Бауэр поднял голову. — Трудностях? Вы полагаете, у Брауна есть трудности? Вы что-то замечали? Я к тому, что, если годами вместе работаешь, кое-что волей-неволей бросается в глаза. Старший врач задумчиво покачал головой. — Что тут заметишь? Мы же все чересчур заняты собой. Конечно, у Брауна есть трудности: не женат, а ведь уже не мальчик. Одно время у него, кажется, было что-то с Гальбах. Он как-то говорил. Но, видимо, все так и кончилось ничем. Эта история, похоже, действительно далась Брауну нелегко. Неуравновешенность и угрюмость не способствуют возникновению дружбы. Но когда Браун начал встречаться с Гальбах, он изменился в лучшую сторону: стал общительным, дружелюбным, порой даже галантным. Вплоть до одного вечера. Бергер хорошо его помнил, ведь еще и полугода не прошло. В тот вечер он искал сигареты по всей квартире. В пальто нету, в пиджаке пустая пачка и масса спичек. — Держи на память, — буркнул он, сунув коробок жене. — Может, у тебя в виде исключения найдется хоть одна сигарета? — У меня? — Она разыграла удивление. — У меня есть все, кроме сигарет. Бросай курить. И тебе это будет на пользу, и мне не придется больше слушать, как ты кашляешь по утрам. Да и шторы от дыма портятся, хотя это тебе наверняка неинтересно. Бергер махнул рукой. Эту проповедь ему читали уже много лет, она его не трогала. И жена знала об этом и смирилась. — Опять идти, как же неохота! — досадливо сморщился Бергер. Когда он открыл дверь ресторана и в лицо ударил гул голосов и характерный запах пива, табачного дыма и жареного картофеля, курить уже расхотелось. Он бы с радостью повернул обратно. Луиза приветливо кивала ему из-за стойки, так повелось давно, с тех пор как он ее оперировал. — Добрый вечер, господин доктор! — воскликнула она, ловко ополаскивая стаканы. — Что вам подать? Может, выпьете за компанию рюмочку коньяку, моего любимого? Не дожидаясь ответа, она наполнила две рюмки отработанными за долгие годы экономными движениями. Подошедший официант тоже поздоровался с Бергером, а из-за раздвижного кухонного окна приветственно махнул рукой Луизин муж. Бергер был здесь довольно частым гостем. Год-другой назад он регулярно ходил сюда играть в «скат», но теперь карточный кружок распался. Он пригубил коньяк — прекрасный букет! — и, спросив пачку сигарет, заметил: — Весело тут у вас. Луиза отворила стеклянный шкаф, достала сигареты. — И впрямь весело, грех жаловаться, — сказала она. — Иной раз даже слишком. — Что, надоело? — Почему? Вы же знаете, я люблю стоять за стойкой. Бергер расплатился, собираясь уйти, и тут его внимание привлек звон бьющегося стекла. Он оглянулся, Луиза сердито подняла голову. — Так и есть — доктор Браун, — сокрушенно вздохнула она. — Что-то с ним неладно сегодня. Часа четыре уже сидит, ничего пе ест, а пьет очень много. Франц отказался принимать его заказы, а он со злости на рожон лезет. Браун сидел возле окна. С тупой злобой пьяного юн локтями смахивал со стола стаканы и рюмки. И с глуповато-свирепым видом озирался по сторонам. — Ну, у кого есть возражения? — вызывающе громко повторял он. Бергер ожидал скорее нечленораздельного лепета, но Браун говорил отчетливо и ясно. — Я задал вопрос! Спокойствие, официант, я за все уплачу. Мне без разницы. — Из вашей клиники, — с укором сказала Луиза. Дурацкое положение. Бергеру вовсе не улыбалось при всем честном народе препираться с пьяными, тем более с собратьями по профессии. — Первый раз вижу его таким, — пробормотал он. — Верю, — кивнула Луиза. — Мы тоже. У него не иначе как серьезные неприятности, помяните мое слово. Я своих клиентов знаю. Только бы он не очень скандалил. Другие посетители как бы отпрянули от Брауна. Видно было, что они силятся держать дистанцию и потому подчеркнуто увлеченно беседуют и нарочито не слышат шума, производимого доктором Брауном. — Пойду взгляну, — сказал Бергер. Браун удивленно и недоверчиво уставился на него и начал качаться вместе со стулом, как невоспитанный мальчишка, отталкиваясь обеими руками от стола. Жалкая попытка доказать свое превосходство. Бергер, словно и не замечая этого, сел. Во взгляде его читалось дружелюбное участие, от которого Браун явно почувствовал себя неловко. — Привет, шеф! — с напускной бравадой сказал он. — Добрый вечер, коллега, — поздоровался Бергер. Браун перестал качаться. И отодвинул свой стул немного вбок, когда официант начал тряпкой собирать пролитое пиво. — Еще что-нибудь? — Франц обратился к Бергеру, точно Брауна здесь вовсе не было. — Да, два черных кофе, пожалуйста, и покрепче. Франц ухмыльнулся. — Что случилось, Браун? — спросил Бергер у своего коллеги, когда официант отошел от столика. — Зачем вам это? Такой спектакль, здесь, на глазах у стольких людей? — Воспитывать меня пришли, да? — взъерепенился Браун. — Я не ребенок, слава богу, обойдусь без нянек. Но раз уж вы спрашиваете зачем, отвечу: так надо! Черт побери, в самом деле надо, ибо все, уважаемый коллега, все вокруг не стоит и выеденного яйца. Мне плевать, разобью ли я здесь что-нибудь, буду завтра