— Вероятно, у него не одна машина, — раздраженно буркнул Уэлан. — Или он мог угнать чужую. Мы пока не знаем. — Что мы знаем — так это то, что Джессоп алкоголик с буйным характером и известной многим обидой на Одуйю, — заявила Уорд. — Одного этого достаточно, чтобы подвергнуть его допросу, так что его исчезновение только вредит ему. Кстати, он врал не только насчет асбеста. Я потер виски: в них начинала уже пульсировать боль. — Что вы хотите сказать? Уорд помедлила с ответом. Все-таки напряжение последних дней совершенно ее измотало. Уэлан положил руки на стол и мрачно смотрел на них. — Только чтобы это оставалось между нами, ладно? — произнесла она. — Нам стало известно, что Джессоп получил доступ к зданию раньше, чем он заявлял нам. Ему доверили обследование участка за год — за целый год! — до фактического начала работ по сносу. Мы еще проверяем даты, но это потенциально охватывает сроки, когда исчезли Кристина Горски и Даррен Кроссли. — Подождите. — Я поднял руку, пытаясь осмыслить все это. — Вы что, хотите сказать, он может быть замешан еще и в их убийствах? Не только в покушении? — Я пока ничего не утверждаю. Но сегодня днем мы получили ордер на обыск у Джессопа на работе. Нашли там пластиковые брезенты, точно такие, как тот, в который было завернуто тело Кристины Горски. И даже не говорите, я сама знаю, что половина строителей в стране пользуется аналогичными. Но у Джессопа дома во дворе собака, черноподпалый ротвейлер. С шерстью того же цвета, что и собачья шерсть на брезенте с чердака. — Толку от нее как от сторожа никакого, — усмехнулся Уэлан. — Тупа как пробка. Сидела без еды и питья, так что даже обрадовалась нам. Я почти не слушал его. Я мог бы еще поверить в то, что Джессоп намеренно задавил машиной Одуйю. Но чтобы он совершил все эти садистские убийства в Сент-Джуд… — Не говоря уже о собаке, — продолжила Уорд, — часть брезентов заляпана цементом — не спорю, с учетом его ремесла это вполне естественно. Однако на некоторых имеются еще пятна краски — той же самой, синей, что на брезенте с чердака. Мы отдали образцы на анализ, но на вид их не отличить. И жена Джессопа позволила нам забрать кое-какую одежду, так что у нас теперь есть его волосы для анализа. И если его ДНК совпадет с образцами с того брезента, что ж, тогда ему придется ответить на ряд неприятных вопросов. — И что теперь, в связи со всем этим, будет с Гэри Ленноксом? Уорд развела руками: — В настоящий момент он остается главным подозреваемым в деле об убийствах в Сент-Джуд. Но все зависит от того, совпадут ли отпечатки его пальцев с отпечатками на перегородке. Нам пока не удалось проверить это, так что будем искать Джессопа и… Она не договорила, потому что у нее в сумочке зазвонил телефон. Уорд достала его, посмотрела на дисплей, и лицо ее застыло. — Мне надо ответить. Она встала из-за стола и вышла из комнаты. Мы с Уэланом остались сидеть в неловком молчании. Он взял свой телефон и начал читать сообщения. — Ей это очень некстати, правда? — произнес я. Уэлан неохотно положил телефон обратно на стол. — Да. — Но в сегодняшнем ЧП нет ее вины. — Это ничего не меняет. Все это расследование — одна сплошная катастрофа. Ну, может, и не такая, когда бы нам удалось найти хоть что-то, чтобы предъявить, но один подозреваемый лежит в больнице, практически недосягаемый, а теперь и второй ударился в бега. С какой стороны ни посмотри, все плохо. Да уж. — Как думаете, Уорд оставят старшим инспектором? — Если мы добьемся прорыва с Джессопом или Ленноксом в ближайшие двадцать четыре часа, она еще может выйти из этой истории в шоколаде. А если нет… — Он пожал плечами. Если нет, всю вину возложат на Уорд. Старший инспектор без опыта работы в этой должности, заваливший первое же дело, к тому же еще и беременная, — можно ли найти более удачного козла отпущения? И вряд ли начальство будет волновать, справедливо это или нет. Наверняка, когда Уорд повысили в должности, это представлялось ей замечательной удачей. Теперь же угрожало ей крахом карьеры. Открылась дверь, и Уорд вернулась в комнату. Мы с Уэланом вопросительно смотрели на нее, но ее лицо оставалось непроницаемым. — Звонили из больницы, — сообщила она, садясь на место. — Дэниела Мирза перевезли из операционной. Ему ампутировали ногу. Господи, бедняга Мирз! Прошло всего несколько часов со времени нашей последней встречи в пабе. Его тогда что-то беспокоило. Но сейчас