– Запах ДНК? – Лицо Вабса сморщилось как мятое белье. – Я нынче не смыкал глаз, все ворочался с боку на бок, и около трех часов ночи мне вот что пришло в голову. Убийство – это ведь интимный акт, верно? И убийцы оставляют всевозможные образцы ДНК, которые затем анализируются криминалистами. А теперь внимание. Почему на месте преступления не может оставаться ДНК запаха – какой-нибудь ароматической ауры? Безусловно, что-нибудь да остается. Взять, скажем, Бархатного Чокера: Чампайн продержал Кари Брокман в своем подвале целых три месяца, в конце концов задушил ее и запихнул в багажник. Примерно то же и сын Никомейн Окампо, зарезавший свою мать на кухне. – От волнения голос у меня дрогнул. – И вот Вира – а возможно, и все поисковые собаки – улавливает эту лавину раздражителей, этот шведский стол данных о запахе, только она выводит их на следующий уровень. Серьезно. Оказываясь на месте преступления, Вира пытается обработать этот шведский стол, сопоставить данные, провести некий анализ различных ароматов – своеобразная ДНК запаха – и расшифровать их. Когда это более-менее отложилось, я продолжил: – Нужен Стивен Хокинг или еще кто-нибудь на пару парсеков умнее, чтобы объяснить, к чему я клоню, но обонятельные рецепторы в собачьем носу действительно поразительны. Хотите сверхъестественного – эти самые рецепторы сверхъестественны настолько, что позволяют собакам распознавать тысячи и тысячи различных запахов, а в случае Виры, я думаю, еще и анализировать. Она создает связи, устанавливает отношения… Соединяет меж собой точки, – заключил я. – Думаю ли я, что Вира – некая собака-призрак из иного мира? Нет, черт возьми. Вира – это просто Вира; Леброн Джеймс[39] от собак-находчиков. Глава 37 – Почему она все время гавайская? – спросил я вежливо – настолько, насколько того позволяли мои вкусовые рецепторы. Вместе с детективами Хэнсоном и Марром мы сидели за кухонным столом и пластиковыми вилками ели с бумажных тарелочек пиццу. Собаки скучали в других комнатах. Думаю, один и тот же запах изо дня в день утомил даже их. – Он каждый вечер пытает тебя канадским беконом и ананасами? – спросил детектив Марр. – Ты полегче, – сказал Хэнсон, шлепая себе на тарелочку третий кусок. – Тот, кто покупает пиццу, выбирает и начинку. – Но расходы-то несет департамент, – уточнил Марр. Я посмотрел на Хэнсона. – Хорошо: тот, кто физически забирает пиццу и привозит ее на конспиративную квартиру, выбирает и начинку. В ЧУПе объяснили, почему мне не дают заказывать еду на квартиру самостоятельно. Им нежелательно, чтобы я разглашал этот адрес кому бы то ни было, даже своим родителям. Так что мне еще повезло, что Киппи и ее напарнику позволили время от времени ко мне наведываться. Честно говоря, я ждал их с минуты на минуту (надеюсь, с пивом). – Ты сообщишь малышу, что сказала та мадам из «Серебряных годов»? Хэнсон перестал жевать. – Малышу и без того есть о чем волноваться. – Но я ведь теперь здесь, у вас за пазухой? – уточнил я. – Когда стрелок первый раз позвонил в «Серебряные годы» с этой своей уловкой насчет жилья для матери, директор черкнула себе в ежедневнике его имя. – Интересно, какое? – Райд Мейсон, ни больше ни меньше. – Отрадно знать, что у моего убийцы есть чувство юмора, – невесело хмыкнул я, отодвигая недоеденный кусок. Есть как-то расхотелось. – Парни, я тренирую собак и стараюсь быть для вас полезным всякий раз, когда что-нибудь всплывает. А теперь вот хожу с эдакой мишенью во всю спину… Чертовски досадно. – Вот видишь, что ты наделал? – Хэнсон укоризненно посмотрел