Что ж. Очень, твою мать, надеюсь. Бонус 1. Романов Под моими пальцами скачет пульс, разведённые подо мной ноги обнимают талию, заставляя вжиматься в натянутое, как струна тело. Играя с трепещущим гладким языком, даже сквозь туман похоти в голове, понимаю, что обороты придётся сбавить. Я буду первым. Не в первый раз, но навык давно потерян, черт… Оторвавшись от сладких, невыносимо мягких губ, тяну за собой нижнюю, слушая судорожное дыхание их хозяйки. Прихватив легким укусом маленький точеный подбородок, поднимаю голову и смотрю в затуманенные голубые глаза, но язык ее тела не может обмануть, по крайней мере меня. Она возбуждена, и она зажата. Несмотря на все то, что вытворяла в своих играх по переписке, она зажата. Разумеется. Ты посторонний девяностокилограммовый мужик, тычущий ей между ног каменным членом. Даже несмотря на то, что она сама этого хотела, есть от чего напрячься. Выпустив тонкие запястья, укладываюсь на локти, страдая от раздирающего пах зуда и от желания почувствовать там ее руку, а лучше, твою мать, ее теплый влажный рот… — Люба, — бормочу, проводя носом по ее щеке. Оставив руки лежать заброшенными за голову, она издает невнятный всхлип и кусает припухшие губы, мечась глазами по моему лицу, будто жертвенная овечка на закланье. Бери, твою мать, не хочу! — П-продолжай… — выговаривает хриплым голосом. Свет плазмы падает на ее лицо, не давая различать его красок, но разбросанные по дивану волосы все равно отчетливо рыжие. Опустив голову, провожу носом по ее шее, веля: — Ты не на экзамене… Расслабься… Не знаю что это, но ее запах дурманит. И я не про цветы, а про запах ее кожи. Ее кожа пахнет чем-то особенным, готов поклясться, чтоб тебя… — Ты… — выдыхает она. — На экзамены такую штуку не носишь… Улыбаюсь. В ее ушах маленькие розочки-гвоздики. Втягиваю одну из них в рот вместе с мочкой, посасывая и качнув бедрами, шепчу: — Эту? В ответ мои уши заполняет стон. В волосы зарываются пальцы. Пятерка, Романов! Кажется, мы нашли первую эрогенную зону, и я не про ту, в которую упирается моя эрекция, я про ту, твою мать, которая у нее на шее, прямо за розовым, как ракушка, ухом. Чувствуя голод, кусаю и лижу это место, и ответные стоны заглушают шум телевизора. Извиваясь, Люба выгибает шею, сводя меня с ума этой бурной реакцией настолько, что отшатнувшись, выпрямляюсь и смотрю на нее ошалело. Она смотрит на меня также, приоткрыв рот и не двигаясь. Очевидно, что ее ухо побывало в чужом рту впервые, иначе она бы уже была в курсе, что у нее на одну волшебную кнопку больше, чем в базовой комплектации. Снизу вверх смотрит мне между ног, продолжая лежать все в той же позе с закинутыми за голову руками. Забросив за голову руку, стягиваю с себя футболку и бросаю на пол, спрашиваю: — Сыграем? — Во что? — расширенные глаза пожирают мое тело. Скатываются по груди и животу к резинке трусов и штанов. — В поиск сокровищ, — хриплю. — Моих? — хрипит в ответ. — Ага, — снова накрываю ее собой, пресекая любые другие вопросы своим ртом. Вогнав в ее рот язык, включаюсь в игру без раскачки. Оставив ее губы в покое, с жадностью поглощаю каждый миллиметр ароматной, убийственно нежной кожи во всех доступных местах тонкой шеи. Водя по ней языком и оставляя за собой влажные следы, изо всех сил стараюсь не царапаться, отупело понимая, что если собираюсь трахать свою девятнадцатилетнюю студентку и дальше, мне придется бриться чаще двух раз в неделю. — Са-ша-а-а… — в потолок выкрикивает она, когда маленький острый сосок оказывается под моим языком. Толкнув бедром ее колено, заставляю шире их развести и сжимаю ладонью между ее ног через джинсы, набрасываясь ртом на маленькую золотую рыбку под сливочно-белой грудью. Жар между ее ног сводит пах до побеления в глазах. Давлю пальцем на шов джинсов, проводя языком между двух идеальных холмиков, уже зная наверняка, где больше всего она хочет мой язык. К этому месту я двигаюсь, обводя им маленький круглый пупок и расстегивая пуговицу на джинсах, которые стягиваю вместе с бельем, оставляя ее в одних носках и задранном до подбородка топе. — Блять… — сиплю, хватаясь за свой член через штаны и трусы, когда разводит дрожащие гладкие бедра, выгибаясь мне навстречу. Она абсолютно голая. Розовая. Голая. Мокрая. Плоский живот подрагивает, когда кладу на него руку, второй сдвигая вниз свою одежду. Скольжу большим пальцем между мягких складок, прогоняя кулак по зудящему стволу. Шипит, вцепившись в мое запястье. Подняв глаза, смотрю в пылающее страстью лицо. Держась за мою руку, запрокидывает голову и стонет, утопая в своих рыжих волосах. Мое имя в ее исполнении — это целая гребаная симфония! Если добавить к этому один, а потом второй палец, получится целая гребаная опера, а если добавить к этому мой рот, получаем оргазм, который сжимает пальцы так, что успеваю опомниться только тогда, когда, обхватив ладонями тонкую талию, насаживаю на себя извивающееся тело, с хрипом толкая навстречу бедра. — Аааййййй… — визжит Люба, хватаясь за мои руки. Уйдя назад, возвращаюсь под еще один взвизг, который с четвертым толчком становится стоном, после чего резко сбиваюсь со счета, находя ее круглые маленькие сиськи идеальным полотном для жирной точки этой увертюры. Бонус 2 Я всегда считал себя терпеливым человеком. Знать бы где я похерил это терпение, потому что совать член в рот недавно оперившейся девственнице, даже несмотря на то, что она сама этого хочет, казалось мне скотством. Но ее глаза впиваются в мою ширинку, пока стою над ней, опустив вдоль тела руки и жру глазами ее губы, пытаясь представить, что будет, если она пустит свой острый язык в это дело. Переместившись в пространстве, как кошка, Люба становится на колени на матрасе, глядя на меня снизу вверх пылающими глазами. Протянув руку, обхватываю ладонью маленький упрямый подбородок и проталкиваю между розовых пухлых губ большой палец, спрашивая: — Знаешь, о чем подумал я, когда увидел твои губы первый раз? Сглотнув, она мотает головой, а подушки пальца касается ее язык. Мгновенная пустота в башке закономерна, потому что моя кровь начинает активно заполнять трусы, и это при том, что Люба еще даже ничего не сделала. Просто саданула по моему пальцу языком и втянула его в себя, порхая своими пушистыми, твою мать, ресницами. — О том, какой твой рот внутри, — говорю хрипло, второй рукой расстегивая свой ремень. Она проглатывает мой палец до самого основания. Посасывает его, сводя с ума от ощущений моего пальца во влажном кольце ее губ. И делает это, прикрыв от удовольствия глаза. Блять… Расстегнув пуговицу на джинсах, тяну вниз собачку молнии.