Но вот что характерно. И полтора столетия назад у помянутого родоначальника не возникла мысль вывести в качестве главного положительного героя полицейского; уже и тогда, похоже, мало кто испытывал доверие к сыщикам, получающим жалованье из государственной казны, уже и тогда читающей публике приятнее был частный детектив — умный, отзывчивый, удачливый в противовес казенным ищейкам, от коих ни добра, ни помощи — одно разорение. Перескочу сразу в семидесятые годы двадцатого века и помяну феномен детективного жанра, весьма свойственный дню нынешнему, но крепких старых корней между тем не лишенный. В 1974 году американский кинорежиссер Майкл Уиннер подарил «городу и миру» фильм «Жажда убийства», в коем действует обаятельный Чарльз Бронсон, играющий несчастного архитектора, потерявшего разом и жену и дочь. Их убили — так просто, походя! — молодые подонки, то ли хиппи, то ли панки, то ли поклонники «хард рока», и полиция, конечно же, не в силах их отыскать. И тогда архитектор сам выходит на ежевечернюю охоту, одиноким мстителем идет по темному дну Нью-Йорка и укокошивает всех, кто кажется ему нарушителем общественного покоя. Фильм сделан очень добротно, поэтому невольно начинаешь сочувствовать герою, ненавидеть его жестоких противников, презирать полицию, которая все силы бросает на отлов благородного мстителя, а вовсе не настоящих преступников. Но дело не только в уровне кинематографического мастерства. Дело в веянии времени, точно замеченном и уловленном метеорологами от масс-медиа: публика не терпит властей предержащих, публика боготворит героев из толпы, публика легко доверяет этим героям страшное право миловать и карать. «Я — правосудие» — так назвал один из своих многочисленных романов плодовитый Микки Спиллейн, и его постоянный герой Майкл Хаммер ни в одном из романов не усомнился в этом премилом тезисе, верша свое правосудие по своему же разумению. А профессия у Майкла Хаммера, кстати говоря, — частный сыск. Они с Дюпеном коллеги. Но, возразят мне, преступный мир, противостоявший Дюпену, и нынешний, противостоящий Хаммеру и иже с ним, мало похожи друг на друга. Самым опасным противником Дюпена была, как известно, обыкновенная обезьяна, а сегодня и гигантский Кинг-Конг не устоит против какого-нибудь районного отделения американской мафии, вооруженной не только автоматами «узи», но и гранатами, пластиковой взрывчаткой, базуками, даже ракетами. В нашумевшем кинобоевике «Коммандо» еще один одинокий мститель в исполнении всемирно знаменитого культуриста Арнольда Шварценеггера сам — опять сам! — идет спасать дочь (а заодно покой и демократию в вымышленной южноамериканской стране) из лап экстремистов-террористов и для этого по ходу дела грабит рядовой магазин оружия. Надо видеть, каким могучим арсеналом нагружает он обыкновенную магазинную каталку! Надо видеть, с каким хладнокровием он пускает в оборот украденное оружие! Те, в кого он стреляет, кого взрывает, кого режет ножом или душит могучими руками, не люди. Хотя и о двух ногах, двух руках и кое-какие головы в наличии имеются. Итак, вот вам расклад сил в типичном западном детективе, на киноэкране или в книге: вот мы — хорошие, вот они — плохие. И они не люди, жалеть их нельзя, можно только ненавидеть и с облегчением вздыхать, когда они будут уничтожены все тем же героем-одиночкой. Чем они отличаются от акулы-людоеда из романа Питера Бенчли «Челюсти» или от безжалостного пришельца-чужака из фильма Ридли Скотта «Чужак»? Только человеческим обликом. Но он, этот облик, обманчив, убеждают нас снова и снова, и очередные герои толпы, обладающие лицензией на убийство, идут в справедливый и трудный бой. Враги жестоки, они, простите за жаргонный термин, «чикаться» с вами не будут, так и вы с ними не разводите политесы, тем более что помощи ни от кого ждать не приходится: полиция насквозь продажна; мэры, губернаторы, конгрессмены состоят на зарплате у полуофициального гэнга; юные граждане отравляют себя наркотиками и левыми идеями, им на державу начхать. А кому не начхать? Обреченным на вечное одиночество частным — и честным — детективам; бывшим рейнджерам и «зеленым беретам», так и не нашедшим