— Нет, все хорошо. Она игнорирует это, вероятно потому, что видит, что я лгу. Я чувствую, как ее рука прижимается к моему лбу, холодная и оценивающая. Она знает об этой женщине? Это по этому поводу между ними все время происходят молчаливые ссоры? И вообще первый ли это раз? Мои конечности тяжелеют и немеют от количества вопросов. Ответы могут быть хуже, чем я смогу вынести. Они могут сказать мне, что моя семья распадется. Внезапно я кажусь себе очень молоденькой и маленькой. Я не хочу, чтобы мои папа и мама жили раздельно. — Как на самом деле ты себя чувствуешь? — Спрашивает она. Я чувствую, как мою вселенную растирают на терке. Как сыр. Я не стану этого говорить. Я закрываю глаза и стараюсь не заплакать. — Все слишком реально. История с Тейси... сейчас много всего происходит. — Мы могли бы пойти вместе на ужин. Ты сможешь рассказать мне, что у тебя нового. Что у меня нового, так это то, что я лгунья. И дерьмовый человек. И я знаю вещи, которые разобьют твое сердце. Я должна поговорить с ней. Я не могу рассказать ей то, что я знаю. — Мам? Звонит ее телефон, и она опускает глаза на экран, ее брови сдвигаются. — Съемка. Это одна из моих семей. Наверное, мне нужно разобраться с этим. Мы можем поговорить чуть позже? Я машу ей с большей благодарностью за отсрочку, чем следует. Я опять закрываю глаза и изгоняю образ подальше. Уснуть сейчас невероятно сложно, но мне это удается. Может быть, потому что я знаю, когда проснусь, мой мир изменится. Я хочу держаться за знакомое мне состояние немного дольше. *** Мне необходимо найти Ника, потому что меня охватывает чрезмерная паранойя, чтобы писать об этом, а сегодня он не приехал за мной. Перед первым уроком невероятно громко и шумно, словно в коридорах находятся двенадцать миллионов людей, толкающихся и смеющихся, кричащих друг на друга, как будто все их будущее зависит от того, что они услышат в этом безумии. Я вижу в конце коридора группу парней, которые могут быть друзьями Ника. Высокие парни, спортивного вида, те, которые знают свое место в социальной стратосфере. Кто-то наступает мне на ногу, но я игнорирую это, пробираясь по коридору вперед. При виде часов на стене я начинаю паниковать. Три минуты. У меня есть три минуты, иначе я не увижу его на протяжении четырех уроков, а я не хочу писать об этом, потому что это кажется мне слишком важным. Сегодня все кажется слишком важным. Я ускоряюсь, обхожу кого-то с футляром для тромбона, потом резко беру вправо, чтобы обойти держащуюся за руки парочку. — Эй, извинись! — Ноет девушка, когда я натыкаюсь на нее. Я извиняюсь через плечо, но не останавливаюсь, потому что Ник стоит в той группе на углу в окружении Тейта и пары других парней, в которых я узнаю игроков бейсбольной команды. Здесь еще много народу вокруг – Эми, Минг и, Боже, Марлоу тоже может быть здесь, насколько я знаю, но я решаю, что это не имеет значения. Важно сейчас рассказать Нику о сегодняшнем вечере. Он поворачивается прежде, чем я успеваю добраться до него. Я хватаю его за рукав и тяну назад. Я задыхаюсь, когда он замечает меня, и я не хочу выглядеть паникующей или испуганной, но я знаю, что выгляжу именно так. Мне нужно что-нибудь сказать, а сказать нужно так много, что я не знаю с чего начать. — Ты пойдешь со мной сегодня на баскетбол? — Практически выплевываю я. Он смеется, гладя рукой мои волосы. — Да. Но не стоит меня... дожидаться. Я не смогу. Я работаю. Хотя в семь должен освободиться. Я могу встретить тебя где-то после перерыва? — Отлично. — Я целую его прямо здесь, в коридоре. Это всего лишь легкое касание губ, но он практически засиял от удовольствия. — Мне нужно сегодня заехать в одно место. Его улыбка гаснет, вот поэтому я не хотела ему об этом писать. Я не должна лично произносить слова «полицейский участок». Он догадывается об этом, лишь взглянув на меня. — Ты уверена? Я протягиваю руку вроде бы для объятия, но в основном, чтобы прошептать, понизив голос до шепота. — Я знаю секрет. У моего отца роман. Он прислал мне фото. Рука Ника обвивает меня. Я чувствую, как его лицо прижимается к моей щеке. — Мне так жаль. — Все в порядке. Сегодня я поговорю с мамой, потом Менни на игре. Мы можем отправиться в участок прямо отсюда. Я выкладываю все это словно список дел, как будто говорю о пицце, которую хочу забрать и о кино по дороге домой. По правде говоря, я до чертиков напугана. За секунду до того, как он прикасается ко мне, в голове проносится миллион мыслей. А потом его ладонь касается моего лица, теплая и настоящая. Ничто в моем мире не было лучшим, я чувствую, как меня охватывает надежда. Звенит звонок – мой мир возвращается обратно на орбиту. Я моргаю от яркого света и шума