— Я пас… — бормочу, усаживаясь за первую парту. Я собираюсь остаться в первой пятерке, чтобы разделаться с этим экзаменом поскорее, и исчезнуть отсюда тоже. Исчезнуть поскорее. — М-м-м… — снова тянет она. — Ясно. Ее парень водит дружбу с Касьяновым. Так мы с ним и познакомились. И теперь… я чувствую себя двуличной, потому что предпочитаю и от Лены тоже держаться подальше. Наверное, это ее обидит, но ведь мы не близкие подруги. Близких у меня никогда не было. В школе я была слишком замкнутой в себе, а это отпугивает. Я получаю свою пятерку только из жалости преподавателя. Откровенно говоря, я подготовилась хуже некуда, он тоже это понял, как и то, что пытать меня нет никакого смысла, поэтому просто отпускает с миром на все четыре стороны. На кафедре Романова кроме Алены других «уродов» нет. Он… умеет работать с коллективом. Он много чего умеет! Энергии в нем хоть отбавляй, как и ума. В основном… — Стрельцова, — летит мне в лицо, как только выхожу за дверь. Вытянув шею, староста моей группы хаотично жестикулирует: — Тебя деканат ищет. Че с телефоном твоим? Округлив глаза, чувствую, как ударяется о ребра сердце. Деканат?! Сглотнув, зажимаю в ладонях ручки сумки и с волнением лепечу: — Зачем? — А я что, Ванга? — закатывает он глаза. Пересчитав знакомые лица, вижу, что всем абсолютно плевать на то, что меня вызывают в деканат! И взрыва в моем животе тоже никто не заметил, как и легкой паники, которая сменяется неуверенностью. В себе. В своем умении скрывать чувства, которые давят на грудь изнутри, собираясь вырваться, как только дам хоть какую-то слабину! Стараясь двигаться не как взвинченная буйно-помешанная, забираю с подоконника свой пуховик, и каждый шаг, приближающий к деканату, делает меня безмозглой курицей, но не настолько безмозглой, чтобы не понимать, кто меня туда вызывает, ведь я иду туда второй раз в жизни с тех пор, как сдала в него документы о поступлении… «Ну?», — в отчаянии кричу внутри себя. — «Чего еще тебе от меня нужно?» Глава 39. Люба Спины знакомых мне близнецов, нависшие над столами двух секретарей, отрезвляют в ту же секунду, как вхожу в маленькую приемную, где справа, и это я знаю точно, дверь в кабинет декана, а слева… Втянув в себя воздух, поворачиваю голову, выдавливая: — Доброе утро… На двери слева черными буквами по золотому пластику выбито имя и должность, которые в моей голове без разрешения складываются в отчетливый образ. Отчетливый и настырный настолько, что хочется с обидой топнуть ногой. Даже его запах фантомом пробирается в нос, а тело ломит от потребностей, которые проснулись во мне с подачи Александра Андреевича, чтоб он провалился, Романова. От осознания, что он там, за дверью, мое тело трепещет, как бабочка на ветру. Когда-то я отчаянно искала этой любви, с которой все носятся, и теперь я понимаю, почему носятся. Это мука! Тогда почему, почему я не пытаюсь от нее избавиться? Да потому что лучше умереть, чем никогда его не встречать! — Эт Стрельцова, — дергает в мою сторону головой один из близнецов. Расступившись, они освобождают для меня место у стола, пока я изнываю от вероятной близости Романова за той чертовой дверью, но все розовые облака в моей голове рассеивает листок с пятью фамилиями. Фамилиями преподавателей, которым заместитель декана передает своих несостоявшихся дипломников в свете вступления в новую должность. Тупо глядя на эти фамилии, пытаюсь понять, чего я вообще ожидала?! Что он сдаст меня с рук на руки самолично? С девяти до пяти он заместитель декана. Ничего не изменилось. Но моей обиде это без разницы! Для меня этот листок сигнал о том, что… когда я снова приду на его лекцию, своими чувствами я могу подтереться. Вскинув голову, глотаю застрявший в горле ком, тонко выговорив: — Можно подумать? — Да ради Бога, — вращается секретарша на своем стуле, начиная стучать по клавиатуре компьютера и полностью теряя ко всем нам интерес. Как бы не путалась я в себе самой, четко и бесповоротно понимаю, что хотела писать свой диплом именно с ним. Не потому что мечтала о нем ночами. А потому что он преподаватель от Бога, и представлять на его месте кого-то другого мне сейчас до тошноты не хочется… Не хочется! Сняв с плеча сумку, пихаю в нее листок, роняя на пол шубу. Прижав ее к груди вместе с сумкой, бросаю сверлящий взгляд на золотую табличку и разворачиваюсь на пятках, врезаясь носом в плечо парня, который маячил за спиной. С шипением схватившись за нос, ураганом несусь к двери, подальше отсюда и от Романова. Может, мы вообще никогда больше не увидимся, ведь он увидеть меня явно не стремится. Толкнув дверь, вырываюсь в коридор, с разбега натыкаясь на серьезный живот декана. — Извините! — пищу, отскакивая от него и врезаясь спиной в твердую грудь его зама. — Тпррр… — шумный выдох над моим ухом похож на гром среди ясного неба, а сжавшие плечи руки — на стальные