Она кивнула. — Но как? — Ваш муж скончался. Я, само собой, верю вам, но тем не менее хотел бы видеть свидетельство о смерти. Полагаю, вы поймете меня правильно. А ведь майору достаточно было повнимательнее вглядеться в фотографии на радиоприемнике и рядом с ним, подумал Гайер. Он-то сам давно их заприметил. На всех был изображен один и тот же человек — гимназист, студент, жених, адвокат в мантии, старик с красавцем сенбернаром — и надгробие, где оставлено было свободное место для второй эпитафии. Старая дама уже рылась в шкатулке, которую достала из шкафа, отперев замысловатый замок одного из ящиков. Разумеется, вдова адвоката отнеслась к просьбе майора с полным пониманием. За годы замужества она усвоила, что юридические нормы обычно не принимают во внимание чувства людей. Кроме того, в ней вспыхнула безотчетная ярость: надо же, какой-то негодяй посмел запачкать имя ее мужа, честнейшего человека, втоптать его в грязь. Достаточно было посмотреть на эту женщину, чтобы убедиться в правдивости ее показаний. Гайер пометил себе дату смерти и записал, какая инстанция выдала свидетельство, после чего они откланялись. Майор еще раз попросил прощения за доставленные хлопоты, вдова только рукой махнула: дескать, ну что вы! Когда они уже направились к выходу, она робко удержала Бауэра за рукав. — Извините, господин майор, вас не затруднит позднее, когда вы закончите дело, уведомить меня, что имя моего мужа вновь чисто и незапятнанно? Пожалуйста, сделайте мне это одолжение. Может, господин обер-лейтенант позвонит мне? Вы ведь не откажете, молодой человек? Для меня это в самом деле очень важно. Им было понятно, что в ближайшее время для старой дамы главной, более того, главнейшей заботой будет чистота имени мужа. Они обещали выполнить ее просьбу. В машине Бауэра как подменили. Энергия била из него ключом. Хорошенькое дело! Человек ложится в больницу, убивает медсестру и пациента, дает показания полиции и преспокойно исчезает. Н-да, явный просчет, и какой! Но рвать на себе волосы все равно бесполезно. — Прибавь скорость! — сказал майор, пытаясь между тем представить себе мнимого Бернхарда Вебера. Он же сидел перед ним, беспомощный, растерянный, больной, на первый взгляд слегка не от мира сего. А за этой безобидной внешностью скрывался убийца, который, возможно, все время держал в кармане халата пистолет, поскольку в палате, где провели тщательный обыск, ничего найдено не было. Или он уже успел избавиться от оружия… Гайер прав, такое по плечу лишь опытнейшему профессионалу. Уже с дороги Бауэр по радио отдал соответствующие распоряжения, так что к их приезду все члены опергруппы уже собрались в кабинете майора. Пришел и непосредственный их начальник, полковник Клингбайн. Здесь же были капитан Кёрнер, доктор Вендланд и двое товарищей из НТО. Майор коротко доложил обстановку. Его энтузиазм заразил остальных. Гайер готов был сию же минуту устремиться в дорогу, правда, толком не зная, в какую сторону. Полковник Клингбайн подытожил: — Главное сейчас — сосредоточить все силы на розыске преступника. Вы, майор, подготовите фоторобот и прежде всего покажете его для уточнения в клинике, тамошние сотрудники как-никак видели преступника дольше других. Вы, товарищ обер-лейтенант, немедленно езжайте туда и обеспечьте среди персонала надежных очевидцев. Затем объявление о розыске пойдет по радио во все отделения. Розыск возглавлю я лично, как координатор, тогда вы все сможете принять участие в операции. Есть еще замечания? Нет? В таком случае действуйте! И не забывайте, преступник особо опасен. Молодец полковник — не сковывает майора по рукам и ногам, подумал обер-лейтенант Гайер. Кроме того, майор единственный из криминалистов своими глазами видел преступника. Возможно, это окажется решающим преимуществом. Старший врач Бергер со смешанным чувством взглянул на обер-лейтенанта, влетевшего к нему в кабинет. Но тотчас же изъявил готовность помочь и подобрал нужных лиц. Первым он назвал себя, затем Ахима Меркера, который дежурил, когда поступил этот пациент, а также сестру Марианну из второго отделения, выказавшую наблюдательность в характеристиках людей. — Уму непостижимо, — с сомнением проговорил Бергер. — Убийца все-таки не ляжет рядом с жертвой. Для всякого мало-мальски нормального человека это немыслимо. — Как видите, в больнице и такое не исключено, — отозвался Гайер. — Ведь каждый здесь мог внимательно за ним наблюдать, мог запомнить его внешность! С ума