— Может фонари организуешь все таки… — присаживаюсь рядом. — К тому времени. — К тому времени, Сань, — запускает снежком по брусчатке. — Парка этого не будет. Ты планы застройки видел? — Не-а. Я ж не мэр. Посмотрев на заметенный снегом пруд, кривлюсь от этой информации. Цифра двадцать пять внезапно кажется слишком большой. Слишком большой кажется даже цифра семь. Семь дней. Столько дней я не видел и не слышал Любу. Это просто долбаное волшебство. С учетом того, что она лезла в мои глаза из всех утюгов на протяжении целого месяца, это просто долбаное волшебство. Все совсем хреново, если я, как верующий в «мировой разум», на полном серьезе рассчитываю на очередную случайную встречу с девушкой, но она просто испарилась. Исчезла со всех радаров. Все очень хреново, потому что чем больше дней я ее не вижу, тем сильнее этому сопротивляюсь, хотя сама она не делает для этого ничего. Свесив с колен руки, разжимаю пальцы и собираю их в кулак, угрюмо наблюдая за процессом. Я не потребитель. Я не буду искать с ней встречи. Не стану втягивать ее в отношения, в которых ничего не могу предложить. Не могу предложить ничего серьезного. Даже если отбросить к чертям собачьим наши «обстоятельства». Дело и во мне, и в ней самой. Мне трудно сказать, чего она хочет от жизни, и знает ли это сама. В ее возрасте я вообще думал, что тридцать лет — это пенсия. Я знаю чего хочу. Хочу семью. Хочу своих детей. Мой друг только что напомнил мне об этом, а так же о том, как скоротечно время. К очередной попытке создать семью я планирую подойти очень ответственно. Дело не в моей сестре, не в моих родителях…. Черт… Тру лицо ладонями, чтобы прогнать из башки образ усыпанного еле заметными веснушками юного лица. Кажется, раньше она их хорошенько прятала, потому что неделю назад я познакомился с ними впервые, но ничего не может привлекать меня в ней больше, чем уже привлекает. На этой самой скамейке почти месяц назад я впервые увидел свою студентку по-настоящему. Возможно, я встречал ее и раньше. Черт его знает. «Мировой разум», твою мать, берег меня от этой встречи? Лучше ему поберечь меня и впредь, потому что мне нужно чуть больше долбаного времени, чтобы справиться с реакциями своего тела и своей башки на Любовь Константиновну Стрельцову. Пожав Чернышеву руку, двигаюсь к своей машине, со злостью пиная по дороге снег, а когда сажусь за руль, ударяю по нему рукой. Я не знаю, в чем моя проблема, но еще никогда в жизни я так не хотел жрать десерты на первое, а Люба именно оно и есть. Что-то невероятное вкусное, и такое же запретное. Мне не девятнадцать. Я умею держать себя в руках. Глава 41. Люба В последнюю неделю мои дни похожи на дни сурка. Просто они однообразные. И как бы ужасно не звучало, меня это устраивает. Это дарит ощущение безопасности. Может оно и ложное, но мне все равно. Трусливо скрываться от Касьянова очень утомительно, зато я могу с уверенностью сказать, что сегодня у меня не будет неприятностей, а это… гораздо важнее. Через неделю я выйду на учебу. Вот что давит на меня. Давит и давит. В моих дурацких руках не так много козырей. У меня их вообще нет. Никаких. И еще я просто не хочу никого видеть… Я справлюсь… Только не знаю как. — Как-нибудь… — шепчу, натягивая на озябшие пальцы рукава свитера. Закусив губу, рассматриваю белые носки с красными клубничками в большом лотке со всевозможным барахлом текстильного отдела самого распиаренного в городе сетевого магазина. Не удивительно, что цены здесь такие ненормальные. В почти десять вечера кроме меня на всех этих бесконечных квадратных метрах почти никого. Это