Часть 5 из 85 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Меня удивило, что английский король был скорее стройным, чем мускулистым, – я ожидала, что такой знаменитый воин выглядит более крепким, – но потом подумала, что, должно быть, эти тонкие пальцы, сжимающие пояс, на котором висел меч, обладают скрытой силой. Ведь Генрих славился боевым искусством, не раз продемонстрированным на рыцарских турнирах, и беспримерной отвагой. А также исключительными манерами – впрочем, видимо, на этот раз они ему изменили, потому что взгляд его ясных карих глаз, напоминавших цветом турмалин, вскоре вновь обратился на меня и довольно бесцеремонно остановился на моем лице. Не самый радушный прием во время встречи на высоком дипломатическом уровне, где должна была решиться моя судьба. Генрих рассматривал меня, как будто оценивал достоинства, скажем, породистой кобылы, выставленной на продажу.
В этот миг мне показалось, будто он ведет себя по отношению ко мне так же пренебрежительно-равнодушно, как и моя бабушка Мария, настоятельница монастыря.
Но потом я вспомнила, кто передо мной, и у меня по спине пробежал холодок. Этот человек мог бы стереть нас в порошок, если бы захотел. Я должна исправно играть свою роль и вести себя, как и подобает принцессе Валуа, даже несмотря на панический страх, поразивший меня, словно летняя молния.
Молясь, чтобы остатки мужества не покинули меня и мои ноги в решительный миг не подкосились, я не отвела глаз и выдерживала взгляд Генриха, – хотя от собственной дерзости у меня и дрожали коленки, – до тех пор, пока герцог Джон не откашлялся многозначительно, как бы давая сигнал к началу битвы. Оба английских лорда прервали неторопливую беседу, а Генрих повернулся к нам лицом. Стоявшая рядом со мной Изабелла заметно напряглась. Я сначала не поняла, чем это вызвано, но отметила, что ее тщательно выщипанные брови нахмурились и сошлись на переносице – насколько это вообще позволял дипломатический протокол.
Затем я с любопытством проследила за ее взглядом, и тут мне все стало ясно. Мою мать привела в ярость не нарочитая роскошь трех рубинов величиной с голубиное яйцо каждый, вставленных в тяжелую золотую цепь на груди у короля Генриха, и не великолепие трех таких же камней, сиявших в перстнях на его правой руке. И даже не вышитые золотом львы, занимавшие две четверти его богато украшенной туники, доходившей до бедер, хотя эти геральдические символы Англии сами по себе выглядели угрожающе. Дело было в том, что две оставшиеся четверти одеяния на его внушительной груди украшали французские лилии, серебряные на синем фоне, – зеркальное отражение узора нашего собственного наряда; эти лилии как бы кричали всему миру, что этот человек претендует на французскую корону с той же непоколебимой уверенностью, с какой заявляет права на собственный трон. Причем Генрих сообщил об этом во весь голос еще до того, как все мы сели, чтобы обсудить этот деликатнейший вопрос. Так что я ошиблась. Вне всяких сомнений, Генрих хотел произвести на нас впечатление, но не ради дружбы, а чтобы запугать и добиться покорности еще до того, как мы скажем друг другу хотя бы слово.
Услышав резкое прерывистое дыхание Изабеллы и заметив плохо скрываемое презрение на ее лице, я поняла, что эти переговоры могут закончиться ничем. И я рискую так и не предстать перед алтарем в качестве королевской невесты.
«Пресвятая Дева, пусть он захочет меня так сильно, чтобы пойти на компромисс! Пусть он захочет меня так сильно, чтобы пойти на уступки моей матери! И заставь Изабеллу быть покладистой, чтобы предложить ему эти уступки».
К нам приближались два английских лорда.
– Герцог Бедфорд, – шепнул уголком рта герцог Джон. – Брат короля. А второй – граф Уорик, еще один чертовски влиятельный лорд.
