– Во всяком случае, огнестрельного оружия там не было. – Ты обратил внимание, как был одет покойный? – Не так чтобы очень. И ведь труп-то сгнил уже. Что на нем могло быть, тряпье какое-нибудь. И вообще, я не вижу, чтобы это играло какую-нибудь роль. – Но ты сразу определил, что покойный был бедняк и жил одиноко. Не какая-нибудь приметная личность. – Точно. Насмотришься, как я, на всяких алкашей и прочую шушеру… – И что же? – А то, что я свою публику знаю. – Ну а если бы покойник занимал более высокое положение в обществе? Тогда, надо понимать, ты работал бы тщательнее? – Само собой, тут приходится все учитывать. Нам ведь тоже достается дай боже. – Альдор Густавссон обвел взглядом кабинет. – Вам тут, может, и невдомек, но у нас работы выше головы. Охота была изображать Шерлока Холмса каждый раз, как тебе попадется мертвый босяк. Ты еще что-нибудь хочешь сказать? – Да. Хочу отметить, что это дело ты вел из рук вон плохо. – Что? Густавссон встал. Похоже, до него только теперь дошло, что Мартин Бек вполне может испортить ему карьеру. – Погоди, – пробормотал он. – Только потому, что я не заметил кровавых пятен и несуществующего пистолета… – Эти упущения еще не самое главное, – сказал Мартин Бек. – Хотя тоже грех непростительный. Хуже то, что ты позвонил судебному врачу и дал указания, которые основывались на предвзятых и неверных суждениях. Кроме того, заморочил голову полицейским, и они поверили, что дело элементарное, тебе, мол, достаточно войти в комнату и окинуть ее взглядом, и все станет ясно. Заявил им, что никаких специалистов вызывать не нужно, потом велел забирать тело и даже не позаботился о том, чтобы были сделаны снимки. – Господи, – произнес Густавссон. – Но ведь старикашка сам покончил с собой. Мартин Бек повернулся и молча посмотрел на него. – Эти замечания… надо понимать как официальный выговор? – Вот именно, строгий выговор. Всего хорошего. – Погоди, зачем же так, я постараюсь исправить… Мартин Бек отрицательно покачал головой. Следователь встал и направился к выходу. Он был явно озабочен, но, прежде чем дверь затворилась, Мартин Бек услышал, как он произнес: – Черт старый. По правде говоря, такому, как Альдор Густавссон, не место в уголовной полиции и вообще в полиции. Бездарный тип, заносчивый, развязный и совсем неверно понимает свою службу. Прежде в городскую уголовную полицию привлекали лучших сотрудников. Да и теперь, наверное, к этому стремятся. Если такого человека сочли достойным два года назад, что же будет дальше? Ладно, первый рабочий день окончен. Завтра надо будет пойти и посмотреть на эту запертую комнату. А сегодня вечером? Поест, что дома найдется, потом посидит и полистает книги, которые следует прочесть. Будет лежать в постели и ждать, когда придет сон. Один-одинешенек. В собственной запертой комнате. 8 Эйнар Рённ любил природу, он и в полицейские пошел потому, что работа живая, много времени проводишь на воздухе. Но с годами, поднимаясь по служебной лестнице, он все больше превращался в кабинетного работника и на свежем воздухе – если это выражение применимо к Стокгольму – бывал все реже. Для него стало жизненной потребностью проводить отпуск в родных горах у Полярного круга. Стокгольм он, по чести говоря, крепко невзлюбил и уже в сорок пять начал мечтать о том, как уйдет на пенсию и навсегда вернется в Арьеплуг. Близился очередной отпуск, но Эйнар Рённ опасался, как бы его не попросили повременить с отдыхом, пока не будет раскрыто это дело с ограблением банка. И, стремясь хоть как-то ускорить расследование, он в понедельник вечером, вместо того чтобы ехать в Веллингбю, где его дома ждала жена, решил отправиться в Соллентуну и побеседовать с одним свидетелем. Мало того что Эйнар Рённ добровольно взялся посетить свидетеля, которого вполне можно было вызвать обычным порядком, он проявил при этом такое рвение, что Гунвальд Ларссон, не подозревая об эгоистических мотивах товарища, спросил его, уж не поссорился ли он с Ундой. – Ага, не поссорился, – ответил Рённ с обычным для него презрением к логике фразы. Свидетель, которого собрался проведать Эйнар Рённ, был тот самый тридцатидвухлетний рабочий, который давал показания Гунвальду Ларссону о виденном возле банка на Хорнсгатан. Звали его Стен Шёгрен, он