оперировать или нет, лягу сегодня спать или напьюсь. Понимаете? Нет? Где вам понять. Слишком уж вы нормальны для этого мира. После каждой фразы, словно бы подчеркивая ее, Браун энергично кивал головой. Бергер угостил его сигаретой. Похоже, парень совсем пал духом, если позволил себе так распуститься. Депрессия? У Брауна? С его-то цинизмом? Или как раз поэтому? Но ведь в последние несколько месяцев он совершенно отказался от прежней своей манеры. Это что же, рецидив? Бергер сталкивался с подобными вспышками у больных. Как правило, им достаточно было выговориться перед человеком, к которому они питали доверие, и все приходило в норму. Может, и с Брауном то же самое? Кто его знает… Врачи, в конце концов сказал себе Бергер, тоже люди, со своими эмоциями, переживаниями, психическими нагрузками. — А вы сами? Сверхнормальны? Или вы и есть мир? — спросил он. Браун пытался осмыслить его слова. Но одурманенный алкоголем мозг слушался плохо. — Я? Кто я? Я просто выдохся. Сыт по горло, ни видеть ничего не хочу, ни слышать, а тем более не нуждаюсь в проповедях. — Что же вас доконало? Прежде чем Браун успел ответить, официант подал кофе. И не отказал себе в удовольствии собственноручно налить чашечку Бергеру. Брауна он опять проигнорировал. Тот кисло улыбнулся. — Сэкономим на чаевых, — буркнул он в спину Францу. — Все тут одна шайка. Браун, видимо, в самом деле много выпил. Пытаясь стряхнуть пепел, он никак не мог попасть пальцем по сигарете. В конце концов пепел упал сам, на скатерть, однако Браун этого не заметил. — Вам-то хорошо, — говорил он. — вы везучий, что на службе, что в личной жизни. Держу пари, дом у вас полная чаша: и стиральная машина есть, и телевизор, скорее всего цветной, и холодильник, и автомобйль, и библиотека, и письменный стол, и горка со старинным фарфором, и еще много чего. Ваша жена все это холит и лелеет, у вас ведь есть жена. А у меня? — Тут дело за вами, — подлил Бергер масла в огонь; интуиция подсказывала ему, что Браун вот-вот доберется до сути своих трудностей. — Как это за мной? Я же хотел, я сегодня сказал ей, что мы поженимся. И как вы думаете, что она ответила? Ну, говорите, говорите! По-вашему, она растаяла от радости и прослезилась, да? Как бы не так! Черта с два! Она побледнела и испугалась. А потом промямлила, что давно хочет со мной поговорить, что так продолжаться не может. У нее, мол, есть другой, не то чтобы я плох, мы-де можем остаться друзьями, но любит она, по-настоящему любит, этого другого. И уже давно. Теперь ясно, почему она в последнее время не желала со мной никуда ходить. Он погрузился в воспоминания. Вергер все понял: история заурядная, но болезненная и неприятная для отвергнутого. Вот и Браун, далеко не мальчик уже, заметил, что его ухаживания в последнее время остаются без ответа, попытался выправить ситуацию, предложив своей даме руку и сердце, и потерпел неудачу, что определенно явилось для пего жестоким ударом. — Не надо так отчаиваться, — сказал Бергер. — Сейчас, конечно, вам очень тяжело, но падать духом пока рановато. Еще столько всего впереди. — Только не у меня, — упрямо буркнул Браун, и Бергер почувствовал, как он внутренне ощетинился. — У меня впереди ничего больше нет. — Ерунда. — Мне виднее. Но я не отступлюсь. Меня так просто не спровадишь. Вот посмотрите, как я буду бороться. Вы меня еще узнаете! В его голосе послышалась угроза. Но Бергер только миролюбиво улыбнулся, сочтя это пьяной болтовней. — Я не придаю этому особого значения, — сказал он и майору Бауэру. — Доктор Браун был глубоко оскорблен в своих лучших чувствах. Потом он сразу утих. Бауэр покачал головой. Не стоит, конечно, приписывать таким вещам слишком большой вес, но этот доктор Браун попал под подозрение. Он несколько раз пытался обмануть следствие, замалчивал важные факты. И вообще, признавался лишь в том, что можно было сразу проверить. А тем самым затруднял работу полиции. С какой целью? Бауэр обладал достаточным опытом, чтобы сделать вывод: надо обязательно пройти по этому следу, пусть даже он окажется ложным, зато риск ошибки уменьшится. — Но, — опять начал старший врач (ему, видно, было не по себе от своих неодобрительных отзывов о Брауне), — кто вам сказал, что речь тогда шла о Лоре Гальбах? Бауэр, однако, как будто был и не склонен принимать в расчет столь тонкие чувства. Ведь он имел дело с убийством, даже с двойным убийством. — Вы же и сказали, — быстро отпарировал он, — вся клиника думала, что у них роман. Да и полиции со вчерашнего вечера стало кое-что известно о ситуации в вашей клинике. Мы сложа руки не сидели, нет уж, в этом нас никто не обвинит. Бергер ничуть в этом и не сомневался. Только досадовал, что вопреки обыкновению позволил себе увлечься и столько наговорил о другом человеке, да еще такого, что может оказаться многозначным. Наверно, и на него тоже подействовали события последних дней. Майор принялся собирать свои бумаги. Задребезжал телефон. Бергер снял трубку. — Вас, — сказал он и вышел из комнаты. Звонок был от Гайера, из Ростока.