себя в мирной жизни; чест-ным одиночкам-полицейским, в конце каждого романа или фильма бросающим в лицо начальству свои полицейские жетоны… И так далее, и так далее. Оговорюсь попутно: я ничего не имею против такого рода детективов, коли сработаны они добротно, профессионально, с выдумкой. Как правило, это увлекательное чтение или зрелище, если речь о кинематографе, не отнимающее труда, но прекрасно «полирующее» нервы. Отмечу лишь, что еще одно веяние времени — повальная стандартизация жизни — коснулось и детективной ветви масс-медиа: герои, ситуации, противники героев, виды убийства, системы оружия, места действия — все похоже, все стереотипно, все узнаваемо. И в стандартизации этой кроется хитрая суть: тонко и точно снивелировать общественные симпатии и антипатии, враги у всех одни, кумиры тоже, страдаем все вместе, ненавидим — хором, обожествляем — сообща. Получается, надо сказать. А наша масс-культура разве не тем же занята? Возьмем детективы: везде умные и интеллигентные сыщики, везде умные и интеллигентные разведчики, везде не очень умные и совсем не интеллигентные воры, хапуги, спекулянты, злобные эмигранты «второй» и «третьей» волн, недальновидные и самоуверенные «пираты XX века»… Вот только профессионализма не хватает их создателям, поучиться бы у заокеанских коллег ремеслу… Повторяю: ничего против масс-детектива я не имею, читаю его с любопытством, смотрю в кино с приятным чувством собственной причастности суперподвигам. Замечаю легко прописанный социальный фон. Вижу штрихами очерченных социальных типов политиков, гангстеров, полицейских, проституток, наркоманов, журналистов… И частных детективов, вестимо. Волнуюсь. Надеюсь. Сопереживаю. Ликую. Забываю. Начинаю сначала. Как там в физике: круговорот воды в природе. В конце концов, и патриархальный детектив, именуемый «интеллектуальным» — в отличие от «крутого», тоже не радовал читателей особым разнообразием типов, персонажей, моделируемых ситуаций или же картинок быта. Рискуя быть осужденным его апологетами, скажу: он, «интеллектуальный», кажется мне куда более кукольным, неживым, этаким литературным подобием кроссворда. Но мы здесь говорим о веянии времени, о тех литературных ветрах, которые дуют сегодня и которые ничуть не похожи на вчерашние, позавчерашние, позапозавчерашние. Более хлесткие. Более холодные. Более жестокие, пронизывающие, колючие. «Интеллектуальный» детектив — при всех его милых условностях — был изначально добр. Порок — каким бы он ни был! — непременно наказывался, добродетель — в каком обличии она бы ни выступала! — непременно торжествовала. Даже неоднократная нарушительница литературных канонов, правил, параграфов и конвенций Агата Кристи всегда стремилась умиротворить героев и читателей, и, надо сказать, ей это удавалось. «Крутой» детектив всегда жесток. Я не говорю сейчас о его литературных достоинствах или недостатках, о его классиках и подмастерьях (я, кстати, признался выше в том, что предпочитаю его «интеллектуальному»…). Я лишь подчеркиваю неизбежную его тенденцию, свойственную и классикам (Хэммет, Чандлер, Маклин…) и подмастерьям (имя им — легион). И если в литературе жестокость эта зависит во многом от личного воображения читателя, то, будучи перенесенной на киноэкран, она чаще всего становится довлеющей, доминирующей, чуть ли не самодельной. Не стану перечислять здесь в качестве примера сонм западных кинодетективов, легко и ярко иллюстрирующих мою мысль, не хочу уподобляться «героям» Жванецкого, вовсю рассуждающим о «мировых стандартах, которых никто не видел». Вполне возможно назвать знакомые советскому зрителю ленты, те, которые любезно предоставил ему нещедрый на такого рода подарки отечественный кинопрокат. И «Страх над городом» с обаятельнейшим суперменом Бельмондо, и «Голубой гром» с суровым Роем Шейдером, и «Новые центурионы» с красавчиком Стеси Кичем — все это фильмы, если и не пропагандирующие полицейско-сыщицкую жестокость, то в меру скромно твердящие о ее неизбежности в мире насилия. В то же время тот же кинопрокат (или закупочные комиссии Госкино СССР) почему-то не показал нам действительно правдивые, действительно умные, действительно