Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 40 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Собака ее мужа. Агариста не знала, как отнестись к этому. В изгнании Ксантипп познакомился с местной женщиной из Коринфа. Собака вернулась вместе с ним как постоянное напоминание об этой части его жизни. Агариста не слишком расстроилась, когда Конис прыгнул в море и поплыл за хозяином. Муж едва не заплакал, но остановиться и вернуться не мог – триера была битком набита женщинами и детьми, и персы уже огибали мыс. Агариста предположила тогда, что мастиф утонул вместе со многими другими в тот день. Воспользовавшись легким замешательством матери, взявшей паузу для размышлений, Перикл начал спускаться по скалистому склону. И когда Агариста наконец решилась остановить сына, момент уже был упущен, и она осталась с Еленой и Арифроном, умоляюще глядевшими на нее. – Ох, ладно. Хорошо, – отмахнулась она. – Идите и посмотрите. И сразу же возвращайтесь! Дети умчались. Агариста поднялась и смахнула песок с туники, чувствуя каждый брошенный на нее взгляд, каждый поворот головы. Она принадлежала к роду Алкмеонидов, и видеть ее без атрибутов богатства и власти, без охраны, рабов и вне высоких стен было так же непривычно и удивительно, как если бы она предстала обнаженной. Заметив, как склонились друг к другу любители посплетничать, Агариста выше подняла подбородок. Ее дети бежали по берегу к бурой отметине, выделявшейся среди мертвецов. Кивнув сама себе, она зашагала по тропинке вниз. Возможно, собака выжила. Детям нужен был повод для радости. Как и всем. Фемистокл рисковал жизнью, собственной и всей команды, чтобы высадить одного-единственного паренька, еще совсем мальчишку, сына плотника, исполненного гордости от осознания важности данного ему поручения. Поскольку маленькой лодки для выполнения задачи не нашлось, думали о том, чтобы подогнать галеру к самому берегу. К тому времени персидские воины роились, как шершни, вокруг своего царя и, опять же как шершни, нападали на каждого, в ком видели хотя бы малейшую угрозу. Простая задача казалась невыполнимой. Но потом плотник показал Фемистоклу тонкую кедровую шкатулку, которую можно было запечатать воском, нагреть и разгладить до толщины скорлупы. Мальчик умел плавать, и все они хорошо знали берег и лучшие места для высадки. Фемистокл опустил парнишку в воду с привязанным к руке узелком. Они отступили в пролив, и уставшие гребцы получили наконец возможность отдохнуть. Заботиться о безопасности Фемистокл поручил триерарху, сам же сосредоточил внимание на крошечной фигурке мальчика, направлявшегося к самому могущественному человеку в мире, который сидел в огромном шатре на фоне горящих у него за спиной Афин. Глава 4 Ксеркс посмотрел сверху вниз на жалкого, перепачканного мальчишку. Стражники обошлись с ним не слишком ласково, пока искали спрятанное оружие. В проливе продолжалось морское сражение, и потому возникло подозрение, что греки могли прислать яд или вооружить гонца тонким клинком. Узелок разорвали, воск содрали, кедровую шкатулку открыли и выбросили. Даже клочок многослойной бумаги, сделанной из высушенного тростника в египетском стиле, не должен был коснуться царской руки. Дрожащий парнишка лежал лицом вниз на песчаном берегу, придавленный ногой стражника. Чуть в стороне, ожидая кивка от Ксеркса, стоял глашатай, вызванный по причине знания чужестранных языков. Посматривая с интересом на юного афинянина, он готовился повторить царю его слова. Ксеркс восседал на деревянном троне. Над его головой подрагивал и похрустывал холщовый купол. Полог шатра был откинут, и царь мог наблюдать за проплывающими мимо триерами. Мардоний заверил Ксеркса, что в его присутствии люди сражаются лучше – чувствуют его пристальный взгляд. – Прочти мне это, – велел царь. Прежде чем заговорить, глашатай пал ниц рядом с мальчиком, который посмотрел на него в замешательстве. Когда глашатай поднялся, сорванец тоже начал подниматься. Стражнику пришлось надавить посильнее, чтобы удержать его на месте. – «Великий царь Персии…» – начал читать глашатай. Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. Ксеркс поднял глаза – начало определенно пробудило его интерес. – «Я, Фемистокл, пишу как друг…» Нет, «союзник» подходит лучше. «Для меня было… честью командовать флотом Афин и Греции. Я не хочу, чтобы мой народ был истреблен, если могу спасти его». При этих словах Ксеркс подался вперед, затем встал и принялся расхаживать туда-сюда, слушая глашатая. Тот повысил голос, а между тем мальчишка елозил на песке, не понимая значения звучащих на персидском слов. – «Великий царь, мои полномочия ограниченны. Если я призову сложить оружие, меня просто заменят, и сражение продолжится. И тогда вместе с моим народом погибнет еще много персов. Прошу… умоляю… Твоя семья всегда проявляла милосердие к тем, кто просил о нем. Сейчас настало это время. Я вижу, как над городом клубится дым, и плачу». Ксеркс поднял руку, останавливая глашатая, и посмотрел через пролив. Не там ли Фемистокл? На одном из этих кораблей, снующих, как жалящие насекомые? Не наблюдает ли он сейчас за берегом? Еще дальше, на глубокой воде, покачивались другие корабли, со свежими командами, готовые вступить в бой. Ксеркс понимал, почему грек мог впасть в отчаяние от такого зрелища. До сих пор в пролив вошла едва ли треть персидских военных кораблей. Вдвое больше людей ждали своего часа. А поскольку с пролива был виден его шатер, Ксеркс знал, что капитаны будут драться насмерть, чтобы царь заметил их. Карьеры и семьи строились на его глазах. Даже сейчас, пока он думал об этом, две галеры едва избежали столкновения, промчавшись мимо на предельной скорости. – Есть что-то еще? Продолжай, – махнул Ксеркс глашатаю. – Немного, великий царь, несколько строк… «Земля за проливом – небольшой остров под названием Саламин. Если ты пошлешь половину своего флота вокруг него, они смогут войти в пролив с другого конца. Зажатый твоими кораблями с обеих сторон, я смог бы сдаться с достоинством. Прошу тебя о милосердии. Молю о встрече с тобой как о чести». Подписано: «Фемистокл». Глашатай перевернул лист папируса, ища какое-нибудь другое слово или тайный символ. Их не было. – Вызовите Мардония. И приведите кого-нибудь из моих греческих союзников. Мне нужно подтверждение, что Саламин – остров. Кто-то должен знать правду. Стражник бросился выполнять приказ царя, а глашатай, склонив голову, ожидал дальнейших распоряжений. Мальчишка на земле перестал сопротивляться и только скреб пальцами песок. Ксеркс, увидев это, улыбнулся. Когда-то он был таким же юным. И конечно, отец избил бы его за такую невнимательность. Вместо этого Ксеркс приказал стражнику отвести парнишку на ближайшую походную кухню, чтобы его накормили. Письмо подняло ему настроение. Его отец действительно понимал греков! Их вождей можно склонить к подчинению. Золото и умение даровать милосердие стоят целой армии. Было уже за полдень, когда появился Мардоний. Судя по раскрасневшемуся лицу, он спешил издалека. С ним были безоружные фиванцы. Стражники имели строгие указания не подпускать к царю даже доверенных союзников, если у них были мечи и копья. Царского глашатая не отпустили, и он оставался все это время на одном месте, хотя ноги уже дрожали от усталости. Ксеркс жестом велел ему прочитать письмо вслух по-гречески, и голос глашатая зазвучал устало и хрипло. Когда он закончил, один из фиванцев попросил показать само письмо. Грамотные люди встречались не часто, но Ксеркс позволил дать ему папирус и внимательно следил, как шевелятся губы фиванца, произносящего слова медленно, будто пробуя их на вкус. Прочитав, грек вернул письмо глашатаю. – Я не очень хорошо знаю Фемистокла, повелитель, только понаслышке. – Он подождал, пока глашатай переведет. – И это правда, что Саламин – остров. Могу подтвердить из своей собственной юности, когда я приехал в этот самый порт. – И ты поверил бы его предложению сдаться? Пока глашатай переводил вопрос, Ксеркс наблюдал за реакцией греков. Он заметил, что фиванцы обменялись взглядами, словно ища друг у друга поддержки. Конечно, это были греки, которые предпочли взять персидское золото, а не выступать с оружием против его армии. Про себя Ксеркс считал их людьми низшего порядка. Могут ли такие людишки по-настоящему оценивать мотивацию тех, у кого больше гордости, кто отказался уступить, кто – и на суше, и на море – вышел встретиться лицом к лицу с врагом, победить которого, как они знали, невозможно!
