После инцидента в Гомсруд-парке прошло пять дней, и мое обезболивание теперь сводилось к парацетамолу и пивку. – Да ничего, заживает помаленьку. Вот бы месяц мелькнул за секунду… – Ты только скажи – я посмотрю, можно ли из шкафчика для улик умыкнуть немного фентанила[41]. – Приятно слышать. – Серьезно, малыш. Ты выглядишь так, будто все твои собаки поубегали из дома, – сказал Хэнсон. – Мы можем что-нибудь сделать, чтоб тебя подбодрить? Я поглядел на него и ответил: – Пепперони с черными оливками. Глава 38 – В общем и целом серийных убийц принято воспринимать как одиноких психопатов, изгоев, движимых неутолимой жаждой воплощать свои извращенные фантазии в реальность, – сказала Киппи и показала набитую бумагами папку. Она пришла подготовленной. – Однако исследования показали, что свыше двадцати процентов серийных убийц, а может, и больше, охотятся парами. То есть больше одной пятой. – Подумать только, – шумно вздохнул Хэнсон. – К каждым четырем Дамерам плюсуется еще и пара выродков вроде «Убийц под кайфом»[42]. Оба детектива вели себя с достоинством, никто не перетягивал одеяло на себя. А может, просто были заняты дюжиной «Хайнекена», которую им с порога вручил Вабишевски. – История изобилует примерами, когда убийцы работали в единой спайке, – продолжала Киппи. – Леопольд и Леб, Бонни и Клайд. Леонард Лейк и Чарльз Нг – убийцы из «Операции “Миранда”», которые собирали женщин в качестве сексуальных рабынь, после чего убивали. Анджело Буоно и Кеннет Бьянки – двоюродные братья, известные как «Хиллсайдские душители» – не к ночи будь помянуты. Бьянки хотел даже стать полицейским, но, к счастью, получил по уху от местного шерифа. Киппи раздала ксерокопии своего исследования. В то время как остальные разглядывали распечатки, я просто наслаждался ее присутствием. Пожалуй, ученики старших классов ее обожали бы и с удовольствием записывали все, что она говорит. То, над чем я никогда не заморачивался. – Существовали также бисексуальные дуэты. Все вы, без сомнения, слышали о Чарльзе Старкуэзере и о том, сколько народа он поубивал вместе со своей четырнадцатилетней подружкой Кэрил Фьюгейт. Другая пара, Пол Бернардо и Карла Хомолка, тоже жили душа в душу – похищали девочек-подростков, занимались с ними сексом, а затем убивали. – Киппи посмотрела на свою распечатку, чему-то нахмурилась, но продолжила: – А вот еще одна история родного города – некий Робин Гехт с подельниками, вместе известные как «Чикагские потрошители», поскольку насиловали, истязали и убивали проституток, просто одиноких женщин и домохозяек. Их я привожу только для иллюстрации, что партнеры по убийству могут выходить за рамки пар. – Гехт и его злыдни были сатанинской сектой, – вмешался на этот раз детектив Марр. – Думаю, как и Мэнсон, Гехт умел подчинять своей воле других. Киппи кивнула. – По делу Бархатного Чокера мы знаем вроде как все: и о Ники Чампайне, и о его ублюдке-сыне. Но что, если там был еще и третий соучастник? – перешла к сути Киппи. – Что, если этот третий и есть тот, кто устроил Райду ловушку в Гомсруд-парке? – Чампайн и его детеныш выглядят откровенными дегенератами, – рассудил Вабишевски. – От таких, как Джеффри Дамер, тоже мороз по коже, но Чампайн вряд ли был способен подчинять других своей воле. – Можно представить это и в ином ракурсе. – Хэнсон встал рядом с Киппи – довольный профессор с «Хайнекеном» в руке – и повернулся лицом к аудитории, то есть к нам. – Рассматривая эти тандемы убийц, можно порассуждать и о тех, кого называют доминантными хищниками. У них есть невероятное чутье на вербовку и взращивание потенциальных сообщников. Они способны улавливать в них определенные черты – скажем, молодость, нужду, неуверенность в себе, психическую нестабильность, низкий интеллект – и воздействовать на них, манипулируя, обводить вокруг пальца и натаскивать как своих сообщников. – И что, если в зарослях прячется доминантный хищник? – воспользовалась последним словом Киппи. – У него что, имеется зуб на Мейса? Я вел однорукую битву с тюбиком тайленола (черт бы побрал эти защитные колпачки) и в итоге вытряхнул себе на тарелку сразу две сильнодействующие таблетки. Затем поднял глаза на Хэнсона и Марра: – Ребята, могу я вас попросить о большом одолжении? – Спросить, конечно, можешь. – Я знаю, что вы его уже допрашивали, – сказал я детективам. – Но можете устроить мне еще одну встречу с Чампайном? Глава 39 Главный посыл состоял в том, что обвинения, выдвинутые штатом против Ники Чампайна, вопросам подвергаться уже не будут. Бархатного Чокера обвинили в четырех тяжких убийствах, четырех похищениях со смертельным исходом и сексуальном насилии. По данным