— Хватай мародеров! — крикнул он в микрофон. Вот на этот призыв никто не ответил. Собравшиеся глядели друг на друга, и уже через минуту площадь начала пустеть. Третий провал нового бургомистра имел место во время первого призыва в Войско Польское. На площади перед магистратом стояли по стойке смирно юные немцы в польских мундирах. Дитрих вышел на балкон. — Приветствую вас, пани, в этом польском вермахте! — крикнул он. Вот этого уже даже рабоче-крестьянская власть не выдержала. Прислали комиссию, которая должна была исследовать «понятливость» бургомистра и еще нескольких попавшихся. Но три львовянина, сидящих за столом, совершенно не собирались злобствовать. Кадров ведь на самом деле не хватало, потому задавали самые простейшие вопросы. — На чем вешают? — Ну, на кухне, — ответил Дитрих. Львовяне, как один, опустили головы. — Ладно. Мы пошлем вас учиться во Вроцлав. Дитрих долгое время не мог понять, что те имеют в виду. Ведь он, попросту, знал силезский польский, а не кресовый. Варят ведь на ку[14]хне. А если они имели в виду весы, так на весах «взвешивают»! Впрочем, во Вроцлаве у него все шло очень хорошо. Несмотря на всеобщую нищету, партия о нем позаботилась. Она никогда не спрашивала, а был ли он членом NSDAP (в противном случае, по причине любви к правде, он сказал бы правду), зато обеспечила жилище и послала на учебу, которую он закончил с хорошими результатами. Дитрих стал инженером-горняком, а поскольку во Вроцлаве шахт нет, временно его пристроили на работу в воеводский комитет. Через несколько лет он женился на красивой польке, а еще позднее — дождался первородного сына. В честь нового суверена, он послушно назвал его Иваном. Тем самым, устраивая ребенку незаслуженную обиду, потому что горожане имели «нового суверена» водном, не слишком-то привлекательном месте. Юный Дитрих только лишь в девяностые годы, в совершенно другой Польше, сменил себе имя на Ivan, которое своих знакомых требовал произносить как «Айвен», и это производило огромное впечатление на девицах. «Айвен Дитрихс» (иногда произносимое по-английски как «Дайтрич») — вот это уже звучало, как следует. Ну и как е было с такой фамилией и нордической внешностью не получить прозвища «Зепп» в честь генерала СС? Коллеги были безжалостными — он был «Сепом» Дитрихом (произносимым по-польски)[15]. * * * Сорок десантников прятали свои раскосые глаза под очками ночного видения. Они спускались по бесконечной лестнице высотой в четыре с половиной километра в засыпанном землей здании. Наверху соответствующая часть Вроцлавского Парка была солидно огорожена и покрыта крышей, чтобы никто не мог увидеть подробностей раскопа. Поначали какие-то машины опустили их вниз, на крышу скрытого небоскреба. Саперы просверлили бетон, «железобетонную» шапку толщиной в несколько десятков метров, которая когда-то должна была стабилизировать дом и защищать его от колебаний под воздействием ударов ветра. Только теперь ветер никак небоскребу не грозил. Гусев спускался вниз вместе со взводом специальных сил, который торил дорогу через развалины. Четыре с половиной километра. Аварийная, противопожарная лестница имела ступени стандартной высотой в 16 сантиметров. Четыре с половиной километра — это 450000 сантиметров. Следовательно, им предстояло преодолеть каких-то двадцать восемь тысяч ступеней… После первой тысяче Гусеву казалось, будто бы кто-то поменял ему ноги на свинцовые бревна. Да, он испытывал кое-что во сне, боль мышц. Только лишь мигающий в левом глазу светодиод говорила ему о том, что он спит. А все остальное было охренительно реальным. И он присел на корточки, чтобы немного отдохнуть. В реальном мире Дитрих моментально разбудил его, видя стремление присесть