жил один в типовом домике на Сонгарвеген. Когда Рённ вышел из машины, Шёгрен стоял в садике перед домом и поливал розовый куст, но при виде гостя поставил лейку и отворил калитку. Вытер ладони о брюки, поздоровался, потом поднялся на крыльцо и предложил Рённу войти. Домик был маленький, на первом этаже, кроме прихожей и кухни, всего одна комната. Дверь в комнату была приоткрыта. Пусто… Хозяин перехватил взгляд Рённа. – Только что развелся с женой, – объяснил он. – Она забрала часть мебели, так что здесь сейчас не очень-то уютно. Пошли лучше наверх. На втором этаже находилась довольно просторная комната с камином, перед которым стоял низкий белый столик и несколько разномастных кресел. Рённ сел, но хозяин остался стоять. – Хотите пить? – спросил он. – Могу сварить кофе, а еще в холодильнике должно быть пиво. – Спасибо, мне то же, что и вам, – ответил Рённ. – Значит, пиво. Он сбежал вниз по лестнице и загремел посудой на кухне. Эйнар Рённ осмотрелся кругом. Мебели не густо, зато музыкальный центр и довольно много книг. В газетнице у камина – газеты и журналы: «Дагенс нюхетер», «Ви», «Ню даг», «Металларбетарен»[11]. Стен Шёгрен вернулся со стаканами и двумя банками пива и поставил их на белый столик. Он был жилистый и худощавый. Косматые рыжие волосы нормальной, на взгляд Рённа, длины. Лицо в веснушках, веселая искренняя улыбка. Открыв банки и наполнив стаканы, он сел напротив гостя, приветственно поднял свой стакан и выпил. Рённ глотнул пива и сказал: – Мне хотелось бы услышать, что вы видели в пятницу на Хорнсгатан. Лучше не откладывать, пока воспоминание не слишком потускнело. «Кажется, складно получилось», – удовлетворенно подумал он. Стен Шёгрен кивнул и отставил бокал. – Да знать бы, что там было ограбление и убийство, я получше пригляделся бы и к девчонке, и к тем мужикам, и к машине. – Во всяком случае, вы пока наш лучший свидетель, – поощрительно сказал Рённ. – Итак, вы шли по Хорнсгатан. В какую сторону? – Я шел от Слюссена в сторону Рингвеген. А эта девчонка выскочила у меня из-за спины и побежала дальше да еще толкнула меня. – Вы можете описать ее? – Боюсь, не очень хорошо. Ведь я видел ее со спины да сбоку мельком, когда она садилась в машину. Ростом поменьше меня, сантиметров на десять. Во мне метр семьдесят восемь. Возраст точно не скажу, но, по-моему, не моложе двадцати пяти и не старше тридцати пяти, что-нибудь около тридцати. Одета в джинсы, синие такие, обыкновенные, и голубая блузка или рубашка, навыпуск. На обувь я не обратил внимания, а на голове – шляпа, тоже из джинсовой материи, с широкими полями. Волосы светлые, прямые и не такие длинные, какие сейчас носят многие девчонки. В общем, средней длины. На плече сумка висела, зеленая, такого, знаете, американского военного фасона. Он достал из грудного кармашка своей рубашки цвета хаки пачку сигарет и предложил Рённу, но тот отрицательно мотнул головой и спросил: – Вы не заметили, у нее было что-нибудь в руках? Хозяин встал, взял с камина спички и закурил. – Не знаю, не уверен. Может, и было. – А сложение? Худая, полная?.. – В меру, я бы сказал. Не худая и не толстая. В общем, нормальная. – А лица, значит, совсем не видели? – Только одну секунду, когда она в машину садилась. Но ведь на ней эта шляпа была, да и очки большие… – Узнаете, если она вам где-нибудь попадется? – По лицу не узнаю. И в другой одежде, в платье скажем, тоже вряд ли. Рённ задумчиво пососал пиво. Потом спросил: – Вы абсолютно уверены, что это была женщина? Хозяин удивленно посмотрел на него, насупил брови и нерешительно произнес: – Не знаю, мне показалось, что женщина… Но теперь… теперь я начинаю сомневаться. Просто я ее так воспринял, ведь обычно сразу чувствуешь, кто перед тобой – парень или девчонка, хотя по виду и не всегда разберешь. Но побожиться я не могу, спросите, какая грудь у нее, – не приметил. – Он поглядел на Рённа сквозь сигаретный дым, потом медленно продолжил: – Да, это вы верно говорите. Почему непременно девчонка, мог быть и парень. Так больше на правду похоже, мне что-то не приходилось слышать, чтобы девчонки грабили банки и убивали людей. – Значит, вы допускаете, что это мог быть мужчина, – сказал Рённ. – Да, после того, что вы сказали… Ясное дело, парень, а как же.