Я вообще была неправильная по всем статьям. Разве что у меня было, как положено, два глаза, две руки и две ноги, в остальном я была средним между недоразумением и зловредным дэвом, порочащим мантии истинных сестёр. Самое печальное, Камалин отказывалась осознавать, почему очутилась у меня. То есть, понимала, но решительно противилась всем попыткам осознанию плачевности её положения проникнуть в её одревеневший от безделия мозг. Моё наставничество она воспринимала, как ссылку и продолжение каких-то внутренних конфликтов сестринства. Не то чтобы она была не очень права, но я не собиралась причинять ей вреда. О чём сказала раз пять. В начале шестого я задумалась, а стоит ли надрываться, и махнула рукой. В конце концов, нам надо дотерпеть до первого весеннего поезда. Большую часть дня я девочку не видела. Камалин торчала на уроках, которые по моей просьбе ей организовал Рахаил, или в спортивном зале пыталась кого-нибудь побить. Дралась она, кстати, абсолютно под стать её образу мысли. Сильно, технично, без фантазии и страшно злилась, когда её укладывали на ковёр хитростью. А у нас все зимующие не парадные рыцари Мейнда, они воевать вообще-то учились, и как никто знали, что “как правильно” идёт в задницу, если этим не спасти свою шкуру. …Иногда я радовалась, что я не Камалин. Тяжело, наверное, жить, будучи ею. Кругом одни враги, развратники, лжецы, лентяи и такие, как я. Орденцы, не будь дураками, сразу просекли эту манеру борьбы девочки, и Камалин стала излюбленнной грушей для битья у моих дорогих и бесконечно добрых сожителей. Некоторых особо рьяных пришлось побить уже мне, чтобы отвалили и не мешали воспитательному процессу. Падение на ковёр бешенной Риммы Камалин даже видела, и после того спарринга наши отношения с девочкой стали чуть-чуть теплее. Возможно, она не была благодарна, а просто чуть-чуть заважала меня. Этого уважения хватило на целый месяц нейтралитета. Я не давила на Каму, она в ответ слушалась — и продолжала деградировать как волшебница и сестра Тиары. Никто во всех обитаемых землях не знает, как связано поклонение богам и волшебство. Но статистика, безжалостная сволочь, показывала, что волшебников среди нас много. Некоторые считали, что пошлое слово “волшебство” означает лишь способность восприимчивых душ чувствовать волю Великого Мудрого и претворять её в реальность. То есть, среди жрецов таким образом большинство будет именно искренними последователями своих богов. Некоторые ради скандала доводили мысль до абсурда, и напоминали, что способности мыслеплётов слишком уж похожи на легендарное осанвэ, способность человечества общаться друг с другом и с богами без помощи слов. Я один раз применила этот приём в споре, и едва успокоила (в основном по морде) трёх коллег и одного их оппонента, решивших, что я возмутительно неправа. Я сама придерживалась мнения, что всё-таки вера как-то с этим связана. Вот я, например. Мама с папой говорили, что я родилась самым обычным ребёнком. А когда меня взяла в оборот дорогая тётушка, я заигралась в Румму-Ару и спалила нашу квартиру. Мама, беременная мелким, едва успела вытащить в окно меня и документы. Камалин была волшебницей, и её способности стремительно угасали. В личном деле значилось, что её способности средние, но стабильные. Когда я её попыталась проверить, она практически не контролировала остатки силы, и чуть не взорвала молельный зал. Я ей ещё раз запретила пытаться ворожить, но это же я, верно? Меня можно не слушаться. В итоге после пожара в её комнате в дело вмешался Рахаил. О чём они говорили, он мне не сказал даже после моих слёзных просьб и одной очень настойчивой с выкидыванием ключа от кабинета в унитаз. Только попросил больше так не делать, а то он во мне разочаруется. Но ворожить в комнате Камалин вроде прекратила. Я выдохнула. Но через два дня поймала её за попыткой расковырять печать на святилище, поняла, что это всё-таки война. — Давай подменю тебя, — предложил Ферах, оттащивший в храм уже изрядно дров. На растопке сидел Лир. Этот молодец оказался настоящим сокровищем. Чего он только не умел! Даже топить печи храма. Он попытался научить топить Камалин, но парень успел чем-то вызвать её недовольство, и учёбы не вышло. — Минут через пятнадцать, — Я ещё не до конца успокоилась. После нашей ссоры, когда я поймала Каму за попыткой вскрыть