– Гектор, если ты продолжишь нести чушь, я тебя уволю, – рявкнула дама, – а вы, доктор, уж определитесь, вам мастер по обследованию, корректировке и устранению проблем водоснабжения и отвода нужен или нет? Меня из-за вашего каприза сняли с другого объекта. Глаза Маслова округлились. – Вы кто? – Эбелина фон Мюллер, – живо представил даму старичок, – у нее дипломы с отличием института компьютерных технологий в Лондоне, высшей академии коммунальных услуг в Нью-Йорке, университета имени графа Сортира в Париже. Она не раз побеждала в международных конкурсах планетарного значения, таких как «Золотой унитаз», «Платиновый ершик», «Бриллиантовый сифон»… – Вы слесарь? – обомлел Филипп Андреевич. – Что не так? – прищурилась дама. – Ну… э… э… – замямлил доктор. Я тоже была шокирована и, наверное, поэтому начала объяснять: – Слесарь – человек в грязном комбинезоне, он входит в квартиру, не снимая обуви, топает без разрешения на кухню, за ним тянется запах алкоголя и курева. Бормоча себе под нос слова, которые не стоит произносить представителям ни сильного, ни слабого пола, водопроводчик чешет в затылке, потом басит: «Хозяйка, тута фигня ваще сломалась. Че ты с унитазом делаешь? Сама виновата! Хренятину для тебя надо брать на складе. Сначала заявку выписать, потом ждать, когда дадут. Неделю в сортир нельзя ходить. Но ты мне ваще понравилась, поэтому предлагаю: дам тебе ерунденцию, которая другой жадной бабе не достанется. За наличный расчет, прямо тут. Деньгами. Не нравится? Хочешь квитанцию? Жди хрень со склада». А когда вымогатель наконец уйдет, придется долго оттирать на полу следы от его обуви, собирать мусор, проветривать квартиру. И фигня, которую он прикрутил, через день отваливается. – Вы, наверное, антисемитка? – вдруг спросила дама. – Расистка? Ненавидите собак-кошек? Кем вы работаете? – Учителем русского языка, – ответила я. – О-о-о! Они все грымзы, толстухи в растянутых трикотажных кофтах и с прической «Замок монстров». Взяточницы. Принесешь такой конвертик, и твой ребенок станет отличником. Не дашь кошмарной бабе мзду, и злобная климактеричка ребенка затравит, – с самой милой улыбкой заявила дама. – Что за чушь вы несете? – возмутилась я. – Да, встречаются подобные педагоги, но их мало. Основная масса учителей – добрые умные люди, которые любят детей. И что за ерунду вы сказали про антисемитов и ненависть к братьям меньшим?! Вы со мной незнакомы, по какой причине сделали такие выводы? Мюллер шагнула в сторону: – А вы со мной чай не пили! По какой причине нарисовали портрет слесаря в черных тонах? Вот я и предположила, что вы чванная, дурно воспитанная особа, которая решила унизить меня рассказом о таких специалистах, которых давно нет. Вы в вате прожили? Советское время давно закончилось! Нынче сантехник – высококвалифицированный человек, а унитазы – компьютерные устройства. Ненавидите нас? Может, евреев-негров-китайцев-индейцев тоже? Бьете собак-кошек? Я начала оправдываться: – Вы меня не так поняли. – Вы сантехник? – перебил меня Филипп Андреевич. – Доктор технических наук, специалист по устранению проблем, – процедила дама сквозь зубы. Маслов расплылся в улыбке: – Дорогая Эвелина… – Э-бе-ли-на, – поправила дама. – У меня сейчас больная, – продолжил врач, – вам лучше прийти в районе семнадцати часов. Эбелина достала нечто ярко-золотое и, громко сказав: «Мой айфон самый дорогой и современный из всех на рынке», приложила не пойми что к своему уху. И начала говорить. Я заморгала. Айфон? Это, похоже, телефон! Эбелина тем временем громко вещала: – Хочу отметить, что здоровых людей в природе нет. Десятое декабря вас устроит? – Не понял? – опешил Маслов. – Специально для вас я нашла свободное местечко в своем