на корточки на графиках. — Что случилось?! — Ничего, ничего. Инстинкт. Усыпи меня снова. Они уже добирались до нижних этажей. В особенной мере Гусев сочувствовал тем китайцам, которые тащили, совершенно немаленькую, искусственную статую святого Яна Непомуцена с космическим аппаратом внутри. Отделение саперов начало просверливать отверстие в полу. Ниже был уже только гигантский холл здания, прикрывающий центр исторического Вроцлава. В левом его глазу был пульсирующий красый светодиод, зато в правом глазу неожиданно появился образ пани президент Азии Мацейчук. — У меня появилась минутка времени, — услышал он, — так что я решила поговорить с тобой. — Да, пани президент. — Слушай. Там, внизу, ты останешься один. Попробуй связаться со священником тех, что находятся в каталептическом сне… — Выходит, там имеются какие-то люди? — Имеются, имеются. И помни, никогда и ни под каким предлогом не приближайся к Стене Мечтаний. — А где она находится? — Помни! Никогда и ни под какой причиной! К Гусеву подошел майор Михал Донг-Бей. Образ Азии из правого глаза исчез. — Мы просверлили дыру в полу, господин полковник! — доложил он. — Можем вас опускать. Отреагировать Гусев не успел, два солдата мгновенно обвязали его тросом. — Прошу, господин полковник. Он опустил ноги в отверстие. Дыра в полу была геометрически правильной. Его схватило несколько рук, Гусев почувствовал рывок троса, и внезапно он потерял опору. Сейчас он медленно вращался вокруг оси; откуда-то ему было известно, что в подобной ситуации необходимо расставить ноги и развести руки, тогда вращаться будет медленнее. Над ним был безупречный потолок холла гигантского здания, а вот под собой, несколькими десятками метров ниже, в очках ноктовизора он видел… распятие, размещенное на самой высокой башне церкви Святого Креста. Автомат опускал Гусева быстро, уже через мгновение он ударился ступнями о черепицу боковой башни. Крутиться уже перестал. Теперь он отталкивался сильными ударами ног и скачками съезжал все ниже, на крутую крышу, а потом на стену. В конце концов, через несколько секунд, очутился на мостовой. Десятка полтора десантников спустилось гораздо быстрее, чем он и уже находились внизу. Они демонтировали памятник перед церковью, а на его место молниеносно установили фальшивый, с космическим аппаратом внутри. — Как только вы нажмете на этот пускатель, — майор показал ему тайник в рукаве святого, — вся машина откроется. Внутри имеется всего лишь одна кнопка. Аппарат, пускай даже спрессованный, пробьет весь тот бетон, — указал он наверх. = Ну а на орбите мы вас выловим, реконструируем и вернем в мир живых. Успеха! Полковник даже не успел кивнуть, как десантники начали подниматься на тросах. Гусев огляделся по сторонам. Сложные приборы, что были у него на глазах, не показывали присутствия каких-либо людей. И как тут найти фальшивое кладбище. Неспешным шагом он направился в сторону ближайшего моста, что размещался в холле монструозного здания. Никаких огней не было видно. Единственным звуком, который он слышал, был отзвук его собственных шагов. Гусев прошел по мосту, затем по площади Бема, застроенную какими-то странными деревянными домишками[16]. Он чувствовал себя неестественно с красным огоньком, пульсирующим в левом глазу и перекрытием чудовищной величины здания подвешенным как потолок в нескольких десятках метрах над головой. Через минуту он увидал бледный отсвет, идущий от улицы Национального Единства. Полковник свернул в сторону Дробнера и уже гораздо быстрее двинулся дальше. Теперь он уже четко видел маленькие огоньки — это была церковь Одиннадцати Тысяч Дев. Через несколько минут он мог видеть расставленные вокруг нее свечи. В воздухе вздымался