— Большое упущение допустил господин Колечанский, — продолжал Зеленка. — Лишил он вас, получается, пенсии-то. Старушка окончательно помрачнела. — Что ж, может статься. До сих-то пор у нас никаких забот с этим не было. За квартиру мы не платили. Питание тоже имели бесплатное. Опять же часть урожая с сада продавали… — Но вы же, тетушка Мари, тоже работали на него: готовили ему обед, стирали, в комнатах убирали, дом в порядке содержали. А взамен что получали? Только фрукты, в саду оставшиеся? — Почему только? Подарки еще… — Что именно, сколько подарков, какие? — Деньги он нам давал. Когда, бывало, и триста форинтов даст, а когда пятьсот… — Понимаю. Словом, получали вы не зарплату, а подарки. Чтобы помалкивали, если спросят! — Да нет, господин капитан, вы не подумайте про него чего плохого, — сказала Кечкешне. — А много вам работать приходилось, тетушка Мари? — Много! — подтвердила старушка. — Что верно, то верно. Много. Когда меня еще только взяли сюда, мне сразу за четырьмя детишками ухаживать пришлось. Не знала я с ними ни дня, ни ночи. Ну и потом тоже. Словом, всегда я работала. Каждый день. От зари и до зари. — Понимаю… Прожили вы здесь с супругом почти всю свою жизнь… Ну а кто-нибудь из господ когда-нибудь с вами разговаривал? Так просто, не по делам, а о жизни вашей? Довольны ли жизнью? Чего вам хочется? — Молодой барич Янош, когда он еще здесь жил, вот он говаривал с нами. Только и он уж давно сюда не приходит. Рассорились они с господином Леринцем. — А другие? — Ну и молодой барич Балинт. Он тоже нет-нет да и заглянет к нам сюда. Сигаретку выкурить. Аль просто так. Он меня иной раз бабулечкой назовет. Его я тоже ведь растила. Начиная с шестилетнего возраста. А другие — нет, из других никто к нам не заглядывал. — Сестры Колечанские не заходили? — Нет, что-то и не припоминаю, когда барышни заходили сюда в последний раз. — А вы, тетушка Мари, вы сами не навещаете их? — Редко. — Н-да, состарились. Одни остались. Грустная жизнь, — вслух размышлял Зеленка. Он сделал паузу и вдруг задал вопрос, простой, негромкий, но тяжелый, как камень: — А детки-то у вас свои есть? — И деток у нас нет, — вздрогнула Кечкешне. — Что, не хотели? — снова спросил Зеленка все так же негромко, доверительно. — Как же не хотеть?! Хотели. Да только не разрешили нам. Не разрешили! — не сказала старушка, почти выкрикнула, с болью. — Да кто же мог вам не разрешить? Леринц Колечанский? — Нет, не он. Родители его. Они нам с мужем условие поставили, как мы еще только поженились. Чтобы детей, сказали, у нас не было. А если будут дети, то они сразу же нас, значит, и увольняют. Ну а что нам было делать? Куда нам было податься с мужем? Назад в деревню, в ту нору земляную, откуда я сбежала? К матери на шею? Или на улицу? — Голос ее сорвался, она умолкла, а из глаз ее градом покатились слезы. Но прошла минута, и Кечкешне вдруг подняла голову, утерла слезы и очень твердым взглядом посмотрела на Зеленку. — Ладно, господин капитан, спрашивайте. Спрашивайте все, что вы от меня узнать хотите. — Я? — удивился Зеленка. — Даже уж и не соображу, о чем спросить. — Ну я-то думаю, что вы не просто поговорить со мной зашли? И не сердитесь, что горе мое на меня так вдруг нахлынуло. Спрашивайте все, что нужно. На все вопросы ответ дам. — Где хранил господин Колечанский свою переписку? — сказал Зеленка. — Где хранил? А в ящиках стола хранил. И в шкафу несгораемом, что для денег. Только сжег он все. Недели две тому. В саду. Сам сложил в кучку все бумаги и сжег. И дождался, пока они все в пепел превратятся. А потом даже пепел приказал моему муженьку в землю зарыть. — Почему? — Чтобы, значит, спрятать прошлое свое. От Гизелы, невесты своей нареченной… — Вот как? Ну что ж, за рассказ спасибо… — А денег