Однако они хотя бы, пусть и с опозданием, все-таки поприветствовали нас и к тому же для нашего удобства заговорили по-французски, за что я была им особенно благодарна, поскольку мой английский был не слишком хорош и ограничивался общими фразами.
Лорд Джон, герцог Бедфорд, брат блистательного Генриха, учтиво поклонился нам и представил нас Генриху, королю Англии.
– La reine Isabeau de France. Et sa fille, Mademoiselle Katherine[7].
Граф Уорик жестом пригласил нас пройти вперед, при этом другой рукой крепко удерживал за ошейник рвущегося в атаку огромного волкодава, которому явно не нравилось присутствие гепарда.
– Bien venue, monsieur, mes dames… – между тем продолжал лорд Джон. – Votre présence parmi nous est un honneur[8].
Последовала серия вежливых поклонов и реверансов.
– Bienvenue, Mademoiselle Katherine[9], – с улыбкой попытался подбодрить меня лорд Джон; взгляд его был мягким и дружелюбным, и я почувствовала, что улыбаюсь в ответ.
Так вот он какой, этот герцог Бедфорд, чья репутация была почти столь же пугающей, как и у Генриха. Мне понравилось его красивое лицо и любезные манеры. Понравилось, что он не счел за труд поговорить со мной и постарался меня успокоить, насколько это было возможно, хотя мое сердце продолжало судорожно трепетать в груди.
Его брат-король на это не сподобился. Генрих не сдвинулся с места, лишь насупил четко очерченные брови. Он хмурился, глядя на нас, и его голос, резкий и чистый, разом оборвал все официальные приветствия:
– Мы не ожидали, что вы приедете так рано.
Сказано это было по-английски. Я решила, что хмурится он не на меня, а из-за доброжелательности своего брата. Этот надменный король нарочно предпочел английский, понуждая французов говорить на языке, которым никто из них не владел в совершенстве. Он оглядывал нас, высоко подняв подбородок с видом холодного превосходства, и моя мать, стоя перед ним в своей золотой короне и с дорогими кольцами на пальцах, еще больше напряглась под этим пристальным взглядом. Мое сердце, казалось, колотилось уже на пределе – вот-вот не выдержит и остановится. Ситуация становилась для меня все более напряженной, хотя король Генрих не сказал мне еще ни единого слова.
– Насколько мы понимаем, вы пожелали начать переговоры немедленно, – отрывисто произнесла Изабелла – по-французски.
– А короля с вами нет? – спросил Генрих на английском.
– Его Величество занемог и отдыхает в Понтуазе, – ответила Изабелла – снова по-французски. – Его Светлость герцог Бургундский и я будем вести переговоры от имени Его Величества.
– А я желаю иметь дело лично с Его Величеством королем Франции, – настаивал Генрих – на английском.
В отчаянии от сложившегося положения я тихо вздохнула. Неужели Генрих на самом деле столь невыносимо высокомерен?
Король ждал с угрюмым выражением лица. Уорик нерешительно переступал с ноги на ногу, продолжая удерживать за ошейник своего пса, Бедфорд внимательно рассматривал пол у себя под ногами; никто из них больше не осмеливался перейти на французский, и это как нельзя более доходчиво демонстрировало нам, что слово короля Англии для них закон. Между Генрихом и Изабеллой повисло напряженное молчание. Так мы и продолжали стоять, пока лорд Джон в интересах дипломатии не наступил на горло собственной гордости и не перевел все сказанное на латынь.
В конце концов он же поставил меня прямо перед королем и произнес:
– Ваше Величество, мы хотели бы представить вам леди Екатерину.
