Мама, разумеется, все неправильно понимает. — Эй, если ты не хочешь этого делать, ты можешь позвонить ему, и все закончится. Не важно, что нам нравится этот мальчик... — Нет, дело не в Нике. Ник отличный. Лучше, чем отличный. — Но что-то происходит. Факт, что я это не отрицаю, уже стал ответом. — Расскажешь мне? — Спрашивает она осторожно. Я вижу, как она отчаянно хочет все узнать, хочет помочь. Я позволяю ей притянуть и обнять меня, потом я тянусь к столику и беру белый конверт. Тот, в который я положила фотографию. Я протягиваю его, чувствуя, как глаза наполняются слезами. — Я должна дать тебе это. Это фотография. — Как наши открытки? Слова режут жестко и глубоко. Я качаю головой и говорю твердым голосом. — Нет. Не такая. Тебе будет тяжело смотреть на нее. Ее щеки бледнеют, линии вокруг глаз становятся глубже, когда она хмурится. — Пайпер? Ты меня пугаешь. — Дело не во мне. Со мной все будет в порядке. Я обещаю. Я скоро объясню, что со мной происходит, но это... — Я замолкаю, заглушаемая уродством этой правды. Мой тон тихий и сухой. — Дело в папе. Ее лицо застывает, словно на моментальном снимке, глаза чуть сузились, рот приоткрыт. Это похоже на ужасную смесь шока и отрицания. Какая-то часть ее уже подозревает, что скрывается в конверте. Она знает. Может быть, не все, не все детали, но вполне достаточно. Все вещи, которые удерживали меня целостной, взорвались одновременно. Слезы полились сильно и яростно, извергаясь отвратительными всхлипами. Я не могла их остановить. Я даже не пыталась успокоиться. Мама пришла в движение, как будто ей вкололи адреналин. Я видела, как она вытолкнула свою боль из каких-то глубин ее сердца. Ее лицо смягчилось, ее руки потянулись к моим волосам. — Пайпер, Пайпер, посмотри на меня. — Она гладила меня по лицу в точности так, как делала это в те далекие ночи, когда я кашляла и кашляла до тех пор, пока едва ли могла дышать. — Все хорошо, — сказала она. — Все будет хорошо. Я подняла глаза, ощущая все семнадцать лет, наполненных паром ванных, открытками и вещами, которые делали ее замечательной и раздражающей и моей мамой. Я не могла выдавить ни слова. Не было никаких шансов, что мне это удастся, так что я попыталась выразить все глазами, все извинения, которые скоро мне придется произнести. — Что бы это ни было, я готова для этого, — сказала она, смотря на конверт, который уронила, потянувшись ко мне. — Я не хочу, чтобы это расстраивало тебя. Мне нужно, чтобы ты верила, что я смогу с этим справиться. — А ты не собираешься посмотреть, что там? Вздох. — Нет. Я посмотрю позже. Ты должна понимать, что это не такой уж большой сюрприз, каким ты его считаешь, понимаешь, о чем я? Она знает. Это написано на ее лице, что какая-то часть ее даже немного побаивается того, что в конверте. Как я могла пропустить и это тоже? Я кивнула, хотя осталось еще много невысказанных слов. Вещи, которые я пока не могу озвучить, но я скажу. В полицейском участке, вероятно. Это несправедливо, но даже разговор об этом многое у меня отнял. Если я признаюсь ей, она может попытаться все разгладить. Она захочет защитить меня, потому что она моя мама. А я больше не могу быть защищенной. Я собралась с духом, собрав всю свою силу воли. Мама помогла мне расчесать волосы и поправить макияж на глазах. Мы приукрашивали меня, пока я не засияла, и, что более важно, пока мама не убедилась, что я успокоилась. В шесть часов пришел папа, если мама и напряглась, она быстро это скрыла. Он усмехнулся мне. — Я наполнил твой бак, чтобы твоя девчачья одежда не провоняла. Мое сердце словно налилось свинцом. Я все еще не могла увязать моего наполняющего бензином бак папу с изменщиком. Наверное, я должна его ненавидеть. В данный момент я не слишком сильно любила его, но он все равно мой папа. Я поцеловала маму в щеку, потом пересекла комнату и обняла папу. Я взяла свою сумку с камерой и рюкзак и проследовала к двери, пока они наблюдали за мной. Я проверила телефон, поправила сумки на плече. В следующий раз, когда я их увижу, они уже поговорят. Может быть, поссорятся. А потом им придется столкнуться с моими проблемами – ложью, историей мести. Это ужасно. Мир, в котором я жила семнадцать лет, сегодня закончится, и я не знаю, что будет дальше. Я развернулась и посмотрела на них. Они