– Мне кажется, да, повелитель, но наверняка сказать трудно. План, который он предлагает, несомненно, положит конец битве. Ни одна армия не может сражаться на две стороны. Глашатай повторил все, что услышал. Ксеркс медленно кивнул и жестом позволил фиванцам выказать ему почтение. Он терпеливо ждал, пока греки, пав ниц, громко помолились о даровании ему долгой жизни. Понимали ли они, что уже само это позволение есть честь и награда за службу? Тонкости такого рода были, похоже, недоступны эллинам, по крайней мере тем, что находились под его командой. Когда их увели, царь обратился к Мардонию: – Он очень мало обещает, этот Фемистокл. Командует, но утверждает, что не может сдаться, и при этом предлагает мне способ быстро закончить битву. Что посоветуешь? – Преимущество за нами, можно и попробовать, – сказал Мардоний. – Если все пройдет успешно, мы сохраним жизнь тысячам наших людей. Тогда у нас должны быть и планы в отношении греческих пленных. Позволишь ли ты вернуть им свой город? Пока мы разговариваем, мои люди разрушают стены. – Стены останутся в таком состоянии как символ нашей победы, – сказал Ксеркс. – Мне не нужно окрашивать море в красный цвет. Я пришел сюда, чтобы отомстить. Но когда война закончится, что я хочу оставить после себя? Только ли пепел и кости? Что сказал бы мой отец? Зная, что от его слов зависят судьбы народов, Мардоний на мгновение задумался. – Наверное… великий царь Дарий пожелал бы продемонстрировать силу и устроить наглядное наказание, чтобы ему никогда больше не пришлось забираться так далеко на запад. Полагаю, после этого он не стал бы долго о них думать и довольствовался бы посылкой персидских наместников, которые правили бы от его имени, оставлением гарнизонов для поддержания порядка и покоя и введением налогов, которые поступали бы в царскую казну. Твой отец покорил многие народы. Со временем они стали самыми верными провинциями великой империи. Они посылают воинов в нашу армию, и те с гордостью носят цвета и символы вашего дома поверх своих. Возможно, твой отец улыбнулся бы сейчас и поступил иначе. Хотя решение за тобой, повелитель, его дух живет в тебе. Я знаю, ты чтишь его каждым вдохом. – Очень хорошо, – улыбнулся Ксеркс и схватил полководца за плечо. – Подай сигнал флагману, чтобы спустил лодку и прибыл для получения новых приказов. Пусть капитан Исвант проведет триста военных кораблей вокруг острова Саламин. Им будет полезно немного порезвиться после утреннего безделья! Они должны войти в пролив с запада, но не вступать в бой. Подождем, пока этот Фемистокл не сдержит свое слово и не сдастся. Возможно, я даже встречусь с ним. Мардоний упал на песчаную землю: – Великий царь, что делать с женщинами и детьми на самом острове? Проявишь ли ты к ним милосердие? Ксеркс пожал плечами. Пленники были ему не нужны, аппетит к личным рабам с годами поубавился. Разгульные дни давно остались позади. Однако он знал, что это не относится к молодым. – Возьми одного из… десяти, – улыбнулся он и погрозил пальцем. – Пусть их казнят, но быстро. Можешь также выбрать покрасивее и подарить тем, кто особо отличился. Этого будет достаточно. Остальные пусть вернутся к мужьям и родителям – и славят мое имя. Но никаких стен Афинам не оставлять. Их больше не будет. И пусть это станет символом моей победы. Мардоний вновь намеренно распростерся на земле. Под ресницами набухли слезы, лицо воссияло одухотворенностью. Воистину отец возродился в сыне. В самый момент победы Ксеркс обрел милосердие, свойственное его роду. – Великий царь, ты обратил этот день в золото. Я скажу писцам, чтобы запечатлели его во всех подробностях. Напрягаясь изо всех сил, Перикл