– Привет, – сказал он. – Привет, – отозвался Колльберг. Рённ кивнул. Гюнвальд Ларссон никак не реагировал. – Что-то вы носы повесили. Колльберг обозрел своего друга с головы до ног. – Есть причина. Зато ты вон какой бодренький. Прямо не узнать. Чему обязаны? Сюда добровольно не приходят. – Считай меня исключением. Если не ошибаюсь, у вас тут содержится один проказник по фамилии Мауритсон. – Верно, – подтвердил Рённ. – Убийца с Хурнсгатан. – Зачем он тебе? – подозрительно спросил Колльберг. – Мне бы только повидаться с ним. – Для чего? – Побеседовать немного – если это возможно. – А что толку, – сказал Колльберг. – Он охотно говорит, да все не то, что надо. – Отпирается? – Что есть мочи. Но он изобличен. Мы нашли в его доме наряд, в котором он выступал. Да еще оружие, которым совершено убийство. И оно указывает точно на него. – Каким образом? – Серийный номер на пистолете стерт. И борозды на металле оставлены точилом, которое заведомо принадлежало ему и к тому же найдено в ящике его тумбочки. Подтверждено микрофотосъемкой. Железно. А он все равно нагло отпирается. – Угу, – вставил Рённ. – И свидетели его опознали. – В общем… – Колльберг остановился, нажал несколько кнопок на селекторе и дал команду. – Сейчас его приведут. – Где можно с ним посидеть? – спросил Мартин Бек. – Да хоть в моем кабинете, – предложил Рённ. – Береги эту падаль, – процедил Гюнвальд Ларссон. – У нас другой нет. Мауритсон появился через какие-нибудь пять минут, прикованный наручниками к конвоиру в штатском. – Это, пожалуй, лишнее, – заметил Мартин Бек. – Мы ведь только побеседуем с ним немного. Снимите наручники и подождите за дверью. Конвоир разомкнул наручники. Мауритсон досадливо потер правое запястье. – Прошу, садитесь, – сказал Мартин Бек. Они сели к письменному столу друг против друга. Мартин Бек впервые видел Мауритсона и как нечто вполне естественное отметил, что арестованный явно не в себе, нервы предельно напряжены, психика на грани полного расстройства. Возможно, его били. Да нет, вряд ли. Убийцам часто свойственна неуравновешенность характера, и после поимки они легко раскисают. – Это какой-то жуткий заговор, – начал Мауритсон звенящим голосом. – Мне подсунули кучу фальшивых улик, то ли полиция, то ли еще кто. Меня и в городе-то не было, когда ограбили этот чертов банк, но даже мой собственный адвокат мне не верит. Что я теперь должен делать, ну, что? – Вы говорите – подсунули? – А как это еще называется, когда полиция вламывается к вам в дом, подбрасывает очки, парики, пистолеты и прочую дребедень, потом делает вид, будто нашла их у вас? Я клянусь, что не грабил никаких банков. А мой адвокат, даже он говорит, что мое дело труба. Чего вы от меня добиваетесь? Чтобы я признался в убийстве, к которому совершенно не причастен? Я скоро с ума сойду. Мартин Бек незаметно нажал кнопку под столешницей. Новый письменный стол Рённа был предусмотрительно оборудован встроенным магнитофоном. – Вообще-то я не занимаюсь этим делом, – сказал Мартин Бек. – Не занимаетесь? – Нет, никакого отношения. – Зачем же я вам понадобился? – Поговорить о кое-каких других вещах. – Каких еще других вещах? – Об одной истории, которая, как мне думается, вам знакома. А началось это в марте шестьдесят шестого. С ящика испанского ликера. – Чего-чего? – Я подобрал все документы, почти все. Вы совершенно легально импортировали ящик ликера. Оформили через таможню, заплатили пошлину. И не только пошлину, но и фрахт. Верно? Мауритсон не ответил. Подняв голову, Мартин Бек увидел, что он разинул рот от удивления. – Да-да, я располагаю документами, – повторил Мартин Бек. – Так что, надо думать, все правильно. – Ладно, – уступил наконец Мауритсон. – Допустим. – Но дело в том, что груз до вас так и не дошел. Если не ошибаюсь, произошел несчастный случай, и ящик разбился при перевозке. – Верно, разбился. Только я бы не назвал это несчастным случаем. – Да, тут вы, пожалуй, правы. Лично мне сдается, что складской рабочий по фамилии Свярд умышленно разбил ящик, чтобы присвоить ликер. – Верно, сдается, именно так все и было, – с досадой сказал Мауритсон. – Гм-м-м… Я понимаю, вы сыты по горло тем, из-за чего вас сейчас здесь держат. Может быть, вы вовсе не хотите ворошить это старое дело? Мауритсон долго думал, прежде чем ответить. – Почему же? Мне только полезно потолковать о том, что было на самом деле. Иначе, ей-богу, с ума сойду. – Ну, смотрите, – сказал Мартин Бек. – А только мне кажется, что в этих бутылках был вовсе не ликер. – И это верно. – Что в них было на самом деле, сейчас не важно. – Могу сказать, если вам интересно. В Испании над бутылками немного поколдовали. С виду все как положено, а внутри – раствор морфина и фенедрина, он тогда пользовался большим спросом. Так что ящик представлял немалую ценность. – Насколько я понимаю, теперь вам за давностью ничто уже не грозит за попытку провезти контрабанду, ведь дело ограничилось попыткой. – Что верно, то верно, – протянул Мауритсон так, словно до него это только сейчас дошло. – Затем, у меня есть причина предполагать, что этот Свярд вас шантажировал. Мауритсон промолчал. Мартин Бек пожал плечами: – Повторяю, вы не обязаны отвечать, если не хотите. Мауритсон никак не мог укротить свои нервы. Он непрерывно ерзал на стуле, руки его беспокойно шевелились. «Похоже, они его все-таки обработали», – удивленно подумал Мартин Бек. Он знал, какими методами действует Колльберг, знал, что методы эти почти всегда гуманны. – Я буду отвечать, – сказал Мауритсон. – Только не уходите. Вы возвращаете меня к действительности. – Вы платили Свярду семьсот пятьдесят крон в месяц. – Он запросил тысячу. Я предложил пятьсот. Сговорились на семистах пятидесяти. – А вы рассказывайте сами, – предложил Мартин Бек. – Если на чем-нибудь споткнетесь, реконструируем вместе.