Я довольно охотно шагнула вперед, сияя от женской гордости, ведь меня подготовили очень тщательно – выражаясь фигурально, «заклали откормленного бычка», как говорится в Библии. В тот день мне не нужно было стыдиться собственной внешности. Я была единственным аргументом Валуа в этих переговорах, и потому было решено, что я стóю того, чтобы понести определенные расходы (разумеется, решение это принимал лорд Джон, а не моя мать). За мой наряд выложили огромную сумму, которую я прежде и представить себе не могла, – три тысячи флоринов. Горячо молясь про себя, чтобы эти деньги были потрачены не зря, я ужасно нервничала: мое дыхание было частым и поверхностным, а рука в крепкой ладони кузена сильно вспотела.
Тем не менее наряженная – наконец-то! – в долгожданное платье с меховой оторочкой, я сделала первый реверанс перед Генрихом, королем Англии.
Впрочем, за миг славы нужно платить. Конечно, очень хорошо, что меня разодели так, будто я уже стала королевой Англии, однако в душном шатре в тот знойный майский день я немилосердно страдала от жары, как будто в поте лица трудилась на королевской кухне.
Тяжелый головной убор в форме сердца, под который были спрятаны мои волосы, обжигал мне лоб, точно горячий пудинг, короткая вуаль липла к влажной шее. Складки роскошной синей, как риза Богоматери, пелерины, подбитой мехом, украшенной богатой вышивкой и придерживаемой ниже груди поясом, усыпанным драгоценными камнями, были такими тяжелыми, что пот струился у меня по спине ручьями. Однако я держала себя в руках, мужественно перенося все эти тяготы и неудобства.
Искренне надеясь, что выгляжу достаточно хорошо, как настоящая принцесса, я свободной рукой слегка приподняла свои юбки, показав край гофрированной нижней туники из золотой парчи. Все это выглядело очень красиво, но это было лишь внешнее впечатление. Под этим роскошным нарядом на мне была моя старая штопаная рубаха из обычного грубого холста, натиравшая тело. Обувь стала влажной от росистой травы, по которой мы сюда шли. Денег на новые туфли и белье не хватило, но английский король не должен был этого заметить под величественно раскачивающимися юбками и расшитым драгоценными камнями корсажем.
Генрих окинул это великолепие (включая платье, украшенное мехом, и все остальное) одним всеобъемлющим пренебрежительным взглядом.
– Мы рады, – ответил он все так же на английском. – Нам давно хотелось познакомиться с французской принцессой, о которой мы наслышаны. – И он с безупречной грацией поклонился мне, приложив ладонь к сердцу.
– Monseigneur[10].
Теперь, когда я оказалась с ним лицом к лицу, на расстоянии вытянутой руки от этих рычащих львов на его тунике, моя отвага улетучилась. Я снова присела в глубоком реверансе, потому что, как мне показалось, Генрих ожидал от меня именно этого, и замерла, потупившись; но затем я почувствовала дуновение ветерка, услышала плавную поступь и увидела перед собой носки его мягких кожаных сапог. Генрих протянул мне руку:
– Миледи. Поднимитесь.
Сказано это было тихо, но прозвучало как не допускающий возражений приказ. Я подала Генриху ладонь, и он заставил меня выпрямиться в полный рост. Немного наклонившись в мою сторону, он в знак приветствия слегка коснулся губами сначала одной моей щеки, а потом и другой. А затем нежнейше поцеловал меня в губы. Мое сердце бешено затрепетало; меня словно обдало жаром, и я густо покраснела до корней волос, прислушиваясь к тому, как его губы касаются моих губ, а жесткая от рукояти боевого меча ладонь крепко сжимает мою руку. В голове стучала одна-единственная мысль: король Генрих поцеловал меня в знак приветствия! Я потрясенно смотрела на него, не в силах произнести ни слова устами, которых он только что касался.
– Слухи о вашей красоте не лгут, леди. – Генрих отвел меня немного в сторону от остальных и продолжил потеплевшим голосом: – Теперь у меня появилась возможность собственными глазами оценить подарок, который делает мне королевская династия Валуа.
Это, без сомнения, был комплимент, но лицо Генриха оставалось строгим. Эти англичане вообще когда-нибудь улыбаются? Борясь с собственным косноязычием, я мучительно искала подходящий ответ, призывая на помощь свои познания в английском языке.