вытащил огромного пса из полосы прибоя. Дальше по берегу Агариста вскинула было руку, хотела крикнуть и остановить сына, но в последний момент сдержалась. Все равно бы он ее не послушал. Мастиф был мертв: он слишком долго пробыл под водой. Но Перикл вытащил его и теперь в отчаянии теребил безжизненно болтающиеся конечности. На помощь мальчику поспешили брат и сестра, и все трое, ухватившись за складки мокрой плоти, перенесли Кониса на сухой песок. Елена плакала, поглаживая бок собаки. Агариста посмотрела на залив, туда, где продолжалось морское сражение. Корабли персов проходили так близко, что она видела выражение лиц гребцов и людей на палубе. Среди них были лучники, и она спросила себя, будут ли они стрелять просто так, ради забавы или жестокости. Мысль эта напугала ее, поскольку дети на берегу были совершенно беззащитны. Здесь и без того умирали многие. Агариста старалась не смотреть на тела с обезображенными смертью лицами, с открытыми ртами, из которых лилась морская вода. На ком-то были греческие одежды. Персов же она узнавала по кудрявым бородам – смазанные маслом колечки волос не развились даже в соленой воде. – Нам лучше уйти отсюда, – сказала Агариста. – Среди персов есть лучники. Я не хочу, чтобы они увидели вас с кораблей и начали обстреливать или высадились на берег. Эта догадка только что осенила ее и отозвалась новой волной страха. Ксантипп оставил небольшой отряд гоплитов – больше он выделить не мог. Кто знает, что случится, если команда какого-нибудь персидского корабля сойдет на землю. Перикл вглядывался в глаза мертвой собаки и, казалось, не обращал внимания на мать, не слышал ее слов. – Уходим, Перикл. Сейчас же! Он никогда не подчинялся сразу, как будто уши у него открывались только после нескольких повторений. Из-за этого мальчишки Агариста иногда просто теряла всякое терпение. – Давай, Перикл, – позвал Арифрон. Перикл буркнул что-то в ответ, и Арифрон покраснел от гнева. Никто в целом мире не мог так легко вывести его из себя, как младший брат. Неучтивое отношение к матери, казалось, оскорбило Арифрона так же сильно, как если бы он был еще одним родителем. Агариста поспешила пресечь разгорающийся спор или, что еще хуже, драку между братьями на глазах у афинских женщин, наблюдавших за происходящим с дюн и утесов. – Конис мертв, Перикл. Мне жаль. Уходим, пока ты не привлек внимание персов и они не подошли ближе. Он посмотрел на нее полными злобы глазами: – Я хотел, чтобы мы остановились. Я же говорил тебе, что он утонет. И отцу говорил! Конис не сдавался, а теперь… К ее удивлению, Перикл всхлипнул и уткнулся лицом во влажные складки кожи вокруг собачьей морды. Агаристе и в голову не приходило, что он так сильно любит этого пса. – Мне жаль, – сказала она мягче, – но мы уже ничего не можем для него сделать… Перикл, мне не нравятся все эти мертвецы. Идем, сейчас же. Он поднялся, неотрывно глядя вниз на безжизненное тело утонувшей собаки. Конис потерялся в толпе на набережной в разгар отъезда, а потом прыгнул в море, чтобы следовать за кораблем хозяина. Впервые Агариста ощутила укол печали при мысли о том, что ей придется сообщить мужу о смерти Кониса. Посреди всего этого хаоса, гибели и разрушений, когда все, что они знали, было поставлено на карту, потеря собаки могла показаться пустяком, однако на глаза Агаристы навернулись непрошеные и необъяснимые слезы. Странно, но вид плачущей матери как будто успокоил Перикла. Он взял ее за руку, и они всей семьей потянулись к своему месту на дюнах. Агариста отметила, что оно осталось свободным, других претендентов на него не нашлось. Статус остался при ней, даже несмотря на то, что сейчас она была в облепленной мокрым песком одежде и с пустым желудком. Когда они устроились, Перикл снова встал на краю склона, но теперь мать не упрекала его. Воздух был чистый и свежий, с привкусом соли. С высоты они могли видеть бурое пятно – мертвого Кониса – в стороне от остальных мертвецов, вкупе напоминающих вынесенный морем плавник.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!