на Марра. – Взял и расстроил человека… – Он снова повернулся ко мне: – Пока мы с Марром здесь, ты в безопасности. Даже эту свою герлфрендшу можешь привечать. – Она мне не герлфрендша. – Да ты что! – вскинулся он. – А вот теперь ты меня чертовски расстроил. – Я поотменял все свои занятия. На звонки по работе вынужден отвечать отказом, – посетовал я. – Хотя у самого на счету осталось всего шестьсот баксов. – Ничего. Можно соорудить страничку на «ГоуФандМи»[40], – рассудил Марр. – Фото тебя и собак с припиской: «Пожалуйста, не дайте нас убить». – А она точно разойдется по Сети? – усомнился Хэнсон. – Если я займусь страницей, малыш, могу я рассчитывать на десять процентов? – Да не вопрос, – оживился я, толком не зная, всерьез они это или по приколу. – Что нового на сегодня? – Кое-что ободряющее для тебя, – сказал Хэнсон. – Когда я общался с той дамой из «Серебряных годов», она мне сказала, что у человека на том конце провода был «белый» голос. Я уверен, у меня она распознала мой «черный». Даже не знаю, обижаться или нет. – Обижаться тебе не положено по старости, – заметил Марр и повернулся ко мне. – А еще жаль, что у тебя ноги не как у пигмея. – То есть? – У тебя размер сорок два, и такой же отпечаток обуви найден в лесу возле твоего дома. И на почве возле тех сосен в Гомсруде тоже сорок второй. – Это нам что-то дает? – У нас есть кое-какие фотографии, гипсовые слепки, – ответил Марр, – но не думаю, что наш преступник настолько глуп, чтобы на двойное убийство напяливать ботинки индивидуального пошива. – Послушай, малыш, я понимаю, для тебя это все удар ниже пояса – но поверь, ты первый, кому я позвоню, если у нас что-нибудь проклюнется, – сказал Хэнсон. – Мы опрашивали и перепроверяли соседей Чампайна. Никто не помнит, чтобы у него на подъездной дорожке или на улице перед домом стояли другие машины, кроме его «Понтиака», который он всегда держал в гараже. Мы сняли отпечатки с каждого дюйма его лачуги. Но, за вычетом отпечатков Чампайна и его сынка, твоих и пленниц, – детектив покачал головой, – мы пока в тупике. – Скоро что-нибудь да проявится, – сказал Марр. – Погиб полицейский, и хотя мы одинаково стараемся раскрывать все убийства, но это уж слишком близко к дому. И если тебе от этого легче, то когда мы его поймаем – а мы это сделаем, – то пятьдесят на пятьдесят его вынесут вперед ногами. – И здесь задействованы не только мы, – добавил Хэнсон. Эти двое объединились, чтобы поднять мне настроение. – Если ты видел заголовки, то этот во всех передовицах. Мы работаем с полицией Лансинга, с их детективами. Свою помощь предложило даже ФБР, их чикагское отделение. – Конечно, все эти парняги – кучка мудозвонов, – оговорился Марр, – но они дают нам пользоваться их базой данных. – А нельзя сделать фоторобот? – поинтересовался я. Марр, подумав, сказал: – Фоторобот, малыш? Белый мужчина между тридцатью и – на основе того, что мы видели и как все было им проделано – шестьюдесятью. Лично я склоняюсь к последнему: мне самому пятьдесят пять, и я был бы чертовски хорошим серийщиком, если б захотел. Наш парень, кажется, среднего роста и среднего веса; черт возьми, у него даже средний размер обуви. – Пятьдесят на пятьдесят, что он служил в армии, исходя из умения так пользоваться и пистолетом, и ножом. – И хитрый, сучара, – продолжал Марр. – Глянь, как он свел все кусочки в единое целое, чтобы заманить тебя в Гомсруд. Я бы даже не исключал, что он закончил колледж – просто так, забавы ради. Я промолчал. – А главное, убивать для него легко и просто, – подвел