Александр раздраженно бросил свиток к ногам афинянина и, резко повернувшись, зашагал вниз по склону. – И чего ты этим добился? – спросил Аристид. Фемистокл обратил к нему удивленное лицо: – Мне полегчало. Я не могу дышать одним воздухом с этим человеком. Македония должна стоять с нами, а не целовать сандалии чужеземного царя. – Разве ты не видишь, что они сделали с Афинами? – спросил Аристид. – Возможно, он хотел избежать такой участи для своего народа. Возможно, у Александра не было кораблей, чтобы переправить людей в безопасное место. Аристид не знал, что делать. С одной стороны, ему бы следовало сопроводить посольскую группу, которая уже спускалась с холма, с другой – собравшиеся на Пниксе ждали его слов, совета вождя. – Он раб, – сказал Фемистокл, посмотрев вслед македонскому царю. – Да, он ходит как свободный человек, но это ничего не меняет по сути. Аристид предпочел не спорить. Он уже понял, что выступит против Фемистокла в последующих дебатах, как делал это много раз прежде. Все было не так просто, как, по-видимому, думал Фемистокл. Правда должна была быть раскрыта в обсуждениях и спорах. Вот только выявить ее нужно до того, как Фемистокл заставит всех требовать персидской крови. Разочарованно хмыкнув, Аристид вложил свиток в руки Фемистоклу и пошел за македонским царем. За спиной он услышал голос своего боевого товарища: – Да, конечно. Конечно я прочитаю еще раз! Подтянитесь поближе, народ. Я расскажу вам, чего хочет враг. Глава 14 Проснувшись в темноте, Ксантипп по привычке схватил меч, висевший на крюке над кроватью, и подавил рвавшийся из горла стон. Конечно, назвать кроватью то, на чем он спал, можно было с большой натяжкой. Прожив несколько лет в Коринфе, где спартанцев было немало, он полагал, что знает кое-что об их манерах. Там эти люди выделялись характерными красными плащами. Он никогда не видел, чтобы они занимались каким-то ремеслом или торговлей, обсуждали законы, философию, даже военную тактику. Спартанцы держались особняком, как особое племя. На пробежку приходили со скаткой одежды на плечах. Коринф был просто пунктом назначения, и некоторые из них часто посещали там гимнасии. Сам город Ксантипп знал не очень хорошо, хотя и бывал там раньше, в юности. Возможно, сюрпризом можно было считать то, что в Спарте почти ничего не изменилось. Афины на его веку перестраивали не раз, причем еще до появления персов. Спарту же, казалось, поместили в янтарь с тех пор, как он приезжал туда в возрасте восемнадцати лет с отцом и братом. Ксантипп тихо выругался. В восемнадцать лет он мог уснуть на дереве и проснуться разве что с твердым членом. Теперь, почти в пятьдесят, ему требовалось кое-что поудобнее, чем доска с углублением для головы. Он даже не был уверен, что вообще спал, а не пролежал всю ночь, как мертвец, уставившись в потолок и сложив руки на груди. Рядом ворочался и ворчал, еще не совсем проснувшись, Кимон. Храп соседа тоже мешал уснуть. Ксантипп смутно помнил, что раз или два вздрагивал от особенно заливистых трелей. Ага, значит, он все-таки спал! Ксантипп сел и открыл скользкие, покрытые лаком деревянные ставни. На небе еще мигали звезды, хотя люди уже бодрствовали. Он почувствовал, что краснеет, и сердце забилось быстрее. Не хватало только, чтобы спартанцы пристыдили его как неженку. Временами казалось, что они нарочно выставляют напоказ свои добродетели перед другими. Хотя, возможно, он ошибался, и они просто рано встают, мало едят и пьют и много работают, совершенствуясь в искусстве войны. Вполне допустимо, что они не испытывают необходимости в дебатах о политике и искусстве. В предрассветном сумраке Ксантипп нашел большой горшок, поставил его на полочку на стене и с облегчением опорожнил мочевой пузырь. Разбуженный шумом, о чем-то хрипло спросил