сойти. Гайер думал примерно так же и потому сказал: — Дайте срок, объясним и это. Но есть другой вопрос: как насчет диагноза? Этот человек в самом деле нуждался в госпитализации? Бергер даже удивился. — Конечно. Он пришел к нам из поликлиники района Лейпциг-Норд с направлением, в котором констатировалось неоднократное раздражение слепой кишки. Клиническое обследование и анализы полностью подтвердили диагноз. Гайер записал себе, что надо проверить картотеку поликлиники района Лейпциг-Норд. Кое-что пока неясно, но об этом позже, сейчас главное — не дать преступнику скрыться. Майор не заставил себя долго ждать. Он привез фоторобот и предъявил его по очереди всем троим: Бергеру, Меркеру и сестре Марианне. Старший врач без колебаний сказал: «Он!», Меркер — тоже. Только сестра Марианна медлила. — Что-нибудь не так? — спросил майор, заметив ее колебания. — Да нет вроде. Он самый, больной Вебер, аппендицит. Но я вот что вспомнила. Вы знаете, у него был очень красивый загар. Такое впечатление, будто человек только что вернулся из отпуска. А может, просто работал на воздухе, в саду например. Так вот, я обратила внимание, что у него на лице есть незагорелые места. Здесь. — Она повернулась к Гайеру, который сидел ближе всех, и провела ему пальцем от уха до подбородка, с обеих сторон. — Я еще подумала: надо же, какой молодец — сбрил бороду, возможно даже окладистую. Я не выношу бородачей, — извиняющимся тоном добавила она. — Сестричка, дорогая, да вы просто золото! — воскликнул Гайер. — Пойдемте, надо приделать ему бороду. — Что вы, я сейчас не могу, — возразила она, бросив взгляд на старшего врача. — Идите-идите, я там предупрежу. В коридоре им встретилась Рози Хайдеке. Она удивленно посмотрела на долговязого обер-лейтенанта и радостно шагнула к нему. Он улыбнулся в ответ, но тотчас же мотнул головой. — Потом. Сейчас нет времени. Я позвоню, как только сумею. И он исчез за стеклянной дверью с надписью «Вход воспрещен». — Ничего себе, убила бобра, — пробормотала Рози себе под нос. Правда, не похоже было, что она очень уж этим расстроена. 14 Мопед чихал, но она не обращала на это внимания: едет и слава богу, лишь бы поскорее. Погода чудесная, а у нее сегодня первый день отпуска! Еще каких-нибудь полчаса — и она доберется до его коттеджа. У нее были основания надеяться, что после этого отпуска она оставит лагерь незамужних и пополнит собою ряды людей семейных. Хватит уж разговоры-то говорить, хватит выслушивать ехидные замечания от родных и знакомых, да и от сослуживцев. А что — крыть нечем! Ей самой скоро тридцать, он тоже не молодеет. Пестрая косынка трепетала за спиной. Светлая рыжеватая прядка выбилась наружу и лезла в глаза. Поэтому она поминутно встряхивала головой или пальцем подтыкала волосы под косынку. Не доезжая до Кляйн-Йены, пришлось затормозить: железнодорожный шлагбаум был опущен, и перед ним уже выстроились цепочкой легковые машины. Хорошо зная эти места, она съехала на обочину, свернула у шлагбаума направо и покатила через Грос-Йену, правда, по брусчатке. Чемоданчик на багажнике подозрительно подскакивал, но кожаные ремни с честью выдержали испытание тряской. На мосту через Унструт скорость ограничена, всего 10 км/ч, однако она оставила это предупреждение без внимания. Толстые брусья так и застучали под колесами. Ну и удивится же он, увидев меня сегодня! — подумала она. Ведь еще целый день удалось выгадать. По идее, если он разделяет ее чувства, то должен обрадоваться. Он уже десять дней один в коттедже. На выезде из Грос-Йены дорогу запрудило овечье стадо. Гудеть без толку, нервничать тоже — овцы все равно не посторонятся, а пастух даже ухом не ведет. Шлагбаум наверняка давно подняли, и весь этот крюк не дал никакого выигрыша во времени. Чуть поодаль высилась над виноградниками крепость Шёнбург. Здешние места, как всегда, заворожили ее, должно быть, виноградники источали некие флюиды, и потому каждый приезд сюда становился событием. Когда она въехала во Фрайбург, на асфальтированном шоссе появились те самые легковушки. Она направилась к Рыночной площади. У кафе-мороженого, как всегда, стояла очередь. В киоске торговали сардельками. Она остановилась возле заправочной станции. К коттеджу лучше приехать с полным баком. Отсюда его уже видно: вон он, на склоне горы — белые стены, некрашеные деревянные ставни. Сюрприз так сюрприз, решила она, подъеду сверху, через лес, а не снизу, где Эрнст может заметить меня издали. Что, если он как