плотном графике, – пояснила Эбелина. – Сегодня мне из-за вашего каприза пришлось отменить вызов другого клиента. Вы отказываетесь от моих услуг, более ради вас я свой график не нарушу. У вас есть окошко десятого декабря! – Но сейчас июнь! – напомнил врач. – И что? – прищурилась Эбелина. – У вас не может быть расписания, как у оперной певицы, – отрезал Маслов. – Почему? – поинтересовалась дама. – Вы слесарь!!! – О! – восхитилась Эбелина. – Ясно. Не первый раз сталкиваюсь со снобизмом малокультурного человека, который считает, что заливаться соловьем на сцене – почетно, а девушка, которая чинит унитаз, – пятый сорт. Возникает вопрос: когда вас от безудержного потребления вредной пищи прохватит понос, куда вы помчитесь? В оперу или в туалет? Кто вам будет нужнее в случае, если на двери ватерклозета окажется табличка: «Не работает». Лучшее меццо Италии или пятисортная Эбелина? Кому вы больше обрадуетесь, если, прыгая у клозета, увидите оперную диву, распевающую арию Татьяны из бессмертного «Евгения Онегина», или меня с набором инструментов? Я не выдержала и рассмеялась. – А вот мне невесело, – поморщилась Мюллер, – плакать хочется из-за человеческой глупости, снобизма, высокомерия и гордыни. Филипп Андреевич пошел к двери. – Татьяна, давай переберемся в другой кабинет. Эвелина здесь займется починкой. – Нет, – возразила дама, – во-первых, мое имя Эбелина! Во-вторых, владелец унитаза обязан присутствовать во время ремонта. – Зачем? – изумился Маслов. – Вы оставите младенца в кабинете педиатра одного? – поинтересовалась Эбелина. – Конечно, нет, – ответил Филипп Андреевич. – Доктор, запомните: унитаз ваш новорожденный ребенок, – продекламировала Эбелина, – хрупкий, нежный, эмоциональный, ранимый. – Ш-ш-ш-ш, – донеслось из туалета. Маслов взглянул на меня. – Я подожду, пока Эбелина устранит поломку, – успокоила я врача, – никуда не тороплюсь. Глава 9 Дама открыла дверь, мне стали видны унитаз и душевая кабина. – Как его зовут? – поинтересовалась Эбелина. Я подумала, что она проверяет, запомнили ли мы с доктором имя старика, и живо произнесла: – Гектор. – Здорово, он мой тезка, – обрадовался старичок. – Кто? – не поняла я. – Унитаз, – уточнил дедуля. – Милый Гектор, не плачьте, все будет хорошо. – У толчка не бывает имени, – отрубил Маслов. – Чушь какая-то. – Вот поэтому он у вас и не работает, – печально констатировала Эбелина. – Ваши варианты? Его надо как-то назвать. – Увольте меня от присвоения имени сортиру, – фыркнул Филипп Андреевич. – Полная дискриминация, – вздохнула Эбелина, – я не могу работать с безымянным оборудованием. Дорогой, уж прости, я сама назову тебя, нам придется общаться. Как тебе имя Иван? У меня закружилась голова. Иван, Ваня, Ванечка, Ванюша, Мози, Роки, Альберт Кузьмич… Я потерла лоб. «Иван» вовсе не редкое имя, часто встречается в литературе. Правда, сейчас оно потеряло былую популярность. Но я, скорее всего, видела его в книгах. Мози и Роки – псы из моего сна, но кто такой Альберт Кузьмич? Кем он мне приходится? Вот уж не думала, что без воспоминаний о прошлом так трудно жить. Эбелина вытянула руки: – Перчатки! Гектор открыл сундук, достал из него упаковку и хотел ее открыть. – Стоп! – скомандовала Эбелина. – Сто раз я говорила! Сначала покажи хозяевам: закрыто герметично, соблюдена стерильность. Теперь надевай их на меня. И на себя. Старичок замер, подняв руки на уровень груди. – Что не так? – рассердилась его начальница. – Я не могу применить одну пару к вам и к себе, – доложил дедок. Эбелина закатила глаза: – Будь проклят тот день, когда меня шантажом заставили взять этого ученика. Гектор, объясни, почему ты решил, что нам надо носить одну пару защитных перчаток? Это и впрямь невыполнимо!