все это казалось совершенно несущественным. — По крайней мере, он жив, — вздохнул Уэлан. — Думаешь, это удача? — буркнула она. — Всего один убитый и один искалеченный? Боже… Уэлан покраснел и уставился в стол. Уорд пробормотала: — Извини, Джек. Он кивнул, крепко стиснув зубы. Уорд взъерошила рукой волосы, отчего прическа ее сделалась еще более бесформенной, чем прежде. — Ладно. Думаю, здесь мы закончили. Я еду в контору. Надо подготовить заявление для прессы, и Эйнсли хочет провести совещание. — Я вам буду еще нужен? — спросил я. Я ожидал, она ответит, что я свободен. Вместо этого Уорд молча посмотрела на меня. — Вообще-то, да, — наконец произнесла она. — У нас тут еще одна проблема. Глава 26 Этой ночью я спал плохо. Мысли о покушении не давали мне уснуть почти до утра, а если и задремывал, то просыпался почти немедленно от визга покрышек и глухого удара. Я встал рано и долго стоял под душем, включив под конец холодную воду. В результате покрылся гусиной кожей и соображал чуть лучше, но настроение от этого не поднялось. Образы Одуйи и Мирза на асфальте дополнялись взрывоопасными новостями о Джессопе, которые сообщила вечером Уорд. Чудовищности произошедшего уже хватало, чтобы надолго выбить любого из колеи, но осознание того, что вся эта история лишена логики, по крайней мере разумной, заставляла меня чувствовать себя еще более угнетенно. Прежде я испытывал к подрядчику жалость, поскольку при всех его недостатках он, несомненно, страдал. Теперь не осталось и этого. Мне отчаянно не хватало Рэйчел. Мне ужасно хотелось позвонить ей, но я знал, что, пока она в море, это невозможно. Я пытался вести себя так, словно это утро ничем не отличалось от любого другого, забыться в рутинных делах. Радио я не включал до завтрака, состоявшего из двух кружек растворимого кофе и ломтя поджаренного хлеба. Ожидал, что новость о покушении будет одной из главных, и не ошибся. Странное это было ощущение — слушать об Одуйе и Мирзе в прошедшем времени. Состояние Мирза описывалось как тяжелое, но стабильное; травмы теперь в корне меняли его образ жизни, однако самой жизни не угрожали. Это было, конечно, лучше, чем могло бы быть, но все равно плохо. Упоминалось их участие в том, что происходило в Сент-Джуд, а в этой связи неизбежны спекуляции на тему того, как ведется расследование. Затем я услышал то, чего не ожидал. — В связи с инцидентом столичная полиция разыскивает для допроса мужчину пятидесяти трех лет, — произнес диктор. — Местонахождение Кита Джессопа, специалиста по демонтажу зданий и сооружений, который, как полагают, вел работы на территории больницы, в настоящий момент неизвестно. Полиция считает, что Джессоп потенциально опасен, и рекомендует при встрече с ним избегать непосредственного контакта. Я отложил недоеденный кусок тоста: есть мне расхотелось. Вот, значит, как: из всех способов оглашения его имени Уорд выбрала самый термоядерный. Я предполагал, что Эйнсли давит на нее, чтобы она хоть как-то продемонстрировала активность полиции, однако не ожидал столь быстрой реакции. Было в этом некое безрассудство — так человек с завязанными глазами делает прыжок туда, где, по его представлениям, должна находиться земля. Выплеснув остаток кофе в раковину, я снял с вешалки плащ и спустился к машине, выбросив по дороге в мусоропровод большой мешок мусора. Сгоревшие контейнеры уже заменили, и единственное, что напоминало о пожаре, — запах дыма из люка мусоропровода. Как бы я ни относился к Бэллэрд-Корт, службы здесь работали эффективно. Несмотря на ранний час, по пути в морг я несколько раз застревал в пробках. Уорд попросила меня вернуться туда, прежде чем продолжить поиски с ищейкой. Она хотела, чтобы я осмотрел останки Даррена Кроссли и женщины, предположительно Марии де Коста, личность которой предстояло подтвердить. Собственно, в этом и заключалась проблема, о которой она говорила. При всем своем гоноре Мирз, похоже, не давал себе труда ставить Уорд — и, если на то пошло, никого другого — в известность о результатах своих изысканий. — Одному Богу известно, чем он там занимается. Он уже несколько дней обещал оформить рапорт, и каждый раз у него находился повод оттянуть этот момент, — пожаловалась она. — Мы послали ему стоматологическую карту де Коста, но он и этим не занялся. А если и занимался, никому об этом не доложил. — Неужели у «БиоГена» нет доступа к его файлам? — спросил я. — Не к