тоже дарит ощущение безопасности. Мало кто ходит за покупками в десять вечера понедельника. Изучив состав на этикетке, бросаю носки в тележку и толкаю ее вдоль огромных стеллажей бакалеи. Глядя в свою тележку, понимаю, что должна остановиться прямо сейчас. У меня уже и так покупок больше, чем смогу самостоятельно дотащить хотя бы до такси, но у моего брата день рождения, и тридцать лет бывает один раз в жизни, поэтому решаю взять еще и икры. Не знаю сколько недель нам потребуется, чтобы все это съесть, но я готова два дня простоять у плиты, лишь бы… не думать… лишь бы не тосковать… об этом… этом дураке… Замерев у холодильника, пытаюсь припомнить, зачем сюда пришла. Как капризный ребенок поджав губу, выхватываю с полки маленькую жестяную банку и швыряю ее в тележку. Захлопнув холодильник, иду к кассам, по дороге захватив пачку чая, но врезаюсь в невидиму стену, когда вижу впереди широкую спину в черном пальто. Открыв от изумления рот, слежу за тем, как Александр Андреевич шагает мимо закрытых касс к единственной рабочей и ставит на ленту здоровенную пластиковую бутылку с голубой жидкостью. На его голове капюшон толстовки, который никак не сочетается со строгим черным пальто. Даже несмотря на этот капюшон не узнать его я могла бы только если лишилась бы всех органов чувств разом! Впившись в ручки тележки, врастаю в пол, осматриваясь по сторонам в поисках хоть какой-то поддержки. Все мои тяготы вдруг наваливаются на меня разом. Все разом. Когда вижу его здесь, перед собой, вдруг чувствую себя ужасно слабой. Маленькой слабачкой, у которой вместо гордости одни только слезы! Судорожно глотнув воздуха, вдруг понимаю, что все это время была натянутой пружиной. И эти предательские слезы, которые вдруг выкатываются из моих глаз — тому подтверждение. Я не готова. Не готова делать вид, будто мне все равно. Будто мне до сих пор не страшно смотреть ужасы одной, или ждать звонка с неизвестного номера на свой телефон. Или делать вид, будто мне все равно, забыл он меня или еще нет… Отодвинув пальто, он достает из заднего кармана джинс телефон и бросает хмурый взгляд в пространство, повернув голову. Отвернувшись, делает шаг вперед, а потом его голова дергается и поворачивается опять, а глаза впиваются в меня, застывшую посреди зала. Пячусь и разворачиваю тележку, ныряя в первый попавшийся ряд. Не хочу его видеть… Не хочу… Я не хочу, чтобы он меня жалел. Хочу, чтобы любил… Пробежав ряд насквозь, сворачиваю к холодильникам, суетливо возвращая на место курицу, которую вообще не должна была брать, а за ней возвращаю и утку… — Ты странно делаешь покупки… — слышу за спиной напряженный, до мурашек знакомый голос. Стерев пальцами слезы со щек, дрожащей рукой возвращаю на место креветки. — Я вообще странная, — отвечаю хрипло, задвигая крышку холодильника. Обняв пальцами ручку тележки, слепо двигаюсь вперед. Жесткие пальцы прихватывают мой локоть раньше, чем успеваю исчезнуть за очередным поворотом. Развернув меня к себе, Романов смотрит в мое лицо, которое пытаюсь от него спрятать, но безжалостные пальцы, обнимают мой подбородок, заставляя запрокинуть голову. Сбросив с головы капюшон, давит на меня своим взглядом из-под густых темных бровей. На секунду мне кажется, будто черты его лица стали острее. Такие же режущие без ножа, как и этот взгляд. Не хочу, чтобы он видел мои слезы! Закрываю глаза, чтобы не видеть, как, сжав челюсти, он раздувает крылья носа, будто втягивая в себя мой запах! Чтобы не видеть того, как его глаза горят каким-то адским огнем, от которого мне жарко. Чтобы не видеть его всего и