талантливые ленты о том же мире насилия. Не страшные сказки, а истинно реалистические произведения, снятые по истинно реалистическим повестям и романам. Ну, скажем, «Душной ночью» Нормана Джюисона по известному у нас в стране прекрасному роману Джона Болла. Или «Французский связной» Уильяма Фридкина по одноименной книге Робина Мура… Впрочем, я несправедлив к кинопрокату: ведь познакомил же он нас с сильной работой Сиднея Поллака «Три дня Кондора» по роману Джеймса Грейди «Шесть дней Кондора», что совпало с публикацией этого романа в молодогвардейском «Зарубежном детективе». И кое-какие экранизации романов Агаты Кристи известны нам. И «Меморандум Квиллера» режиссера Майкла Андерсона мы знаем, как знаем и роман Адама Холла с тем же названием… Время идет, меняется, может, увидим мы и другие фильмы, снятые по детективным произведениям, любимым советскими читателями. Вообще журнальная периодика и издательские сборники детективов всегда были прогрессивней кинопроката. Прогрессивней, оперативней и щедрей. Советский читатель неплохо знаком с ведущими западными детективистами — Агатой Кристи, Рексом Стаутом, Джеймсом Чейзом, Себастьяном Жапризо, Буало и Нарсежаком и многими другими, не говоря уж о чемпионе периодики Жорже Сименоне. Мы кое-как знаем и творчество Алистера Маклина, Эрла Стенли Гарднера, Джона Ле Карре, вон даже «Крестного отца» Марио Пьюзо не без удовольствия прочитали, а уж как его поносили в свое время — вспомнить стыдно… И «кровавые» детективы тоже читывали, к примеру, «Свидетелей не будет» Чейза. И о том, что доминантой западного детектива стала именно жестокость, ведаем не понаслышке. Жаль, конечно, идиллических времен примата интеллекта над грубой силой, жаль тщедушного Пуаро, жаль неподвижного гурмана Вульфа, жаль старую деву Марпл — времена «застольного» сыска канули в Лету. Преступления в мире стали массовыми, бессмысленно-безликими, перешагнули рамки государственных границ, а их жертвы мало чем отличаются от военных потерь — по крайней мере, количественно. Хотя, впрочем, и качественно. «Холодная» война, все чаще переходя в категорию «горячей», в качестве жертв выбирает политических деятелей любого ранга, мирных заложников, захваченных всякими «красными бригадами» и «черными сентябрями», а уж акции полиции или ФБР против международных террористов «холодными» никак не назовешь. Таков мир, а значит, таков и детектив. Он становится все более политизированным, из него исчезают привычные мотивы преступления — корысть, месть, любовь, ненависть, их заменяют мотивы политические, безличностные, когда непосредственный преступник, убийца — не более чем пешка в руках политиков, бизнесменов, главарей разведок и контрразведок, когда убийство, террор, диверсия становятся профессией, которая требует отнюдь не страсти, но трезвого и холодного расчета, здоровой доли цинизма, равнодушия и, конечно, безжалостности. Ярчайший пример такого рода детектива являет собой нескончаемая серия о Джеймсе Бонде, агенте с правом на убийство, очаровательном супермене, созданном лихой фантазией англичанина И. Флеминга. О персонаже этом писано-переписано, не стану повторяться, отмечу лишь забавную подробность, особенно четко проявившуюся в последние годы. Кинематограф отдал дань чуть ли не всем романам о Бонде, всемирно знаменитыми стали Шен Коннори и Роджер Мур, каждый в свое время исполнявшие роль агента 007. Несомненная заслуга киноверсий о Бонде перед литературным оригиналом состоит в большой дозе юмора пополам с иронией, с коим авторы фильмов относятся к невероятнейшим подвигам своего героя. Но ирония иронией, а несомненное потепление в мире весьма своеобразно отразилось на действиях кино-Бонда: он все чаще ищет дружеские контакты… с советской разведкой, работает с ней рука об руку, а в ленте Джона Глена «Вид на убийство» в итоге даже получает из рук советского генерала КГБ новенький орден Ленина. Романы и фильмы о Бонде — в большой степени фантастика, ибо чаще всего он сражается с полусумасшедшими миллионерами-маньяками, покушающимися то на золотой запас форта Нокс, то на мировое господство с околоземной космической станции. Но куда как