пруты. Роняю сумку, в панике повторяя: — Извините… — Что за гонки? — строго требует декан, поправляя свои очки и хмуря густые брови. — Я… извините… — прячусь от его гневного взгляда, пытаясь не чувствовать сильного тела, к которому прижимаюсь каждым сантиметром своего. По плечам проносится дрожь, и мне нестерпимо хочется закрыть глаза, особенно когда пальцы Саши напрягаются. — Вы не на дискотеке, уважаемая, — продолжает давить на меня декан, поправляя пиджак и пыхтя. — Я же извинилась… — выпаливаю в сердцах. — Помолчи, — слышу тихий приказ над головой, от которого сомн мурашек стекает по позвоночнику. — Это ко мне, — обращается Романов к декану, выпуская мои плечи и отходя на шаг. — Черте что… — ворчит тот, дергая на себя дверь и хлопая ею так, что я вздрагиваю. В тишине опустевшего коридора отчетливо слышу близкое дыхание. Слышу знакомый аромат мужского парфюма и, кажется, стук своего сердца. Мысли скачут в голове, набегая друг на друга и сталкиваясь. Опустившись на колени, снова роняю на пол шубу, начиная собирать высыпавшийся из сумки хлам. Помаду, ручки и… паспорт… Он может думать, что я разучилась говорить, но я не знаю, что ему сказать. Даже смотреть на него я опасаюсь, потому что не знаю, как сдержать чувство досады от того, что меня только что отчитал декан, и это было недружелюбно и враждебно. И ужасно неприятно… Воздух шевелится, когда в абсолютной тишине Александр Андреевич опускается на корточки напротив, подбирая лежащую рядом с его ботинком ручку и мохнатый красный колпачок к ней. Упрямо молчу, выхватывая ее из его пальцев. Его взгляд на своем лице я чувствую кожей. Подцепив мою шубу, укладывает ее на свои колени, перебросив через локоть. — Как дела? Вскинув глаза, встречаю тяжелый взгляд исподлобья. Лучше бы мне этого не делать, потому что я мгновенно забываю, где нахожусь! Слишком близко. Его плечи закрывают собой свет. Обтянутые черным пиджаком, они опущены, из ворота белой рубашки выступает его чертовски скульптурная шея. — Лучше всех, — мой голос звучит шершаво. Его глаза кружат по моему лицу, то сталкиваясь, то разминаясь с моими, потому что я тоже кружу по его лицу. Сжимаю пальцы, чтобы они вдруг не оказались на его губах или еще где-нибудь на его теле. Он опять зарос, но успел постричься. Волосы мягкими волнами отброшены со лба. Меня тянет к нему какой-то аномальной магнитной силой, особенно когда его рука вдруг взмывает вверх, а потом резко возвращается обратно на колено, складываясь по дороге в кулак… Округлив глаза, смотрю на дверь деканата, за которой слышна возня. Что с этим мужчиной не так?! Что? Он смотрит на меня так, что у меня уши закладывает. Мне вдруг кажется, что если он немедленно до меня не дотронется, мы оба начнем корчиться в муках! Метнув взгляд на закрытую дверь, сжимает зубы и с выдохом раздувает крылья своего прямого красивого носа, переводя на меня мрачный молчаливый взгляд. Выхватив из его рук свою шубу, вскакиваю на ноги, говоря: — Хорошего дня. Не дожидаясь ответа, с пылающими щеками оставляю его наедине с собой и со всеми его делами вместе взятыми. Напрягая шею до хруста в мышцах, потому что моя голова так и норовит обернуться, но, в отличии от Александра Андреевича Романова, я помню, что с девяти до пяти он, черт возьми, замдекана моего факультета! Глава 40. Романов — Пф-ф-ф… — уперев в колени руки, Руслан кряхтит. — Я не в ресурсе… времени не хватает даже на спортзал… — Скоро пузо отрастишь, — скачу вокруг него, хлопая над головой в ладоши. — Иди ты… — хрипло смеется, продолжая восстанавливать дыхание. Туманная морось, окутавшая парк, забивает легкие сырым воздухом. Выглядит, как молоко, особенно в сумерках. Утерев рукавом толстовки пот со лба, бросаю взгляд на дорожки. Всматриваюсь в каждую, бегая глазами от одной к другой и обратно, прислушиваясь к далекому собачьему лаю, от которого сводит зубы. Не знаю, на кой-черт это делаю. Вероятность увидеть где-то здесь, среди грязного снега, тумана и сумерек белую шубу или малиновую куртку — нулевая. Случайности происходят, но даже у них есть какой-то предел, иначе мне вообще не было бы покоя. Твою мать. Если бы сейчас я увидел где-то поблизости «белую шубу» или «малиновую куртку», я бы ее просто придушил. Время почти одиннадцать вечера. Запрокинув голову, делаю глубокий вдох. Усталость есть, и она приятная. Может хотя бы сегодня я высплюсь по-человечески? Пялиться по ночам в потолок откровенно замахало. Закинув на скамейку ногу, делаю растяжку, бросив еще один взгляд на пустые дорожки. Присев рядом, Рус задумчиво тянет: — Че-т время как-то летит. Пацану моему пять почти. Зачерпнув ладонью снег, лепит из него снежок, тупо глядя на свои кроссовки. — Пять это не двадцать пять, — меняю ноги, в чем-то с ним соглашаясь. — Двадцать пять, — невесело посмеивается он. — Когда ему двадцать пять будет, мне шестьдесят стукнет.