Кимон. Ксантипп снова порадовался, что с ним не пошел Фемистокл. Аристид, наверное, поладил бы с принимающими их спартанцами лучше. А вот Фемистокл наверняка заставил бы их потянуться за оружием. Ксантипп вздохнул. Боги любили Фемистокла, но он, похоже, искренне верил, что выиграл битву при Саламине в одиночку. Он подумал, что, если Фемистокл еще раз поднимет этот вопрос на собрании, они снова разобьют горшки и отправят его в изгнание. Вот была бы ирония судьбы! – Ксантипп? – подал голос Кимон. Тюфяк под ним был почти такой же толстый, как летнее одеяло, и спать на нем было почти так же приятно, как на голой соломе. Ксантипп вылил содержимое горшка в окно. Прошлым вечером, когда дом для путешественников освещала единственная лампа, он видел там сточную канаву. – Я не сплю. А теперь вставай, пока спартанцы не начали спрашивать, почему мы проспали полдня. Он услышал, как зевнул Кимон, и последовал его примеру. Быстро одевшись, выскользнул за дверь и постучал в соседнюю. В доме не было ни замков, ни решеток, и он, просунувшись внутрь, увидел распростершихся на полу Онисима и Реласа. Они простодушно храпели, и ему пришлось топнуть ногой, чтобы разбудить их. – Вставайте! Будьте готовы. Спустившись вниз по скрипучим деревянным ступенькам, он обнаружил, что огонь разожжен и на нем греется вода. Брадобрей-илот уже трудился – смазывал кожу гостя маслом и орудовал бритвой с мастерством, свидетельствовавшим о долгой практике. Ксантипп подумал о том, чтобы наполнить чашу горячей водой и отнести в комнату, но решил побриться, тем более что ждать было недолго. Рассвет еще не наступил, и солнце каждый день вставало позже. Но город просыпался – слышался топот ног и голоса, перекликавшиеся вдалеке. Открывались лавки, готовилась еда, бежали по улицам доставщики. По сравнению с Афинами Спарта была маленьким городом, но на ее территории, ограниченной горами и пересеченной рекой Еврот, проживало более ста тысяч человек. «Интересно, – подумал Ксантипп, – сколько илотов называют Спарту своим домом и сколько из них отправились бы вместе со спартанскими воинами, если бы те вышли на поле боя?» Аристид рассказывал о беседах со спартанским регентом Павсанием. Новости были не из приятных, но Ксантипп надеялся убедить регента в том, что для Спарты единственный способ выжить – это исполнить клятву отца Павсания. Он сел и, чувствуя, как сильные пальцы втирают масло в его подбородок и щеки, погрузился в невеселые мысли. Так или иначе нужно было заполучить армию Спарты. Без нее противостоять Персии не смог бы никто. От Ксантиппа требовалось одно: убедить спартанцев, что в их интересах выступить против самой многочисленной армии, которую когда-либо знал мир. Брадобрей был невысокого роста, с мощными предплечьями и красивыми руками, уверенно державшими лезвие. По окончании работы Ксантипп бросил ему серебряную монету. Мужчина моргнул и, уставившись в пол, вернул денежку. Ксантипп покраснел, вспомнив, что илотам не разрешается владеть чем-либо. Он мог бы заплатить рабу в Афинах, возможно сделав вклад в его сбережения. Надо же так оплошать. Ни один илот не может и мечтать купить себе свободу, по крайней мере в Спарте. Здесь они на положении пленников – до самой смерти. К ним с грохотом спустился Кимон в сопровождении Реласа и Онисима. При виде брадобрея глаза у него загорелись, а приятели стали заинтересованно оглядываться по сторонам. Илот уже наносил масло на лицо Кимона, когда с улицы донеслись нарастающий шум и громкие голоса. Ксантипп первым подошел к двери и выглянул наружу. В отличие от Афин, спартанский акрополь располагался на окраине, а не в центре города. К нему медленно тек в гору людской поток. Между пешими легким галопом проскакала группа всадников в развевающихся красных плащах. Предполагалось, что илоты