у хозяина было, что он и сам не знал сколько, — продолжала Кечкешне. — Вы мне вот что скажите, что за человек был Колечанский? — Который? Старик или сын его, хозяин наш покойный? — Ну, наверное, сначала о старом Колечанском… — О старом? Ладно. Словом, пока жив он был, в доме никто пикнуть не смел. Такой же был, как и его отец. Будто кремень. Никого никогда не слушал. Дочерям своим сам выбрал мужей. Кого выбрал, за тех им и идти надобно было. Сына Яноша он отдал обучаться в кожевники, потому что собирался открыть свою кожевенную фабрику. Супружницу, ту иной раз он и поколачивал. — Когда пьян был? — Не пил он никогда. А если и пил, то по нему, бывало, все равно ничего не заметишь. Зато на жене синяки заметны были. И дочек он тоже колошматил. Не щадил никого — ни бога, ни человека! Вот какой он был! И я от него иной раз пощечины получала. Ой, да еще сколько! Ну а барыня сама тоже любила порой руки распускать. — Как старик скопил такое-то богатство? — О том я не ведаю. Было у меня других забот много, чтобы об их богатстве думать. Только вижу я, что земельки у него все больше становится. То здесь пять гектаров прикупит, то там двадцать. Жадный он был. И скупой. И беспощадный. Одно слово — барин! — А вы мне вот что скажите: родственники господина Колечанского любили его? — допытывался Зеленка. — Богатых людей завсегда ненавидят. Но угодничают перед ними. — Ну хорошо, а что здесь происходило в последние дни жизни господина Колечанского? — А ничего не происходило. — Но ведь были же у него какие-то посетители? — Да как вам сказать?.. Вот в среду вечером барин молодой, Балинт, здесь был. Проститься приходил. Они с женушкой в четверг на отдых уезжали. Только господина Леринца, как назло, дома не было. Барич подождал, подождал. К нам заглянул. Выкурил сигаретку, потом с мужем моим они пошли сад посмотрели, дом вокруг обошли… — И вместе назад в дом вернулись? — Нет. Муж мой раньше пришел. Потому что к тому времени уже и сам господин Леринц возвернулся. А немного погодя и молодой барич пришел. Он ходил еще по саду, смотрел, как сирень цвет набирает. Потом они с господином Леринцем кофе попили. И господин Леринц его до калитки проводил. Очень ему понравилось, что молодой барич пришел с ним проститься. — Проститься, говорите, приходил? Скажите, а где он работает? — Он — шофер на металлургическом заводе. — А чего ж он сейчас, в апреле, поехал отдыхать? — Да видите ли, он директора завода возит. А директор его заболел. Вот и дали молодому баричу путевку в дом отдыха. Так что они прямо в четверг и уехали. — Вы уверены, что уехали? — Так он сказал. — Ну тогда другое дело. А скажите, ничего сюда с собой не приносил молодой барич? — С портфелем приходил. А было в нем что — не знаю. Говорит, купил в дорогу то, другое. В общем приезжал он не на машине, как обычно, а пешком пришел. И время уже было, этак часов около шести. Под вечер, одним словом. — Господин Колечанский приветливо принял его? — Приветлив был. — Ну а еще кто-нибудь не заглядывал сюда на днях? — В тот день — нет. А на неделе два раза заходила Гизика. Невеста господина Колечанского. И во вторник была, и в четверг. Господи, как она-то, бедняжка, перенесет такое горе? — Сколько барышне лет? — Да уж под сорок. В общем, вполне подходили они друг другу. — Вчера вечером ее здесь не было? — Нет. Сегодня она должна была прийти к нему в гости. На уху. — А кто же был здесь вчера? — Никого. Когда господин Колечанский на рыбалку собирается, он накануне никого не принимает. Готовится. Хлопотное дело это — рыбалка. Опять же поплавки. Ну в общем сами знаете, как это все! Зеленка сам не знал. Он мог только предполагать, сколько всего связано с подготовкой к рыбной ловле. Потому что сам он уже с детских лет не рыбачил.