про маркиза дю Граца, за отсутствием с собой ноутбука наборматывая истории на диктофон телефона. С Риной тащился недоубитый Гоша, навязанный ей Суповной как «мужская сила», однако Рина была убеждена, что когда придется перетаскивать по лестнице продукты, «мужская сила» вспомнит, что ей ничего нельзя поднимать, или притворится, что у нее развязался шнурок. Эх! Как же скверно, что в ШНыре больше нет Сашки! Рина вспоминала, как Сашка, проверяя зарядные закладки, писал ей письма и подклеивал их скотчем к водосточной трубе где-нибудь в Бутове или незаметно привязывал веревочку с запиской к памятнику революционного студента, держащего револьвер с таким желанием стрельнуть, что напоминал Рине Лару. Лара имела привычку стоять с тяжелым арбалетом и, направив его в спину Максу, поправлявшему мишень, ныть: «Ма-а-а-аксик, кисочка-а-а! Ты не знаешь, я уже прицелилась? Можно уже куда-нибудь бабахнуть?» Самое интересное, что Рина, без сирина, просто на метро, объезжала Москву и собирала Сашкины записки, заранее зная, что в них будет всего одна строчка: «Я тебя люблю!» Ничего длиннее Сашка не изобретал. Когда же Рина с досадой спрашивала: «Ну и как ты меня любишь? Можно хоть какие-то подробности?», он отвечал: «Ну как люблю? Так и люблю». – «Прекрасно! Но по каким параметрам я должна верить, что это именно любовь? Можешь описать подробно, как в книгах? Сердцебиение там, переживания, сутками не ешь, исхудал… Выплюни, пожалуйста, колбасу!» Где-то ближе к Копытово Гоша споткнулся и рухнул на Фантома. Ослик же, повернувшись, ткнулся ему мордой в губы. Пока Гоша, отплевываясь, вытирался рукавом, Рина ждала последствий. И дождалась. – А ты сама себя ругаешь? – спросил Гоша, пальцами вынимая изо рта ослиную шерсть. – Это как? – спросила Рина. – Ну стоишь перед зеркалом, бьешь себя по щекам, кричишь «Давай, ленивая скотина! Что ты сегодня сделал? Давай очнись, двигайся, живи, радуйся, совершай ошибки!». – Нет! – осторожно ответила Рина. – А ты? – И я нет, – смутился Гоша. – Это я просто так спросил. В порядке общего бреда. Видимо, в порядке все того же бреда он сполз на траву и, призывая к себе дриад, на четвереньках двинулся в кусты. Тащить его на себе Рина не могла и кое-как взвалила Гошу на ослика, решив, что ему уже ничего не страшно. Гоша ехал на ослике, как Ходжа Насреддин, и, икая, выдавал глубокие философские обрывки. «Ослик пробуждает в каждом его сущность. Так или нет? Почему тогда я, такая умная, брежу про маркиза дю Граца, дуэли и поцелуи, а Гоша становится каким-то Гегелем?» – ревниво подумала Рина. Перед тем как отправляться к писателям, Рина заскочила в магазин. Суповна порой заказывала вещи настолько специфические, что писатели их не дарили. Хозяйственные перчатки, садовые удобрения в гранулах, жидкости для прочистки раковин. Оставив Гошу плакаться на ухо ослику, как он несчастен, потому что его никто не любит, а его никто не любит, потому что он несчастен, Рина толкнула сварную дверь. Бытовую химию она приобретала обычно в одном месте – в магазине, стоящем на отшибе, – между автобусной площадью и писательским домом. Хозяева этого магазинчика напоминали Рине сказку про Репку. Сказка это сказывалась примерно так. Лет пять назад из Донецка в Копытово прибежала мышка и нашла на пустыре в Копытово репку – огромный пустующий сарай с проваленной крышей. Что доисторические копытовцы собирались делать с этим сараем, так и осталось никому не ведомым, потому что за грандиозностью замысла все это забросили еще при Советском Союзе. Мышка была умненькая, быстрая, в движениях деловитая. Она долго бегала вокруг сарая, двигала носиком и влезала внутрь через выбитые окна. Репка мышке понравилась. Она ее купила и выгрызла внутри комнатку. Маленькую-маленькую, в том месте, где крыша на сарае еще сохранилась. В этой комнатке она жила примерно с полгода в страшном холоде, пока к сараю не подвели электричество. Тут мышка воспрянула духом и выгрызла в репке окошки. Затем, не снижая темпа, подлатала крышу и устроила в репке магазин. А однажды утром оказалось, что у мышки есть семья, магическим образом возникшая одновременно со старым микроавтобусом «Форд». Муж Мышки ездил за товаром, взрослые сыновья работали в торговом зале, дочка вела бухгалтерию. Пока все это происходило, Мышка осмотрелась и, найдя, что потолки у сарая высокие, выгрызла в репке еще второй этаж, а на втором этаже – гостиницу на шесть номеров. В этой гостинице она летом поселяла дачников, которые по неведомой причине считали Копытово природой, а зимой сдавала номера как отдельные квартиры. Беспокойная Мышка на этом останавливаться не собиралась и задумывалась, не выгрызть ли ей еще и банкетный зал, который можно сдавать для проведения разных мероприятий. Рина искала на полках, что было заказано Суповной, а сама поглядывала на Мышку. Мышка ходила с греющимся у нее на сгибе мягкой руки месячным внуком и деловито, все на свете примечая, посматривала по сторонам. Что-то поправляла свободной от малыша рукой, двигала, наводила в магазине уют. Муж Мышки, почесывая живот, стоял снаружи у открытого окна и обсуждал с кем-то, можно ли приварить на «Форд» дверь от «Газели». И по тому, как охотно и многословно он это обсуждал, Рина чувствовала, что дверь так никогда и не будет приварена. Мышка вот никогда ничего не обсуждала. Мысль у нее была равна действию. Она никогда ни в чем не сомневалась, и Рине хотелось быть такой же, как она.