Департамента исправительных учреждений Иллинойса, Чампайн сидел под усиленной охраной в Стейтвиллской тюрьме. Что-то решать здесь и не требовалось: в освобождении под залог Ники Чампайну было отказано. И что бы тот сегодня ни сказал и ни сделал – даже если бы взял и выдал имя, адрес и слабые места убийцы старика Дэвиса, офицера Энниса и имевшего затем виды на меня, – сделки с прокурором у него не состоялось бы. Единственно, что ему светило бы – и Хэнсон делал на это ставку, – что Чампайн таким образом мог ненадолго вырваться из своей камеры в изоляторе Крест-Хилл[43]. Меня детектив снабдил личным набором правил. Я должен был сидеть в углу тише воды ниже травы (существенный прогресс по сравнению с изначальной реакцией Хэнсона на мою просьбу пообщаться с Чокером лично. Первой реакцией детектива было: «Ты что, чокнулся?»). Эту тему мы муссировали раз за разом, пока бомбу не подбросила Киппи: – А на Чампайна не может как-то подействовать присутствие в комнате женщины? Хэнсон хотел было возразить, но осекся, отшагнул назад, торопливо хлебнул из банки и поглядел на Киппи, как на давно потерянную, но вдруг нашедшуюся родственницу. Колесики завращались, шестеренки защелкали. – Офицер Гимм, а вы можете распустить волосы? – Да пожалуйста. – Киппи пожала плечами. – Можно поработать с макияжем, прикупить юбку в «Холлистере»… – Быть Пеппи Длинныйчулок для нас необязательно, но… Ага, – на ходу соображал Хэнсон. – Центральный кастинг: девушка-соседка знакомится с первокурсником колледжа. Ныне покойная сестра Чампайна смотрелась на фотографиях невзрачной квеленькой пухляшкой, но ее братец, начав похищения, начал постепенно поднимать планку. Детектив посмотрел на своего напарника; Марр чуть заметно кивнул. А что, могло и сработать. В первый раз детективы вернулись из Крест-Хилл с пустыми руками. Хэнсон рассказывал, что от тех разговоров не было никакой пользы; Ники Чампайн если что-то и бормотал, то всякую невнятицу. К происшествию в парке Гомсруд он отнесся с некоторым интересом, но только из любопытства узнать что-нибудь, выходящее за рамки теленовостей. В целом же Бархатный Чокер разыгрывал из себя скромнягу-молчуна, на расспросы о своих друзьях – давних и новых, по развозу пиццы и среди шоферов, соседей или знакомых – отвечая куце и односложно. В конце концов Ники Чампайн попросился через своего адвоката обратно в камеру, малость вздремнуть. Киппи видела, что я беспокоюсь. Все наши разговоры вращались вокруг предположения, что Чампайну досконально известно об организаторе той засады в Гомсруде. Мое имя в заголовках не фигурировало, так что я был никем. И тут вдруг, среди ясного неба, кому-то взбрело мне отомстить – да не просто, а через убийство. «Логика здесь на нуле», – сказал мне Хэнсон в тот первый вечер в больнице. Как сказал Вабишевски, никто из нас не верил, что Чампайн – харизматик, способный подчинять других своей воле. Ни за что на свете. И тем не менее Бархатный Чокер однозначно был в каком-то смысле связующим звеном. Вечером после смены заехала Киппи. Мы жевали холодную пиццу, опять разбирая дело, в то время как я в бессчетный раз прокручивал статьи о Ники Чампайне. В онлайн-версии «Чикаго трибьюн» публиковались снимки четырех жертв Чампайна; все молодые – старшеклассники, первокурсники, – и, безусловно, привлекательные. – Лет на пять моложе, и ты бы ему подошла, – машинально брякнул я и тут же спохватился. – А и в самом деле, – согласилась Киппи, вместо того чтобы пульнуть в меня куском корки. Сев рядом на кухонный стул, она подвинула к себе мой ноутбук и прокрутила статью, подолгу разглядывая каждую фотографию. Тогда у нас и начал проклевываться план. До этого мы с Киппи перемолвились, что надо бы соблюдать с детективами осмотрительность: пусть Хэнсон и Марр в ходе разговора думают, что блестящая идея пришла в голову им, но, как говорится, ни один боевой план не выдерживает первого контакта с врагом. Поняв, что хитрость ни к чему не приведет, Киппи включила передачу сразу на форсаж и двинула ею Хэнсона по голове. Однако надо отдать детективу должное за то, как быстро он усвоил информацию… и адаптировался. Возможно, присутствие в комнате молодой женщины, поддразнивание Чампайна красотой представительницы прекрасного пола, примерно соответствующей его идеалу через прическу, макияж и молодежный прикид, заставит его открыться – выражаясь словами Марра, «разговорит мешок с дерьмом». Мне, в свою очередь, не надо было менять наружность или даже причесываться. От меня, как неоднократно повторил детектив Хэнсон, требовалось лишь сидеть в углу и молчать в тряпочку. Дорогу в Крест-Хилл я провел на заднем сиденье хэнсоновской «Импалы» без опознавательных знаков; Марру предстояло пересидеть здесь второй раунд с Бархатным Чокером. Против никчемного многолюдства в допросной Марр был категорически против: не хватало, чтобы Чампайн через это напрягся и замкнулся в себе. И теперь, катясь на юг к Стейтвиллской тюряге, я слушал, как старшие на коповском жаргоне снова «перетирают» свою стратегию. Быть может, где-нибудь по дороге мне от них перепадет десертик или мороженка. В интернете я прочел, что Стейтвилл занимает площадь около 900 гектаров и вмещает 3800 человек, из которых 1200 грешных душ на самом что ни на есть строгом режиме. Помимо «строгача» здесь есть также общий режим, следственный изолятор, спецблок и так называемые «временщики» (что значит этот термин, я убей не пойму). Но все эти факты и цифры ничего не значили, пока, по мере нашего приближения, на горизонте не начала расти десятиметровая стена с вкраплениями сторожевых башен. Внезапно все это обрело черты реальности. – Если б меня сюда когда-нибудь определили, – подал я голос в напоминание, что здесь на заднем сиденье кто-то есть, – я бы через месяц стал хозяином этого места. Когда я нервничаю, шутки у меня выходят неважнецкие, но все равно я почувствовал себя слегка уязвленным тем, как усмехнулись эти двое. – Может, если б с тобой была Вира, – отсмеявшись, сказала Киппи. Вообще визиты в «строгую» зону заканчивались в два тридцать, но в Стейтвилл мы прибыли по официальной следственной процедуре. Тем не менее для прохода на территорию нам понадобились пятнадцать минут, четыре пары суровых глаз и один металлоискатель, а в моем случае еще и два ай-ди. Внутри нас провели по пустому коридору в сторону, противоположную крылу семейных посещений. Здесь наш проводник – отстраненного вида тюремный службист с бейджиком на имя Кента Холла, – открыл дверь и ввел нас в глухую, без окон допросную, отведенную для сегодняшней встречи. Киппи и детектив Хэнсон устроились за столом. Ну а у дальней стены стоял, само собой, голый деревянный стул для вашего покорного. Хэнсон указал мне на него, можно сказать, подчеркнуто: мол, знай свое место. Через несколько минут дверь открылась, и тюремный офицер Холл ввел еще одного посетителя – адвоката Ники Чампайна. После ареста Чампайн получил назначенного судом общественного защитника, который пробыл таковым минут пятнадцать, а затем в процесс ввинтился Дж. Сидни Райс, хорошо известный в юридических кругах Чикаго; он и взял на себя дальнейшую защиту Бархатного Чокера. Райс сел напротив детектива Хэнсона, который, в свою очередь, представил офицера Киппи Гимм, а затем, подумав, посмотрел в мою сторону и сказал, что я их присяжный заседатель, а имя-фамилию переиначил на односложное «Рид». Подозреваю, что он сделал это нарочно. Со своего островка у дальней стены я наблюдал за их спаррингом. Не думаю, что между детективом Хэнсоном и защитником Райсом царила любовь. Сидни Райс был бессменным реквизитом местного телевидения, все время обжалующим мотивы и действия Чикагского управления полиции. Наоборот, он их постоянно шерстил. Помнится, даже кричал в СМИ о том, что обыск «Понтиака» Чампайна был незаконным и что это плевок на Четвертую поправку[44]. Хотя, возможно, все это было игрой. Хэнсон мне сказал, что «Ники Чампайн пойдет ко дну независимо от того, каких кур Сидни вытянет из воздуха или из своей жадной до сенсаций задницы». Любой судья, который выпустит Бархатного Чокера на свободу из-за какой-нибудь идиотской бюрократической зацепки, вскоре окажется без друзей, без работы и, возможно, в дегте и перьях. Меня подмывало спросить, что означает у Дж. Сидни начальная буква J, но это было бы вопиющим нарушением данной мне директивы «молчать в тряпочку». Наверное, какой-нибудь инициал, причем заурядный, вроде «Джона» или «Джима». Детектив Хэнсон говорил, что Райс носит все эти тысячедолларовые «тройки», но я вежливо умолчал, что не знаю, чем отличается темный костюм, который сейчас на Райсе, от тех, которые видишь на складских распродажах с ярлыком «2+1». И если он поднимает такие деньги на судебной защите своих подопечных, то почему на нем паричок из тех, которые Говард Коссел[45] отмел еще в 70-х? Райсу на вид было слегка за шестьдесят, но это гнездо у него на голове было черным, как ворон Эдгара По, и выглядело так, будто линия волос у него начинается в сантиметре над бровями. – Второй раз за неделю, детектив, – ехидно напомнил Райс после знакомств. – Мой «Мерседес» из-за вас вынужден работать на износ. – Разве у вас нет множества других клиентов, которых вы здесь можете попутно навещать? – парировал Хэнсон. – Если они прописались в Стейтвилле, то вряд ли будут мне рады.