реалистичны политические детективы, в которых действуют наемники разных мастей и рангов, в которых погибают президенты и кандидаты в президенты, в которых банды мафии сражаются друг с другом и с полицией прямо на улице отнюдь не мирных городов, в которых действуют — и успешно! — полуподпольные организации бывших и новых нацистов, левых и правых террористов, националистов всевозможных колеров. Касаясь всего этого, детектив перестает быть игрой, невинной и увлекательной головоломкой, но становится литературой социальных и политических проблем, литературой — в хорошем смысле — злободневной. А если за него берутся настоящие писатели — Грэм Грин, например, или Джон Ле Карре, — то и просто Литературой. Не случайно популярность именно политического детектива выросла сегодня на Западе многократно — по сравнению с классическим «интеллектуальным» детективом. С романами Ладлема, Дейтона, Форсайта еще соперничает только покойница Кристи — скорее как пример классики жанра, а уж остальные «интеллектуалы» толпятся во вторых и третьих лигах. И опять-таки доминантой политического детектива остается жестокость, хотя здесь уж она продиктована самой жизнью — той, которую выбрали для себя его персонажи. Молодогвардейский сборник «Зарубежный детектив» за последние годы познакомил читателей с достаточно яркими примерами жанра политического романа. Можно, повторяю, назвать «Шесть дней Кондора» Джеймса Грейди. Или «В тайном государстве» Роберта Маккрама. Или «Система-84» Уно Палмстрема… А сегодня издательство представляет на читательский суд роман канадца Кристофера Хайда «Десятый крестовый». Роман Хайда во многом традиционен для западного политического детектива. Во-первых, привычен выбор героя. Он не полицейский, не фэбээровец, не государственный служащий: никто из них не может, по укоренившемуся мнению, противостоять разного рода подпольным или полуподпольным политическим механизмам, а именно о таком механизме и идет речь в «Десятом крестовом». Герой — журналист, и этот авторский выбор вполне объясним: профессия не связывает героя с определенным местом действия, позволяет ему— по праву! — интересоваться любыми сторонами жизни, и открытыми и закулисными, проникать туда, куда представителям иных профессий вход заказан. Интерес его к предложенной интриге развивается по хорошо изученной схеме: сначала чисто журналистский, профессиональный, потом уже гражданский, патриотический, который и смелости герою добавляет, и зоркости, и даже необходимой в предложенных ситуациях отчаянной бесшабашности. Во-вторых, достаточно традиционна интрига. Есть силы — и могущественные! — которых не устраивает политическая ситуация в стране, которым кажется, что власти предержащие излишне либеральны, а стало быть, стремительно «левеют». Для поворота «вправо» силы эти не побрезгуют никакими средствами, тем более что их «пятая колонна» давно оккупировала многие кабинеты в длинных коридорах власти. И вот наш герой-одиночка рискует вступить в борьбу с хорошо отлаженной машиной и… Здесь остановимся. Не станем лишать читателя удовольствия самому узнать, что последует за сакраментальным «и». Роман написан увлекательно, приключений в нем хватает, сюжет закручен умело и лихо, а герой вызывает симпатию. Роман Анны Марии Фонтенбассо «Ударами шпаги» можно причислить — пользуясь отечественной критической терминологией, — к социально-бытовой прозе, где едва ли не главная задача автора — воссоздать быт героев, четко прописать тот социальный фон, на котором они существуют. К сожалению, мы слишком мало знаем о жизни теле- и кинозвезд, пользуемся весьма недостоверной информацией, щедро приправленной липкосладким сиропом восторга. Фонтенбассо рисует фигуру, за ярким «имиджем» которой кроется неуверенный в себе, трусливый и не слишком талантливый человечек, прихотью судьбы вынесенный на гребень популярности. Сегодня он, завтра другой, послезавтра… Так далеко телевизионная «машина грез» не заглядывает: износится винтик — заменят, чего загадывать! И даже детективная история, случившаяся с этим «винтиком», выглядит рутинной, случайной, такой же казенной, как и все его «винтичное» существование. Автор