– Вы говорите по-английски? – спросил Генрих, когда мне так и не удалось ничего придумать.
– Совсем немного, Monseigneur, – сумела произнести я с ужасным, надо полагать, акцентом. – Но я выучу.
– Конечно, выучите, – кивнул он. – Выучите, ведь это обязательное условие.
– Клянусь, что буду заниматься каждый день, – заверила я его, еще сильнее нервничая из-за серьезности его тона.
Но Генрих тут же потерял интерес к отсутствию у меня лингвистических навыков; его взгляд скользнул с моего лица на корсаж платья, где у самого выреза был приколот оправленный в золото крупный сапфир.
– Что-то не так, милорд? – с тревогой спросила я, потому что он опять нахмурился.
– Брошь.
– Вот эта, милорд? Это подарок герцога Джона в честь сегодняшнего события.
– А где подарок, который послал вам я? – суровым тоном поинтересовался Генрих.
Я растерянно покачала головой. Решив, что я его не поняла, он снизошел до того, что обратился ко мне на беглой придворной латыни:
– Я думал, что вы обязательно наденете мою брошь, Mademoiselle. – В его голосе звенел ледяной холод.
– Какую б-брошь, милорд? – пролепетала я.
– Я послал вам брошь в знак своего расположения. В форме ромба, с лилиями из рубинов и аметистов в золотой оправе.
– Я не получала ее, милорд.
Генрих нахмурился еще сильнее.
– Это дорогое украшение. Стоимостью в сто тысяч экю, если мне не изменяет память.
Что я могла на это сказать?
– Ее у меня нет, милорд. Вероятно, она потерялась.
– Не иначе. Возможно, эта брошь попала в руки моих врагов. Подозреваю, что она пошла на военные расходы дофинистов, стоящих на ложном пути соратников вашего брата, готовых сражаться против меня.
– Я тоже так думаю, милорд.
Это был странный, тревожный разговор; у меня сложилось впечатление, будто Генриха больше волновала дороговизна утерянного подарка, чем то, что он, так и не дойдя до меня, не доставил мне удовольствия. Король Англии определенно был недоволен. Я искоса глянула на него, гадая, что он скажет дальше; тема, по-видимому, была исчерпана.
– Я ждал вас всю свою жизнь, Екатерина. И намерен на вас жениться, – заявил Генрих, очень спокойно и четко выговаривая слова. – Вы станете моей женой.
Он не спросил, хочу ли этого я. Мы оба знали, что я подчиняюсь диктату своей семьи. И тем не менее я ответила от всего сердца:
– Да, милорд. Я тоже очень желаю этого.
Генрих изящно поднес мою руку к губам в знак уважения и наконец-то улыбнулся. Мне показалось, что это улыбка, какую мужчина дарит женщине, которой восхищается, к которой испытывает определенные чувства. Женщине, которую он сможет по-настоящему полюбить. Суровые черты его лица расслабились, взгляд потеплел. Этот простой знак приятия переполнил меня восторгом; я была в восхищении от этого замечательного человека. Когда я радостно улыбнулась ему в ответ, мои щеки продолжали гореть.
– Екатерина, – пробормотал Генрих. В его английском произношении мое имя прозвучало ласково.
– Да, милорд?
Он не такой суровый, подумала я, плененная ощущением его близости и обаянием взгляда. И не холодный. Он красивый и сильный, и хочет взять меня в жены. Я чувствовала, что стремительно скатываюсь в пучину любви к этому мужчине, и когда Генрих снова поцеловал меня, сначала в щеку, а затем в основание правой ладони, мое сердце запрыгало от радости и я живо представила себе картину, открывшуюся глазам наших благородных зрителей: король Англии чрезвычайно галантен со мной, самой младшей из дочерей Валуа.
– Я должен прислать вам еще одно украшение, – сказал Генрих.