смотрели, как я ухожу. Определенно без соединенных рук и родительской болтовни. Но они стояли рядом и улыбались. От гордости за меня. — Давайте сделаем снимок, — проговорила я, желание было внезапным и всепоглощающим. Я положила сумку на пол, переключила режим и установила камеру на третью доску книжных полок в нашей гостиной. Это не первый наш семейный снимок, но мои родители ощущали неловкость и переглянулись, когда я подтолкнула их к лестнице. — Пайпер, я едва ли расчесывала волосы сегодня, — с явной неохотой произнесла мама. — Но я полностью нарядилась. Я хочу доказательств. — Мы можем сфотографировать тебя, — предложил папа. — Просто улыбнитесь, — дрогнувшим голосом скомандовала я. Камера загудела быстрее, и мы встали в нашу традиционную позу для Семейной Фотографии Вудсов – папа слева от меня, мама справа, головы склонены друг к другу. Рука мамы напряженная и холодная, но папа с легкой расслабленностью склонился ко мне. Я обняла их обоих, когда загорелась вспышка, замораживая нас в последний раз, когда мы уже были не совсем семьей. *** Когда я приехала, шла уже вторая часть баскетбольного матча и печально, что если сообщение Ника об опоздании было точным, то он будет здесь после второй половины. Не так уж весело. Я никогда не бывала на баскетбольных играх и была бы действительно рада запомнить ее такой. Особенно, если Менни здесь, а я понятия не имею, как заговорить с ним обо всем этом. Если я попробую написать письмо, он назовет меня трусихой. Если я посмотрю ему в глаза, то я боюсь того, какими словами он воспользуется. Но я здесь, чтобы сделать это, так что я должна попытаться. Я пробивалась через чирлидерш к краю трибуны для посетителей. Менни опирался на нее, со скучающим видом держа в руках камеру. Он предложил мне недоеденную половину своего гигантского кренделя и, взяв его, я бездумно начала его пощипывать. — Тейси прислала тебя проверить, что я делаю? — Спросил он. — Нет, я встречаюсь с Ником. Просто хотела поздороваться. Я не упустила то, как он с довольным видом распрямил плечи. Он хитро мне улыбнулся и пихнул бедро. — Итак, ты и Ник. Это серьезно? — Да. Думаю, что это так. Странно, правда? — Для меня не странно, — со смехом произнес он. — Но ты же не думаешь, что я оставлю тебя в покое после твоего обета насчет спортсменов. — Нет, этого я не думаю. — И он не лгал. Я действительно давала небольшую клятву после моего фиаско на вечеринке новичков, давая зарок относительно спортсменов, чирлидерш и всего, что с ними связано. Я сделала это потому, что это рассмешило Менни. И потому что глубоко в душе я верила, что каким-то образом они менее умны, менее интересны... не такие, как я. Мой аппетит пропал. Я откладываю крендель в сторону и чувствую, как правда поселяется в моих костях. Мой напарник не делал этого со мной. Это – осуждение и высокомерие – всегда жило во мне. С давних времен. Я не планировала писать имя. Я просто убивала время перед походом в полицию с Ником, который поможет мне не рассыпаться там на части. Я слонялась весь день, как мученик со своими письмами и всхлипами, но сейчас я все поняла. Дело не в том, что я хороший человек. Все дело во всех вещах, которые, как я везде заявляла, я ненавижу. Сообщения? Унижение? Книга грехов? Никто здесь не был злом – злом была я сама. Ты должна найти точку, с которой все началось. Мое горло горело, а в груди ныло. Теперь я знаю, Ник. Я знаю, с чего все началось. Все началось с тротуара в девятом классе, когда твои друзья ранили мои чувства и я позволила этой боли перерасти в ненависть. Толпа на матче ликовала, я испугалась. Я сунула крендель обратно Менни, и он фыркнул. — Я не хотел огорчать тебя. Ник отличный парень. Я рад за тебя. — Ага, — ответила я. У меня перехватывало дыхание. Я не могла сосредоточиться. Наверное, я должна бы испытывать больше чувств. Боль, головокружение, но нет. Этого не было. Вместо этого я ощущала, как все начинает неметь. — С тобой все в порядке? — Нет. Совсем не в порядке. Мой телефон зазвонил. Ник. Я отошла на пару шагов в сторону. — Привет. — Привет, я в пути. Буду через пятнадцать минут, если не помешают светофоры. Ты в порядке? — Да. — Ты не в порядке. Я слышу это по твоему голосу. Что я могу сделать? Наша команда забросила мяч, и толпа радостно возликовала.