уберутся с их пути или будут растоптаны. Большинство так и сделало, но одна старушка замешкалась, и ее ударом отбросило к стене. Женщина не погрозила кулаком, не прокричала им вслед проклятие, как сделали бы в Афинах. Она только стояла, опустив голову, тяжело дыша от страха и боли. Кимон, с блестящим от масла лицом, вышел вслед за Ксантиппом и, проводив взглядом проехавших мимо всадников, спросил: – Какие новости? – Пойдем, – сказал Ксантипп. – А разве нам ничего не подадут? – спросил Кимон у него за спиной. – Я не ел прошлым вечером и думал, что сегодня утром что-нибудь перепадет. – Здесь сначала надо поработать и только потом можно поесть. Это уже позже. Ксантипп усмехнулся, заметив огорчение Кимона. Между тем Релас и Онисим тоже вышли из дома, и все четверо присоединились к толпе, направляющейся к акрополю. Держась плотной группой, четверка афинян проходила мимо сотен молчаливых мужчин и женщин, которых было едва ли меньше мужчин. Ксантипп старался ни на ком не задерживать взгляд, а вот Онисим то и дело что-то шептал и, разинув рот, оглядывался и подталкивал Реласа. Свободные женщины ходили и по улицам Афин, хотя гораздо реже и обычно в сопровождении домашней стражи. Здешние женщины разительно отличались от афинских матрон – в большинстве своем они были молодые и гибкие, с серьезным выражением лица. Одежда у многих сводилась к отрезу белой ткани, сколотой на плече и не скрывавшей ни форм, ни сияющего здоровья. Волосы их тоже сияли, как мех у выдры, что вызвало у Ксантиппа приятное воспоминание. Он также заметил, как Релас улыбнулся одной женщине, видя только ее красоту и не замечая растущего гнева. – Релас, если волосы короткие, значит замужняя, – шепнул ему Ксантипп. – Ты испортишь все, что я пытаюсь здесь сделать, просто заговорив с одной из них. Понимаешь? Отвечай, если они заговорят с тобой, но имей в виду – я не хочу, чтобы меня обвинили в развращении женщин. – Те, что с длинными волосами, не заняты? – поинтересовался Релас. Ксантипп пристально посмотрел на него. Солнце еще не показалось на востоке, над горами Парнон, но уже рассвело, и серый свет бледнел, готовясь заблестеть золотом. Релас застенчиво улыбался молодой спартанке, быстро идущей рядом с ними. Ксантипп заметил, что она не выглядела слишком расстроенной его вниманием. – Незамужние дочери спартанских воинов – да, – напомнил Ксантипп. – И я не хочу объяснять их отцам, почему мои люди забрели не в тот сад! Покраснев от упрека, Релас опустил голову и, пока они не достигли вершины холма, смотрел только перед собой. Они оказались в огромной каменной чаше, окаймленной горными склонами. Здесь под присмотром стражников в красных плащах уже открывались храмовые двери, за которыми виднелись зажженные лампады. Их золотистое сияние боролось с рассветом, освещая всадников, которых Ксантипп видел раньше. Они спешились и встали на самом высоком месте – основательно истертом временем плоском валуне. Лошадей увели, и вся группа молча ждала. Глядя на них, афиняне стояли неподвижно, окруженные людским морем. Присматриваясь к мужчинам наверху, Ксантипп подумал, что узнал их по описаниям Аристида. Тот, к которому остальные относились с заметным почтением, был, вероятно, Павсаний. Рядом с ним стоял широкоплечий парень в простом одеянии и с распущенными волосами. Они вместе над чем-то рассмеялись, и Ксантипп решил, что это прорицатель Тисамен. Ксантипп вспомнил состязание по пятиборью на прошлых Олимпийских играх, где был зрителем. Юным спартанцам предстояло проложить свой собственный путь в этом мире. Глядя на них, он чувствовал себя стариком, но правда была в том, что он свои битвы выиграл! И при Марафоне – на суше, и при Саламине – на море. Мужчина не может вечно пребывать в расцвете молодости. Взглянув на Кимона, Ксантипп