– Так чего же вы тогда не поняли? – Честно говоря, довольно много. Но виновато, разумеется, мое собственное невежество. – Вы подразумеваете терминологию? – И ее тоже. – Ну, такого рода трудности неизбежны, если у вас нет медицинского образования, – утешила она его. Высокий, звонкий голос – должно быть, совсем молодая. Мартин Бек промолчал. Ему следовало бы сказать: «Послушайте, милая девушка, это заключение предназначено не для патологоанатомов. Запрос поступил из полиции, значит надо писать так, чтобы любой оперативный работник мог разобраться». Но он этого не сказал. Почему? – Алло, вы слушаете? – перебила его размышления врач. – Да-да, слушаю. – У вас есть какие-нибудь конкретные вопросы? – Да. Прежде всего, хотелось бы знать, на чем основана ваша гипотеза о самоубийстве. – Уважаемый господин комиссар, – ответила она озадаченно, – тело было доставлено нам полицией. Перед тем как произвести вскрытие, я разговаривала по телефону с сотрудником, который, насколько я понимаю, отвечал за дознание. Он сказал, что случай рядовой и ему нужен ответ только на один вопрос. – Какой же? – Идет ли речь о самоубийстве. Мартин Бек сердито потер костяшками пальцев грудь. Рана до сих пор давала себя знать. Ему объяснили, что это психосоматическое явление, все пройдет, как только подсознание отключится от прошлого. Но сейчас его раздражало как раз не прошлое, а самое натуральное настоящее. И подсознание тут вовсе ни при чем. Допущена элементарная ошибка. Вскрытие должно производиться объективно. Наводить судебного врача на версию – чуть ли не должностное преступление, особенно когда патологоанатом, как в данном случае, молод и неопытен. – Вы запомнили фамилию сотрудника, который говорил с вами? – Следователь Альдор Густавссон. Я поняла так, что он ведет это дело. Он произвел на меня впечатление опытного и сведущего человека. Мартин Бек не имел никакого представления о следователе Альдоре Густавссоне и его профессиональных качествах. – Итак, полиция дала вам определенные установки? – спросил он. – Можно сказать и так. Во всяком случае, мне дали ясно понять, что подозревается суицид. – Вот как. – Разрешите напомнить, что суицид означает «самоубийство». Мартин Бек оставил эту шпильку без ответа. – Вскрытие было сопряжено с трудностями? – осведомился он. – Да нет. Если не считать обширных органических изменений. Это всегда накладывает свой отпечаток. Интересно, много ли самостоятельных вскрытий на ее счету? – Процедура долго длилась? – Нет, недолго. Поскольку речь шла о самоубийстве или остром заболевании, я начала со вскрытия торакса. – Почему? – Покойный был пожилой человек. При скоропостижной смерти естественно предположить сердечную недостаточность или инфаркт. – Откуда вы взяли, что смерть была скоропостижной? – Ваш сотрудник намекнул на это. – Как намекнул? – Довольно откровенно, помнится мне. – Что он сказал? – Сказал? Что старичок либо покончил с собой, либо у него был разрыв сердца. Что-то в этом роде. Еще одна вопиющая ошибка. В деле нет никаких данных, исключающих возможность того, что Свэрд перед смертью несколько суток пролежал парализованный или в забытьи. – Ну хорошо, вы вскрыли грудную клетку. – Да. И почти сразу мне все стало ясно. Версия напрашивалась сама собой. – Самоубийство? – Вот именно. – Каким способом? – Покойник выстрелил себе в сердце. Пуля осталась в тораксе. – Он попал в самое сердце? – Почти. А точнее, в аорту. – Она помолчала. Потом спросила не без яда: – Я выражаюсь достаточно понятно? – Да. Мартин Бек постарался возможно тщательнее сформулировать следующий вопрос: – У вас большой опыт работы с огнестрельными ранами? – Полагаю, вполне достаточный. К тому же данный случай представляется не таким уж сложным. Сколько убитых огнестрельным оружием довелось ей вскрывать? Троих? Двоих? А может быть, всего лишь одного? Словно угадав его невысказанные сомнения, она дала справку: – Я работала в Иордании во время гражданской войны два года назад. Там хватало огнестрельных ран. – Но вряд ли было много самоубийств. – Это верно. – Так вот, самоубийцы редко целят в сердце, – объяснил Мартин Бек. – Большинство стреляют себе в рот, некоторые – в висок. – Не спорю. Но все равно он далеко не первый. В курсе психологии сказано, что самоубийцам как раз присуще побуждение направлять оружие в сердце. Особенно это касается лиц, которым самоубийство представляется романтичным. А таких, похоже, достаточно много. – Как по-вашему, сколько мог прожить Свэрд с таким ранением? – Очень мало. Минуту, от силы две или три. Внутреннее кровоизлияние было обширным. Я бы сказала – минуту, но это только предположение. Однако вариантов – раз-два и обчелся. Это играет какую-нибудь роль? – Может быть, и не играет. Но меня интересует еще один вопрос. Вы исследовали останки двадцатого июня. – Да, двадцатого. – Как вы считаете, сколько дней прошло тогда с его смерти? – Ну, как вам сказать… – В заключении этот пункт сформулирован не совсем четко. – Это довольно затруднительный вопрос. Возможно, более опытный патологоанатом смог бы ответить точнее. – А вы-то как считаете? – Не меньше двух месяцев, но… – Но? – Все зависит от условий в помещении. Температура и влажность воздуха играют большую роль. Например, если было жарко, срок мог быть и меньше. С другой стороны, как я уже говорила, процесс разложения зашел достаточно далеко… – Что вы скажете о входном отверстии?