опечатанное святилище, мне постоянно хотелось убивать. Или просто злиться. Я бесконечно злилась, вспоминая годы в обители, потом эту тварь мать-настоятельницу, которая глумилась надо мной, когда меня наконец-то вернули из больницы в обитель, представляла, как сейчас они там все бегают и пытаются подольше скрывать, что огни Тиары погасли. Как только об этом станет известно — а об этом узнают, о, сами же гадюки из совета вынесут в мир — сестринство падёт и станет историей. И я тогда стану рыцарем Ордена, возможно, сестрой-исповедницей в его рамках, и Кадм наконец-то успокоится и перестанет приседать мне на уши просьбами послушать его. Вот тётушке будет плохо, да. Она-то в сестринство верит вполне искренне. Ферах не стал упорствовать и сел на чурбаны у меня за спиной. Я его не видела, но лёгкий ветер донёс до меня запах трубки с вишнёвыми листьями. — Зайдёшь вечером на игру? Мы с ним, в отличие от Камы, общий язык нашли быстро, в основном коротая длинные вечера за нардами, шахматами и логическими загадками. Световой день стал возмутительно малым, Извечный Огонь едва грел, и заняться нам, кроме текущих ремонтных работ, было нечем. Ферах мне нравился, и я не скрывала это. К тому же он был товарищем моего брата и принёс мне от него весточку, и я уже была готова принять его, как старого друга. Ферах, по-моему, моего дружелюбия то ли пугался, то ли стеснялся. Я вообще вызывала у него странные эмоции, хотя вроде бы общалась так же, как и с остальными зимовщиками. Ну, может быть, у него тонкая душевная организация, или наслушался про меня баек и возомнил невесть что. — Да, — Я замахнулась колуном и промазала мимо чурки. В третий раз. Отлично, вот и знак, что я устала. Я передала колун Фераху, и заняла его место на чурбанах. Тело начало остывать, и я укуталась в тулуп. — Мастер Рахаил, кстати, говорил, чтобы ты перед обедом зашла посмотреть на карту в башне. Не знаю, что это значит. — А, так, пара контрольных мест с маячками. — Так это ты расставила те камни? — Ферах снял тулуп и проверил колун. — Ага, разумеется!.. На самом деле, тут у нас куда меньше чертовщины, чем в том же Мендлее. — Ну, я месяц, как из Мендлея, а чертовщины там не заметил. — Это потому что там, где много людей, проще чертовщину прятать. Когда ты живёшь с двадцатью людьми в одной деревне, то знаешь каждого из двадцати. А когда у тебя не деревня, а город, в котором живёт сто тысяч человек? Будешь ли ты всех знать? — В городах каждый знает те же двадцать человек. И каждого человека кто-нибудь, да знает. — Это не всегда так работает. В деревне ты вынужден общаться с этими двадцатью, а в городе можешь выбрать себе общение с более приятным кругом. Например, тебе не нравится сосед по твоей квартире — ты с ним не общаешься. Тебе не нравится какой-то прихожанин твоего храма — ты с ним не общаешься. Тебе не нравится хранитель твоего огня — ты идёшь к другому. Так кто-то мрачный и таинственный может оказаться у всех на виду, но при этом избежать всеобщего внимания. Ты ведь слышал, что в городах много одиноких, которые могут пропасть, и их никто не хватится. Ты слышал про Обратный Мейнд? — Обратный Мейнд никак не связан с тем, что кто-то может избежать излишнего внимания. — Почему же? Откуда, по-твоему, в Обратном Мейнде берутся новые жители? — Отовсюду? — Ферах усмехнулся. — Ты как будто веришь в этот Обратный Мейнд. — Не верю, — серьёзно поправила я. — А бывала в нём. — Сестра Анатеш, не пойти ли вам и не посмотреть ли ту самую карту? А то опоздаете к раскладке нард. Байки лучше рассказывать в тепле за чашкой чавы и большой компании. Я хмыкнула. — Ну не хочешь, не слушай мою мудрость. Я ещё вернусь сюда перед ужином. Приходи на исповедь. Ферах как-то очень нехорошо оглянулся на меня через плечо, как будто я намекнула на какое-то его преступление. Я не подала виду, что заметила, но такое случалось не первый раз. Когда прошли первые две недели его пребывания у нас, я намекнула, что здесь принято хотя бы иногда приходить в храм Тиары. Ферах стал приходить, и я видела, что молится он искренне, но на исповеди — это когда в специальной комнатке мне жаловались на жизнь — не приходил. Хотя я была готова поклясться моими глазами, пожаловаться ему есть на что. Он ребёнком был взят в Орден, прошел всё обучение, и стал рыцарем в тридцать три года, при этом имея отличные