удивительно точно придерживается выбранной стилистики, нигде от нее не отступает, повествование на первый взгляд тянется неторопливо и буднично — как того требует описываемая история. Но перед нами детектив, хотя и необычный по форме, и тугая пружина его неуклонно разворачивается — до удара. Я говорил о жестокости современного детектива. Что ж, и роман Хайда, и роман Фонтенбассо ее не избегают: жизнь, ими описываемая, куда как жестока, ситуации, в которых оказываются персонажи, к веселью и неге не располагают. Тут писатели мало в чем отходят от канонов современной детективной литературы. Но нигде жестокость не становится самоцелью, нигде писатели не упиваются ее обрисовкой — у них другие задачи. Они пишут социальный портрет капиталистического Сегодня, пишут его умело и точно. А вот роман Юргена Венцеля «Лоргаль» — при всей его социальной «оснастке» — относится к типу классического детектива: есть труп, не один даже, есть поиск конкретного преступника, есть версии — ложные и верные. Все, казалось бы, продумано до мелочей, привычно, приятно глазу. Толково и прочно сработанная логическая задача… Но что поделать: я лично люблю «крутой» детектив. Впрочем, думаю, издатели попали в цель: сборник удовлетворит самые разные вкусы. СЕРГЕЙ АБРАМОВ ЮРГЕН ВЕНЦЕЛЬ ЛОРГАЛЬ Перевод с немецкого Я. Федоровой _____ _____ 1 Майор Бауэр проснулся чуть свет и даже сам удивился: с чего бы это? Легкий ветерок шевелил гардины. Ах, вот в чем дело — телефон звонит. Жена спокойно спала. Бауэр сел, нашарил под кроватью тапочки и прошел в гостиную. Включил лампу и поспешил снять трубку. Звонил дежурный по управлению. Услышанное разом прогнало остатки сна. Майор нахмурился. Придвинул к себе лист бумаги, записал несколько слов. — Хорошо, — сказал он, — присылайте машину. Вызовите также обер-лейтенанта Гайера, доктора Вендланда и остальных оперативников. Обеспечьте сохранность следов и так далее. Я жду. Между тем проснулась и Мария Бауэр; стоя в тонкой ночной рубашке на пороге гостиной, она неловко пыталась надеть халат. Вид у нее был совершенно сонный. — Что-нибудь случилось? — Да. Свари, будь добра, кофе покрепче. Майор начал собирать портфель. А мысль уже работала полным ходом. Мария больше ни о чем спрашивать не стала. Ответа все равно не получишь. Взгляд на часы в коридоре — начало пятого. Можно будет еще поспать. Кофе майор Бауэр пил стоя. Мария сунула ему в портфель несколько бутербродов, хотя чаще всего он к ним не притрагивался, так и приносил домой. — Что, худо? — спросила она. — Да… К ужину меня не жди. Днем позвоню. На улице загудела машина. Бауэр глянул в окно и попрощался с женой: служебный автомобиль, это за ним. — Такое дело, да с утра пораньше, — заметил вместо приветствия долговязый обер-лейтенант. Бауэр считал его человеком ответственным и надежным. Вранье, что, мол, люди высокого роста на любую проблему глядят свысока. Недавно он, помнится, опять читал что-то в этом духе. Майор улыбнулся. Обер-лейтенант был молод и энергичен. — В клинику? — спросил шофер, выруливая от тротуара. — Конечно, прямо туда, — кивнул майор. Первым делом и как можно скорее полагалось осмотреть место происшествия. — Вы уже знаете подробности, шеф? — Нет. Гайер сидел боком на заднем сиденье. Ноги длинные — с такими только в баскетбол играть, но обер-лейтенант отдавал предпочтение гандболу и был прямо-таки создан для бросков с дальней дистанции. Некоторые команды окружной лиги уже это почувствовали. Майор Бауэр по радио связался с управлением, велел перебросить в клинику опергруппу. В этот ранний час движения на улицах почти не было, и они беспрепятственно мчались вперед. А в больнице началась тем временем обычная утренняя суета. Не так давно Бауэр лежал в стационаре с воспалением легких и сейчас вспомнил, как ему действовало на нервы, что пациентов будят ни свет ни заря и заставляют умываться. Это входило в обязанности ночной сестры, а она принималась за дела спозаранку, чтобы до конца дежурства со всем этим управиться. Они въехали во двор клиники, где обычно стояли санитарные машины. Вахтер узнал полицейский автомобиль и, тяжело опираясь на трость, вышел им навстречу из будки.