в коридоре, как будто вижу все это впервые. Ник делает шаг назад и кивает. — Я буду там. Я сделаю все, что бы тебе ни понадобилось. Во время ланча я ухожу из школы, чтобы все подготовить. Я впервые подобным образом пропускаю школу, но мне нужно время. Все мои утки должны выстроиться в линию, прежде чем я сделаю выстрел. В аптеке я распечатываю фотографию с моим отцом и той женщиной. Пока я жду, я покупаю пустую карточку и пишу Тейси письмо. Рассказать ей лично было бы лучшим вариантом, но нет времени и Тейси может понравиться ощущение контроля, которое даст письмо. После сегодняшнего все выйдет наружу и дико закрутится. Я хочу, чтобы она знала заранее, даже если информация рассорит нас. Я оставляю письмо у ее дома и отправляюсь домой дожидаться маму. Такое чувство, словно я готовлюсь к последнему причастию. Я вытаскиваю тетрадь, мои пальцы зависают над заголовком. Сейчас мои фотографии лежат в кармашке вместе со снимками Гаррисона, мои яркие надписи над его паучьими черными чернилами. Это последняя вещь, с какой я не могу справиться. Часть меня хочет спалить ее, но не потому ли, что я трусиха? Может быть, более сильный человек сразу бы все рассказал? Или показал бы ее любому, кто согласился бы смотреть? Я не знаю. Просто не знаю. Отдавать это в полицию, это как будто получать по заслугам. Потому что им позволено выносить жесткие суждения о том, что опасно, а что нет. Они натренированы, у них есть власть, им за это платят. Я не такая. Я пролистываю до конца, до моих снимков Кристен. Я добавляю пару от Гаррисона, но ручка замирает. Перечислять его преступления кажется излишним. Окрашенный автомобиль резюмирует все, что должно быть сказано. Ну, может и не все. Я прижимаю ручку к странице и пишу одно короткое предложение. Когда я останавливаюсь, все кажется правильным. Потом я колеблюсь, как будто работа не закончена. Мне нужна еще одна вещь. Всего одна. Я роюсь в своем столе, чтобы найти нужную фотографию. Темные волосы, темные глаза, вышитый бисером браслет на руке. Это фотография с прошлого лета. Моя фотография. Я не делаю никакой надписи под снимком. Я закрываю тетрадь и засовываю ее в сумку. Через несколько часов все уже будет в чьих-то других руках. Глава 22 Мама приходит, когда я сижу на своем туалетном столике, ее волосы обвисли, папка напихана документами. — Пайпер, мне так жаль. Этот день был безумным. — Все в порядке. — Скоро он станет еще более безумным. — Ты выглядишь мило, — говорит она, снимая свои туфли и подходя ко мне. Она пробегает рукой по моим волосам и улыбается мне в зеркале. — Ужин с Ником? — Вообще-то баскетбольный матч. Технически это правда. Большая часть из сказанного ей правда. Я просто опустила несколько важных деталей. Например, свое участие в жуткой работе мстителя. И женщину, с которой, может быть, спит мой отец. Я даю маме версию жизни ее дочки из ежегодника. Я сижу в просвечивающей блузке и милых ботинках, притворяясь, что самое величайшее событие в моем мире это чудо пятничной баскетбольной игры вместе с Ником Паттерсоном. Я отвожу взгляд от зеркала. Я больше ни секунды не могу смотреть на саму себя. А вот она стоит у моего плеча. Мама. Ее улыбка – та, которая говорит мне, как я могу выглядеть через двадцать пять лет, – сияет, обращенная ко мне. — Мне не стоит говорить, какая ты сейчас хорошенькая. — Сейчас же не выпускной, — пытаюсь отвечать я легким тоном, который не слишком мне удается. — Позволь мне расчувствоваться. Ты никогда мне этого не позволяешь. — Она прикасается к моему лицу и улыбается мне в зеркале. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но могу думать лишь о руке моего папы в окне той машины. Или о лице незнакомки. Наконец, мне удается приклеить улыбку. Но недостаточно быстро. Темные мамины глаза меняются. Она хмурится и наклоняется вперед с обеспокоенным выражением лица. — Пайпер? — Я в порядке. Извини, я замечталась. — Чересчур замечталась. Ты начинаешь меня беспокоить. Она опять прижимает тыльную сторону ладони к моему лбу и щекам, и я вспоминаю, как в детстве у меня был круп. Она сидела со мной всю ночь в ванной, лилась горячая вода из душа, пока в ванной не повис пар. Она не жаловалась. Она просто укачивала меня, говоря, что все будет хорошо. — Не больна. — Я едва выговаривала слова, они путались на языке. — Посмотри на меня, милая, — говорит она, и я поворачиваю к ней лицо. Та же удобная прическа. Теплые глаза. Те же руки, которые приносили мне открытку из каждого путешествия. — Ты хочешь со мной о чем-то поговорить? Я не могу смотреть, как это с ней происходит. Я не смогу смотреть, как она рассматривает фотографию. И я не могу смотреть на нее. Я парализована от всего этого.