отметки на всех этапах обучения, пять лет службы во Льдах и будучи не сильным, но стабильным волшебником. По нынешним временам он сильно засиделся в претендентах. Я хотела было разгадать эту тайну, но мастер Рахаил мне его личное дело не дал. Только намекнул, что причины для такой задержки и ранней седины у Фераха есть, но они не моего ума дела, и чтобы я даже не думала совать нос в его сейф — иначе он на меня обидится и лишит своей дружбы. Это была очень серьёзная угроза, и я послушалась. — Я приду на службу, — Ферах опустил колун на чушку. В сторону разлетелись щепы. Я сделала вид, что довольна, и пошла в храм. Кама почти закончила уборку, и вроде лицо у неё было спокойным. Первое время она убиралась в молельном зале с такой рожей, как будто раскалывала врагам головы. Впрочем, возможно, в воображении именно это она и видела. — Выметай сор, и пойдём. Покажу тебе кое-что, что входит в обязанности сестры. Девчонка удивлённо и недоверчиво посмотрела на меня. — Тебе понравится. Мы поднялись под крышу старого донжона. Это была древнейшая часть крепости, возможно, такая же древняя, как и мой храм. Тут было холодно, но не так, как в древние времена. На три этажа под нами провели тепло от мино-станции, и, чтобы оно не уходило зимой, кое-как набили на старые балки крыши ещё слой досок. Я подняла люк, включила свет и освободила путь Камалин. Мино-лампы медленно разгорались неярким холодным светом, постепенно вырисовывая из мрака большой круглый стол на нескольких ножках. Все они выглядели по-разному, и каждый раз их число менялось. Я старалась вообще к ним не приглядываться, чтобы не сойти с ума. Моя предшественница писала, что сестра до неё пыталась вычислить закономерность в изменениях стола, но не преуспела, только зря лишились рассудка. — Не трогай его руками, поняла? Камалин прищурилась, глядя на стол. Да, впервые он выглядит очень неказистым. Впервые. Сверху, на столешнице, была пол увырезана, полу инкрустирована в старую, серую от времени сосну, карта нашей части земли. Моя предшественница предполагала, что кто-то либо из наших сестёр, либо какой-то благословлённый Тиарой рыцарь вырезал эту карту такими же долгими зимними вечерами, и водрузил её сюда. Было это очень, очень давно. Так давно, что многие археологи, что стремились к Шеркелу и не обращали внимания на нашу неказистую крепость, отдали бы за неё очень и очень многое. Я поправила один из светильников под потолком и посмотрела на Камалин. — Ну, что видишь? — Озера нет, — ответила она. — Верно. Когда сделали карту, его ещё не было. А после не стали наносить. — Почему? Я пожала плечами. — Не сочли нужным. Видишь, на его месте когда-то была зелёная долина с гибернийской крепостью и башней богов. — Но… — Камалин недоверчиво посмотрела на меня и склонилась над картой. — Озеро очень глубоко, как мне говорили. — Да, оно глубокое. И если ты посмотришь на карту, что висит у мастера Рахаила в кабинете, то увидишь, что оно странной формы. — Оно образовалось в лощине. — Не совсем. Чуть северней от нас можно увидеть, что там круглая воронка. — Но… — Камалин нахмурилась. — Там был взрыв? Такой силы, что образовалось озеро? — Ага. По легенде, там взорвался камень этой земли, отчего её ядро треснуло и образовалась эта расщелина. Камалин молча разглядывала карту. — Правда? — Не знаю. Где-то в архивах Ордена наверняка записано, что тут произошло на самом деле, но мне их не показывали. Так что у меня есть только этот стол. — И что он делает? — Много чего, но для нас важно одно. Наш скучающий друг изобразил здесь гибернийские города. Ты увлекаешься историей? — Я сдала её на отлично, — понятно, не увлекается. — Гибернийцы были цивилизацией, что жила в части Вольных Земель до прихода Первых людей. От них остались руины высокоразвитых городов с инженерными сооружениями и много произведений искусства, и некоторые считают, что, несмотря на сходство с нами, людьми они не были. Подтвердить или опровергнуть эту теорию не получается, потому что гибернийские кладбища не были найдены. — Верно, — надо же, как мирно мы можем общаться. — Ещё у их городов есть интересное свойство. Они никогда не стоят по одиночке, а всегда цепью из трёх-пяти городов. Иногда цепочка продолжается маленькими деревнями. Видишь, на карте обозначены руины. На месте воронки, Шеркел, и дальше за перевалом?