странный запах, ассоциирующийся у Гусева с детством: запах стеарина на холоде, некачественных фитилей, вонь множества тел, окутанных в толстую одежду и прижавшихся одно к другому. Церковь Одиннадцати Тысяч Дев находилась в осаде толпы. Гусев осторожно подошел. Хотя… А чего, собственно, он должен был опасаться? Ведь это был всего лишь сон. Да, чертовские реальный, невероятно настоящий — но всего лишь сон. Достаточно будет присесть, и Дитрих, в реальном мире следящий за аппаратурой, моментально разбудит его. Гусев начал протискиваться среди людей, одетых весьма странно, в какую-то свободную одежду; ни средневековье, ни Восток… Он не слышал слов церковной службы, потому что как раз все окружающие начали шептать какую-то молитву. Сам он никогда не был в этом костеле, так что не мог оценить, насколько сильно отличается она от версии, существующей в его время. В конце концов, Гусев добрался до стены. Все-таки, определенные различия имелись — в его время никто не устраивал в стенах святилищ камер для искупления грехов. Давным-давно, если какое-нибудь семейство сильно нагрешило, оно могло замуровать свое дитя в стену костела в знак покаяния — и, похоже, так было и здесь. Полковник видел множество рук, высовывающихся из маленьких отверстий в стенах таких камер-келий, жестами показывающих, что они ужасно нуждаются в милостыне. — Пришелец, — услышал он шепот, а в маленьком окошечке увидел худое лицо девушки. — Подай что-нибудь кающейся душе. Есть ли у тебя что-нибудь поесть? Гусев осклабился. Ведь это всего лишь сон. Всего лишь сон. — А может тебя освободить? — А ты сумеешь? — на лице, прижавшемся к маленькому отверстию, неожиданно появилось выражение такой надежды, что Гусева буквально затрясло. — Хочешь? Дурацкий вопрос. — Сможешь? Вообще-то говоря, ему требовался проводник по этому миру, и малышка могла пригодиться. Гусев раздумывал лишь над тем, как это сделать. При наличии всех этих людей вокруг, замерших словно в каталептическом трансе, он предпочитал не испытывать устройств, какими его снабдила секция специальных сил пани президент Азии Мацейчук. — Похоже, я могу все, — улыбнулся он девушке в камере. — Только не кричи. Гусев растолкал стоявших ближе всего людей, образуя небольшой проход, отступил на несколько шагов, разогнался, а затем резко остановился, приседая под самой стеной. В реальном мире Дитрих тут же его разбудил. — Что произошло? — Ничего. Усыпляй по-новой. На грани сна и яви Гусев пересек стену камеры. Просто так, с разгона. Девушка, приложив руки ко рту, визжала и пялилась на него. — Говорил же тебе, не кричи! В келье чудовищно воняло. Гусев не мог понять, как кто-то, руководствуясь милосердием, вообще был способен замуровать ближнего своего в такой каморке. — Ладно. Выходим. — Теперь он уже не колебался, чтобы применить оснащение, которым его снарядили. По бессловесному приказанию из рукава выдвинулось нечто, что бесшумно разрезало внешнюю стену костела. Теперь достаточно было толкнуть, и посыпались кирпичи. Как в мультике… — Пошли, — потянул он за собой шокированную девицу. — Кто ты такой? — «Полковник» Гусев, — пытался он пробиться из погруженной в трансе толпы. — А ты? — Ирка. Гусев вздрогнул. Ему показалось, будто бы девушка сказала: «Ирмина», а только мгновением позднее: «Ирка». «Вы называли девочек в честь своих завеваний», — сказала пани президент Азия Мацейчак. Или как-то так… Ведь это всего лишь сон! «Полковник» пожал плечами. — Ладно, детка. Ирка — это от Ирены? — Нет, — тряхнула та отрицательно головой. — От Ирака. Гусев рассмеялся. У сна, который ему снился, явно имелись собственные правила, причем, чертовски логичные, как для сна. — О'Кей. А ты знаешь, где находится Стена Мечтаний?