Ну какая женщина не испытывает дрожь в первую брачную ночь? Неужто он сам не понимает? Мне Генрих не казался равнодушным человеком, и я задумалась, как бы ему ответить, чтобы он не счел меня ущербной. – Моя мать сказала, что вы приведете с собой друзей, – произнесла я. – Она предупредила меня, что… в общем, она меня предупредила. – Это произошло только что? Но я ведь не привел друзей, так что можете расслабиться. – Выражение его лица оставалось мрачным, и это меня тревожило. – Не думаю, чтобы вы этого хотели. – Вы очень добры. – Я не ожидала, что он мог подумать такое. – Нет. Дело не в доброте. Просто в этом не было необходимости. Я не хотел, чтобы они здесь находились. И тут я с тревожным трепетом поняла, что, принимая решение, Генрих не думал обо мне, а лишь прислушивался к собственным желаниям. В данном случае наши с ним интересы совпали, но мне не следовало тешить себя иллюзией, что такой выбор он сделал ради меня. – Вы все время молчали на пиру, – заметил Генрих. – Моя мать за мной наблюдала, – не подумав, быстро ответила я, но тут же пожалела о своей поспешности, потому что он удивленно поднял брови. – А это имеет какое-то значение? – Да. Точнее… я хотела сказать, что это имело значение. До того как я вышла за вас. Я подумала, что нужно быть не в своем уме, чтобы спрашивать о столь очевидных вещах. – Почему? Стоило ли мне быть с ним откровенной? Я решила, что стоит, поскольку все это больше не имеет значения. – Потому что у нее железная воля. И она очень не любит, когда кто-то нарушает ее планы. Взгляд Генриха был задумчивым, а не осуждающим, но я решила, что он не до конца понимает, что я пытаюсь ему сейчас объяснить. – У нее есть потребность подчинять себе людей. – Видя, что и это не помогло, я сдалась. – Вероятно, ваша матушка более добра к вам, – добавила я. – Моя мать умерла. – Ох! – Я ее совсем не помню. Но вторую жену моего отца нельзя назвать злой. – По лицу Генриха пробежала тень мимолетного воспоминания. – Она действительно была добра ко мне, когда я был мальчиком. – Она еще жива? – Да. – Вы с ней видитесь? – Теперь уже нечасто. – Но она ведь была добра к вам? – Думаю, да. Сказано это было без особого энтузиазма, и я подумала, что, наверное, здесь что-то не так. У Генриха определенно были с этой дамой не самые теплые отношения. – Тогда вам никогда меня не понять, – сказала я. – Наверное, вы правы. – Генрих взял мою руку, перевернул ладонью вверх и мягко погладил большим пальцем. Его брови слегка нахмурились. – Но французской королевы здесь сейчас нет. И она больше не имеет над вами власти, это не в ее юрисдикции. Так что вам незачем больше дрожать. Только сейчас до меня окончательно дошло: Изабелла исчезла из моей жизни и то, что сейчас происходит между нами, ее уже не касается – и никогда не коснется. Эта мысль заставила меня улыбнуться. Я больше не трепетала; на самом деле меня охватило головокружительное ощущение эйфории, совершенно мне незнакомое. Это было прекрасное чувство свободы, расцветающее во мне, будто распускающийся розовый бутон. – Потому что теперь власть над вами полностью принадлежит мне, – продолжал Генрих. Я посмотрела ему в лицо. И веселье меня покинуло: я почувствовала себя неуютно под этим прямым пристальным взглядом; мой муж совсем не улыбался. Это было неприятно. Неужели в его лице я обрела нового сурового надсмотрщика? – Моя мать командовала мной всю мою жизнь, – отважилась признаться я. – Я буду делать то же самое, – отозвался Генрих. – Но вам это не будет в тягость. Он выпустил мою руку, встал и отошел от кровати. Не зная, что сказать, я искала какую-нибудь безобидную тему, поскольку сам он не сподобился завести непринужденную беседу. Похоже, Генрих вообще не умел вести разговор. Молчание заставляло меня нервничать, и я ухватилась за первый вопрос, пришедший мне в голову. – Мы скоро уедем в Англию? – Да. Я хочу, чтобы мой наследник родился там. Генрих снял с шеи массивную золотую цепь с рубинами и очень аккуратно уложил ее на крышку сундука, после чего сел, чтобы снять мягкие сапоги. – Завтра состоится рыцарский турнир в честь нашей свадьбы, – вдруг сказала я – несколько непоследовательно. – Да. – Его голос прозвучал приглушенно, ведь в этот миг он как раз снимал через голову тунику. Я затаила дыхание. – А вы будете в нем участвовать? Генрих поднял на меня глаза и уже приоткрыл рот, чтобы что-то ответить. Но потом передумал и, кивнув головой, коротко бросил: – Собирался. – Вы будете сражаться за меня? – Разумеется. На всех подобных турнирах вы будете почетной гостьей. Я подумала, что это довольно странное выражение, но вслух произнесла то, что, с моей тривиальной женской точки зрения, в тот миг было главным: – Мне нечего надеть – у меня нет наряда, подобающего почетной гостье рыцарского турнира. Генрих тем временем укладывал свой пояс и меч рядом с золотой цепью. – А что насчет платья, в котором вы венчались? Оно не подойдет? Чисто мужской ответ, подумала я; с другой стороны, откуда ему знать нюансы? – Не подойдет. Я одолжила его у матери. – Заметив скептическую ухмылку, я решила прибегнуть к железной логике, чтобы его убедить. – К тому же оно французское. А я теперь королева Англии. Этот аргумент застал Генриха врасплох, и он впервые громко рассмеялся. – Неужто у вас нет ничего другого? Наверняка… – Платье, которое сшили для нашей с вами первой встречи, я оставила в Париже – когда мы, боясь вашего нападения, спешно уезжали оттуда. Его брови сурово нахмурились, как будто я напомнила ему о незавершенной битве, но затем его лицо просветлело. – Очевидно, я должен обеспечить вас достойным нарядом. Я отдам соответствующие распоряжения. – Благодарю вас. – Что ж, уже неплохо. Я провела языком по пересохшим губам. – Я бы хотела выпить немного вина. Мне нужно было кое-что ему сказать, и вино помогло бы мне избавиться от тяжести в груди и развязало бы мне язык. Генрих недовольно опустил подбородок – то ли он редко наливал вино, то ли счел мою просьбу неразумной, – но потом все же с легким поклоном протянул мне прелестный резной кубок тонкой работы. – Только не бросайте его на пол. Я ожидала, что мой муж улыбнется, превратив это в шутку, но он, оставаясь совершенно серьезным, лишь отвернулся, чтобы налить второй кубок – для себя. Вероятно, на самом деле это все же было наставлением на будущее. – Я не понравилась английским дамам, – заявила я, пригубив вино. – Они вас совсем не знают. Я снова приложилась к бокалу. – Они говорят, что моя мать распутница. – Екатерина. – Это прозвучало, как тяжкий вздох. Генрих был шокирован? – Весьма неразумно повторять чужие сплетни. Его ответ меня не удовлетворил, и я опять сделала глоток вина. – Я хотела бы сама выбирать придворных дам. – И кого бы вы выбрали? – Его удивленно поднятые брови скрылись за упавшими на лоб волосами. – Пока не знаю, – честно призналась я.