раз дремлет на солнышке? — Не пора ли проснуться, милочка! — сказал за ее спиной шофер грузовика. Бак был полон, бензин вот-вот хлынет через край. — Горючее-то денег стоит. Она тронула с места. Знакомая лесная дорога. Летом, в сухое время, вполне сносная, но осенью и зимой бесчисленные выбоины и глинистая почва делали ее весьма коварной. Вдобавок колеи год от года становились все глубже, все разъезженней, никто ведь не думал привести дорогу в порядок. Под конец на довольно отлогом участке она выключила мотор и поехала по инерции. Укрытая кустарником, она обвела взглядом прелестный дачный участок. У верхнего его края — коттедж с просторной террасой по фасаду, откуда открывается чудесный вид на Фрайбург и долину Унструта. Лужайка аккуратно подстрижена. Фруктовые деревья здесь прекрасно себя чувствуют и недурно плодоносят. Клумбы — за ними тщательно, с любовью ухаживала она сама — пестрели цветами. Давненько она тут не бывала, уже несколько недель приходилось работать по выходным. Она не первый год любовалась этим пейзажем и все равно каждый раз с жадным интересом высматривала новые травы и цветы. Эрнста не видно. На участке его нет, в качалке тоже, хотя он не прочь покейфовать там после обеда. Наверно, в коттедже — читает или спит. Он говорил, что намерен как следует полениться. И автомобиля тоже не видно. Наверняка стоит внизу, у крестьянина Кюне, который сдает им свою ригу, ведь с тех пор как его коровы перекочевали на кооперативную ферму, ни солому, ни зерно там больше не хранят. А Эрнст и доволен, что машина под крышей. Из трубы вился легкий дымок. Значит, он дома, только непонятно, зачем в разгар лета ему вздумалось топить печку. Она тихонько подкралась к коттеджу, чертыхаясь про себя, что гравий хрустит под ногами. Заглянула в окно — в кухонной нише его не видно. Обогнула дом и поднялась на террасу. Дверь распахнута настежь. Занавес из круглых деревянных бусин, который она своими руками смастерила прошлой зимой, не пропускал мух в комнаты. Плетеные стулья Эрнст вынес на воздух. Раскрытый зонтик сейчас, в полдень, давал совсем мало тени. Она отвела занавес в сторону. Бусины громко застучали. Эрнст, который, сидя на корточках возле печи, жег бумаги, обернулся, как ей показалось, с испугом. — Попался! — торжествующе воскликнула она, бросая вещи на лавку. — Секретные документы сжигаешь, да? Притом летом, когда это сразу заметно?! Она ослепительно улыбнулась и вскинула голову, сдернув косынку. Весело взглянула на него. Однако на его лице особых восторгов не отразилось. Выходит, весь сюрприз насмарку. — Сегодня приехала? — спросил он. Радостная встреча, нечего сказать, мелькнуло у нее в голове. — А что? — ответила она чуть раздраженно и тотчас же постаралась улыбнуться, решительно не желая портить себе настроение. — Извини, — выдавил он и встал, чтобы обнять ее. — Здравствуй. — Ты не рад, что я сумела вырваться пораньше? Специально работала сверхурочно, и теперь у меня отгул. — Ну что ты, конечно, рад, — поспешно сказал он. — Особых восторгов я как-то не слышу. Ну да ладно, все еще впереди. Для начала надо переодеться. Жуткая жарища сегодня, по, по мне, в ближайшие две недели пускай так и будет. Может, съездим искупаться? Она направилась к спальне, занимавшей правую часть коттеджа. Но не успела взяться за раздвижную дверь, как он кинулся наперерез, загораживая вход. Она опешила. — Что это значит? — Я же сказал: я думал, ты приедешь только завтра. Там чудовищный тарарам. Я не прибирал. Хотел заняться уборкой сегодня после обеда, чтобы завтра утром все было в полном ажуре. Так что, дорогая, сделай одолжение, посиди на солнышке, позагорай, а я наведу чистоту. Ну, будь хорошей девочкой, правда, мне совсем не хочется, чтоб ты видела этот бедлам. У меня там черт ногу сломит. Она покорно отошла от двери — его не переспоришь. В определенном возрасте начинают действовать иные побуждения и представления, и с этим приходится мириться. Ладно, пусть как хочет, раз уж от этого зависит его душевный покой. Да и отпуск неохота портить. — Может, я помогу? — уже без всякой настойчивости спросила она. — Этого еще не хватало, я устраиваю свинарник, а ты убираешь. Ни в коем случае. Чудно, обычно он совсем другой. Надо же, воистину страсть к чистоте обуяла, ведь кому иначе взбредет в голову жечь в разгар лета старые бумажонки? Перед тем как исчезнуть в спальне, он отправил в огонь еще два листка. Она только успела заметить, что листки были густо исписаны.