резюме Хэнсон. – Это точно, – согласился Марр, – как два пальца об асфальт. – Есть такое распространенное заблуждение, что среди афроамериканцев не бывает серийных убийц, – задумчиво произнес Хэнсон, меняя тему. – Но это неправда – мы тоже те еще… Насчет детектива Хэнсона я, оказывается, был прав. Он уже три года как разведен, и после того как я немного рассказал о своем семейном положении, он посмотрел на меня и вынес вердикт: – Если разрыва не хочешь ты сам, твоя рана никогда не заживет. Тревог у меня и так уже было хоть отбавляй; оставалось надеяться, что Хэнсон говорит больше для себя, чем для меня. От детектива Хэнсона я утаивал, пожалуй, одно (мы с ним сблизились, но все же я не очень хорошо его знал) – это что он уже состоял в несколько ином браке. Связь, которую он имел со своим партнером, была ощутимой. Если кто-нибудь противостоял детективу Марру, ему предстояло держать удар Хэнсона, ну а если кто-то связывался с Хэнсоном… то, само собой, наоборот. Для меня это такое же четкое определение брака, как и любое другое. Я понимал, что своими вечерними визитами и новостями детективы стараются поднять мне настроение, и мне нравилось наблюдать, как они подначивают и подтрунивают друг над дружкой. Так что если я в ближайшие недели не окажусь по ту сторону травы, то, видимо, партнеры делают свою работу хорошо. – Имейте в виду, я здорово на вас обоих выбешусь, если стану сюжетом в документалке на Эн-би-си или каком-нибудь кабельном канале, – сказал я. – Типа, «после рекламы мы вернемся и расскажем вам, где нашлись обугленные останки Мейсона Райда». Марр, ухмыльнувшись, успокоил: – Не волнуйся, на камеру мы будем говорить о тебе только хорошее. – «Жаль, что убийца тайно ехал за нами от станции до конспиративной квартиры Райда, – голосом диктора провещал Хэнсон. – В ретроспективе мы поступили бы иначе». Марр с той же ухмылкой спросил: – Когда же сюда нагрянут твои друзья-копы и что им, черт возьми, понадобилось от нас? Поскольку вся нагрузка моей левой руки была перераспределена, часы у меня были на правом запястье. Я посмотрел на циферблат и сказал: – С минуты на минуту. Киппи кое-что собрала и хотела состыковать это дело с вами. Конечно, это было не все – далеко не все, – но мне хотелось этих своих подельников дождаться и вместе с ними обсудить, какие предпринять шаги. Конспиративная квартира меня попросту доканывала. Если у меня спускает колесо, я его меняю. Протекает крыша – я ее чиню. Если моя собака ловит серийного убийцу и сама оказывается среди приговоренных, я делаю все возможное, чтобы ее спасти. Но все эти ожидания-выжидания сводили меня с ума. Это решительно не для меня: днями слоняться без дела, изнывать на диване и подсаживаться на дневные мыльные оперы, хрупая леденчики. Это не в моей ДНК. Где-то я читал, что акулы должны пребывать в постоянном движении, иначе им смерть. И я начинаю понимать, что они в себе чувствуют. За каких-нибудь пятнадцать минут я перешел от отрицания к принятию. Смирился с тем, что некий незнакомец – хладнокровный убийца – хочет моей смерти; пусть и не совсем там, где я себе по жизни намечал. Но я преодолел принятие и теперь перешел к финальной фазе своего… чего? Раздраженного «что-я-могу-сделать»? Конечно, психиатры могут настаивать, что я никогда не разлучался с фазой гнева, но, не желая спорить с Американской психиатрической ассоциацией, скажу, что и «гнев», и «что мне делать» привели нас к истинной цели сегодняшней встречи. – Ты что-то все время гримасничаешь, малыш, – заметил Хэнсон. – Как твоя рука?