вздохнул. Как же неприятно слышать по утрам хруст суставов! Молодость – время славы для мужчины. Он не потратил свою впустую, но сознавать, что она ушла, было больно. Когда спартанский акрополь заполнился людьми, напоминая Пникс, Павсаний поднял руки. Ксантипп почти ожидал вызова оратора, как делалось обычно на афинском собрании, совсем забыв, что этот человек – регент при сыне Леонида. Павсаний исполнял обязанности военного царя и мог своей властью посылать спартанцев на войну или удерживать их от нее. Эфоры, возможно, и правили в мирное время, но сейчас, когда персидская армия стояла лагерем на греческой земле, вообще никто не имел полномочий ограничить Павсания. Он мог представлять угрозу для Афин, и Ксантипп вытянул шею, чтобы не пропустить ни одного сказанного им слова. – Наш человек прибыл прошлым вечером из Афин. Новости тревожные… Ксантипп переглянулся с Кимоном. Сумерки быстро светлели, и возможность быть узнанными сейчас, во время обсуждения известий из Афин, отнюдь не вселяла спокойствия. Не стоит ли заявить о своем присутствии, пока никто не принял их за предателей или лазутчиков? Ксантипп почувствовал, как пот – а может, струйка масла, оставшегося на коже после бритья, – стекла по шее. – Персы заручились поддержкой царя Македонии Александра, – продолжил Павсаний. – Он отправился в Афины, чтобы заключить мир с блудницами из их собрания. Он… Ксантипп не мог стоять и слушать, как поносят его родной город, и, хотя сердце колотилось как бешеное, он выпрямился и крикнул громко, чтобы услышали все: – Регент Павсаний! Я прибыл сюда посланником Афин, чтобы ответить на твои вопросы. Ты и в этом видишь недоброжелательство? Толпа обернулась, чтобы посмотреть, кто осмелился перебить регента. На одно мгновение, за которое его сердце глухо стукнуло десяток раз, Ксантипп почувствовал себя одиноким как никогда. Павсаний, наклонившись, пошептался с прорицателем и после паузы приказал: – Выйди вперед, афинянин. По давлению сзади Ксантипп понял, что выйти придется независимо от желания. Он услышал, как Кимон что-то прорычал в ответ, но их уже толкали и тянули, и вскоре они оказались у подножия камня, на котором стоял регент. – Мы должны были встретиться в полдень, – неожиданно для себя произнес Ксантипп. – Но я увидел, что люди идут сюда, и… – Теперь это уже не важно, – отмахнулся от его объяснений Павсаний. Ксантипп заметил, что этот человек, по верному описанию Аристида, как будто постоянно смотрит на мир недоверчиво и неодобрительно – подняв бровь. – Судя по всему, – сказал регент, – я должен сегодня же отправиться в Афины и увидеть, какой ущерб нанесен городу. Кто бы мог подумать, что у персов хватит хитрости настроить Афины против нас? С такой армией, как у них, они могли бы просто отдохнуть всю зиму и напасть весной. Однако же они проводят холодные месяцы, строя заговоры и подкупая наших союзников. – Я… – замялся от неожиданности Ксантипп. – Ты собираешься в Афины? Он подумал, что Павсаний не ответит. Лицо регента как будто окаменело. – Я честно обошелся с твоим народом, афинянин. Я встретил в Элевсине вашего человека – Аристида. Он умолял меня помнить о наших клятвах. Разве не поэтому ты здесь? Возможно, Спарте пора напомнить Афинам о том же самом. Не будет никакого мира между Персией и Афинами! Пока Ксантипп пытался осмыслить услышанное, Павсаний повысил голос, снова обращаясь к толпе: – Я передам им весточку. Пока меня не будет, мой отец Клеомброт командует всеми военными силами Спарты, всеми спартиатами, периэками и илотами. Он будет регентом для Плейстарха, сына Леонида. Слушайте царя Леотихида, эфоров и богов. Будьте бдительны. Повинуйтесь. Мужчины и женщины по всему акрополю преклонили колени, так что центром внимания стала четверка афинян, оставшихся стоять на виду у всех.