не сделать то, чего хочу больше всего на свете — прижаться носом к его шее и забраться в его пальто. Почувствовать его твердое тело своим. Каждый его кусок! Каждую мышцу… потому что он мужчина, и я помню это прекрасно! Мне не нужен отец или брат. Он мужчина, и я хочу его так. С тех пор, как увидела впервые… — Отпусти… — прошу дрожащим голосом, упираясь руками в его живот. Он вздрагивает под моими пальцами, сбивая наше дыхание. — С кем ты здесь? — спрашивает жестко. Я чувствую, как подрагивают его пальцы, гладя мою щеку. От этого мне хочется стонать. Он не отпустит. Может я знаю его месяц, но этот напор его тела на свое уже ни с чем никогда не спутаю! — Ни с кем, — хриплю. — Отпусти… — повторяю, открывая глаза и облизывая пересохшие губы. — Вы свободны, Александр Андреевич. В пролете… — Твою мать… — выдыхает со стоном, запрокидывая голову. Издав хриплый смешок, делает глубокий вдох, поднимая и опуская грудь. Обняв мое лицо ладонями, опаляет его искрами своих глаз, без слов предупреждая о своем намерении. Мои губы зудят. Точно знаю, что он собирается сделать. Этот его взгляд я ловила на себе предостаточное количество раз! — Мне не… не нужны такие отношения, — выпаливаю, ударяя его кулаком по плечу. — Какие? — таранит меня взглядом, забираясь ладонями под волосы на моем затылке и обнимая ими мою шею, в то время, как большие пальцы его рук очерчивают уголки моих губ, и это так интимно, что мне хочется выть. — Ничегонезначащие! — выкрикиваю с дрожью в коленях от липкого страха. Если это не вынос мозга, тогда что?! Плевать мне. Плевать мне на логику мужчин. Плевать, плевать, плевать… Сжав зубы, он молчит бесконечные секунды, а потом все так же жестко спрашивает: — Какие ты хочешь? — Я… — смачиваю слюной горло, чтобы не звучать, как ржавая скрипка. — Хочу… быть у тебя единственной. То есть… я имею ввиду… — Я понял. — Если я хочу тебя видеть, то имею на… на это право, так же, как и ты… Предельная серьезность его лица заставляет воздух рваться из легких, будто мы заключаем проклятый пакт. — Что-то еще? — спрашивает спокойно, но чертовски раздражающе вкрадчиво. — Да… — шепчу я. — Слушаю. — Я люблю цветы… даже больше, чем… десерты… знаешь, мне нравятся цветы… Зажмуриваю глаза со стоном, когда его губы стирают эти слова, крадя их вместе с моим вдохом. Чтобы не стечь на пол, обвиваю руками его шею. А когда его вкус вместе с языком обжигает мой, чувствую, как подкашиваются колени. Сдавив рукой мою талию, он с шумом втягивает носом воздух, продолжая с напором и голодом ласкать мои губы. И я набрасываюсь на них в ответ. Так же жадно, как и он! Пропускаю его волосы через пальцы, пока его пальцы сгребают в ладони мои ягодицы, соединяя наши бедра. Атомная вспышка в животе толкает меня, как взрывная волна. Дрожь возбуждения прокатывает по телу от макушки до самых пяток, на что Саша с ответным стоном пошатывается и чертыхается, врезавшись вместе со мной в тележку… — Ай… — прижимаюсь лбом к его лбу, пытаясь дышать. На большее я не способна. Только дышать, пока его руки сжимают мою спину, а губы с рычанием проговаривают: — Чем таким ты, блин, пахнешь?! Просто подыхаю от твоего запаха… Мои ноги еле касаются носками пола, но я вообще никогда не чувствовала себя в такой безопасности, как в его руках! Никогда… — Не знаю! — выкрикиваю в ответ. — Ты тоже пахнешь, как наркота! — М-м-м… — мычит через зубы. — Как ты здесь оказалась? — спрашивает вдруг. — А ты? — досадую, прижимаясь лицом к его шее. — Уже не помню. — Это важно? — Просто хочу понять, как это работает… Со всхлипом смеюсь. Я ничего не хочу понимать…