тем, какие нам нужны. Мирз не выкладывал их в архивы компании, а его ноут и доступ защищены личным паролем. И доступа к ним не будет, пока он не придет в сознание. Помню, в пабе Мирз жаловался на то, что Уорд не дает ему доделать одну работу, нагружая следующей. Я предполагал, что он застрял на какой-то операции, однако подозревал, что Мирзу мешает что-то еще. Он уже успешно идентифицировал останки Кроссли, и уж сравнение зубов женщины с картой Марии де Коста не составило бы для него особого труда. И все же что-то и на сей раз помешало Мирзу. Я хотел тщательно обследовать два этих тела еще с тех пор, как впервые увидел их в замурованной камере. Да, я работал с останками Кроссли, помогая Мирзу, но тогда мне было не до осмотра: время поджимало. В любой другой ситуации я радовался бы появившейся возможности поработать с ними. Но не такой ценой. Участок улицы перед моргом перегораживала полицейская лента. Я оставил автомобиль в паре кварталов оттуда и проделал остаток пути пешком. Чем ближе я подходил к моргу, тем сильнее сжималось все у меня внутри. Хотя следов вчерашнего побоища почти не осталось. Ночной дождь смыл с мостовой кровь, и даже покореженный фургон, в который врезалась боком легковая машина, отбуксировали прочь. Если бы не обломки пластика от снесенного бокового зеркальца и трепещущие на ветру пластиковые ленты, я бы даже подумал, что вчерашнее мне лишь привиделось. Спешившие по своим делам прохожие миновали это место, почти не обращая на него внимания. Кто-то умер, но земля продолжала вращаться. Как всегда. Поскольку главный вход находился в зоне оцепления, я вошел в морг через боковую дверь. Только очутившись внутри, сообразил, что тело Одуйи, скорее всего, тоже лежит здесь, в одиночестве, в темноте холодильной ячейки. Ощущение нереальности происходящего усилилось, когда я пошел расписаться в журнале и увидел фамилию Мирза, накорябанную строчкой выше моей собственной вчерашней росписи. При виде ее все навалилось на меня с новой силой. И не только то, что случилось, но и то, как легко все могло получиться по-другому, если бы наши фамилии стояли на странице в ином порядке. Я вздохнул и отправился переодеваться. Вспыхнул свет в смотровой. Подойдя к одному из шкафов-холодильников, я достал контейнер с останками женщины. Уходя, Мирз уложил кости с тем же педантизмом, с каким раскладывал их на столе. Вынув разобранный женский скелет из контейнера, я выложил кости на стол в нужном порядке. Должен признать, это было не так аккуратно, как у Мирза, но мне этого и не требовалось. Мне нужна была информация, а не эстетика. Желто-коричневые ожоги казались просто грязными потеками. Мирз уже срезал их образцы для исследования под микроскопом, и мне не терпелось посмотреть их самому. Однако всему свое время. В первую очередь от меня требовалось доказать, что это Мария де Коста. Процедура ничем не отличалась от той, которую я проделал с Кристиной Горски. Собрав заново ее скелет, я произвел анализ зубов, записывая все повреждения, пломбы, коронки и прочие следы лечения. Покончив с этим, полез в карту Марии де Коста. Уорд говорила, что им повезло выйти на ее дантиста со второй попытки. Вчитываясь в карту, я удивлялся все больше. Когда при встрече в пабе я спросил Мирза насчет идентификации — Господи, неужели это было всего день назад? — он едва не растерзал меня на клочки. Но почему — понять я не мог. Сравнение с картой было еще проще, чем в случае с Кристиной Горски. Зубы находились в гораздо лучшем состоянии, чем у молодой наркоманки, из чего следовало, что вне зависимости от того, торговала она наркотиками или нет, тяга ее не носила хронического характера. А главное, все до единой пломбы и коронки на очищенных от мягких тканей челюстях совпадали с отмеченными в стоматологической карте Марии де Коста. То есть идентификация была такой простой, о какой в нашей профессии можно лишь мечтать. Мирз не мог не видеть этого. Но почему же тогда топтался на месте? Я снова всмотрелся в зубы мертвой женщины. Единственная деталь, упоминаний о которой я не нашел в карте, — трещины на коренных зубах. Причем повреждены были зубы с обеих сторон, верхние и нижние, однако никаких сколотых кусков, позволяющих предположить, что трещины явились следствием удара по лицу, я не нашел. Они походили скорее на те, что возникают в результате давления, словно она стиснула зубы слишком сильно и они потрескались.