Матушка достала из-под пелерины планшетку с пришпиленными к ней листами бумаги. Я достала из кармана огрызок химического карандаша, послюнявила конец и расписалась. Играс немедленно убрала бумагу в планшет и повернулась к Каме. — Ты все вещи забрала? Девчонка кивнула в сторону чемодана и почти мирно сказала “Да”. — Тогда я побежала. Берегите себя, вы обе. Весной я хочу видеть вас обоих, целых и готовых вернуться в обитель. А тебе ещё и удачи с терпением, — Играс за воротник притянула меня к себе, поцеловала в лоб и пальцем начертила на нём знак солнца. Я пробормотала благодарности и, кажется, пыталась ворчать, что я не маленькая. Играс начертила такой же знак на лбу не проронившей ни звука Камы и побежала в нижний двор, где стоял автомобиль с подмигивающим голубым двигателем. Безмолвный сидел там же, и от вида его затылка под красным покрывалом мне стало не очень уютно. Он-то тут зачем? Так-то я знала, что у Играс полно друзей среди орденских магистров и что она нашла для своего длинного носа лазейку чуть ли не в совет Великих Магистров. По крайней мере, в моё ученичество она узнавала о его решениях быстрее, чем некоторые эны и магистры Ордена. Вот только это ни в коей мере не объясняло, что тут делает один из хранителей Спящий. Спящие спят под Башней Ангелов, а не здесь. Впрочем, дела Безмолвных не мои дела, как и война с новой Матерью, присоединение к Ордену и конец сестринства – ну, или что там нас ждёт в будущем. Я всё равно ничем не смогу ни помочь, ни помешать. — Теперь мы идём заселяться, — я не стала махать вслед платочком, взяла девчонку за плечо и повернула её к вещам. Кама кивнула, подняла свои сумки и чемодан и выпрямилась в ожидании дальнейших указаний. — Пошли в храм, — я жестом велела идти за мной. Ну, вот теперь самое время применить те немногие педагогические таланты, что у меня есть. А у меня их на самом деле мало, вот прям очень-очень. Старик Рахаил три года назад не пустил меня в деревенскую школу учить тех немногих детей, что жили около Станции. Мол, не твоё. Учительницы, нанятые для школы орденом, что самое обидное, с ним полностью согласились. — Меня зовут сестра Анатеш. Можешь звать меня Майей. Но в храме — я только сестра Анатеш. Понятно? — Да! Мне как будто орденского претендента подсунули. Зачем так гаркать в ухо? Ну ладно, я придираюсь, моё ухо на локоть выше её рта. Но нахрена орать-то? Мы поднялись по высокому крыльцу к дверям. — На следующей неделе я переезжаю в казармы орденцев, ты со мной. Зимовать в храме не получится, отопление едва живое. Во-от. Обязанности распределим завтра, — я отперла дверь и пропустила Каму внутрь. Можно было зайти в дом для сестёр через отдельную дверь, но неделю назад её опять перекосило, а у меня всё не доходили руки перевесить петли. Да и смысла уже не было что-то делать перед зимовкой, разве что щели законопатить получше. — И кое-что будет касаться нашего с тобой личного общения, — я провела девчонку мимо лавок и стеклянных подсвечников. Мой храм был старый и видал лучшие времена. В небольшой галерее стояли два ряда лавок и небольшой алтарь. На балках и стенах местами можно было ещё разглядеть старые росписи, а над алтарём всё ещё танцевал силуэт Тиары в венце из небесных огней. Снаружи было светло, и храм выглядел как старый добрый пёс, ласковым и родным. Мне будет не хватать его, когда меня всё же переведут. — Во-первых, на будущее, не стоит так агрессивно реагировать на незнакомых людей. Они могут обидеться и отнестись к тебе плохо. Вдвойне глупо поступать так с людьми, от которых зависит твоё будущее. …а объяснила ли ей Играс, зачем везёт ко мне? Вряд ли бы Камалин поверила, но проблема, что старуха скорее всего не сочла нужным это сделать. Она уже причиняет девочке добро, как мы смеем требовать от неё каких-то объяснений! Я открыла внутреннюю дверь здоровенным древним ключом и оглянулась на девочку. Кама угрюмо смотрела на меня и молчала. Только желваки ходили под кожей. От этого она выглядела втрое старше меня. Ещё и голову наклонила так, словно хотела боднуть меня, как баран. — Так тоже не стоит себя вести. Разумный человек сказал бы "спасибо за совет", — я толкнула дверь и вошла внутрь. — Нин-Играс рассказала тебе, почему привезла тебя сюда? – тишина в ответ. И что мне ей сказать?– Камалин, Нин-Играс сказала, почему привезла тебя сюда? – кивок. Ну нет, так дело не пойдт. – Скажи, зачем. – Лечиться, – подумав пару секунд, сказала она. – Только вы не врач, сестра Анатеш. Прозвучало, как упрёк. Справедливый. – Угу, – Мне стало неуютно от этой мысли и я попробовала сосредоточиться на своих словах. – Да, я не врач, к сожалению, и от плана нин не в восторге. И от того, что теперь от меня зависит, вернёшься ли ты в обитель. Ты ведь это знаешь? И знаешь, как неразумно поступила, сходу начав со мной ссору? Будь я злонамеренным человеком, как тебе наверняка сказала мать-настоятельница, ты бы только что вырыла себе огромную яму. — А так яму ей вырыл педагогический совет и сама старая выдра, отправив к самой никчёмной наставнице на свете. — Так что предлагаю перемирие. В конце концов, ты здесь очутилась не просто так, — я открыла ещё одну дверь и впустила девочку внутрь. Комната немного затхлая, убиралась я здесь последний раз ещё весной… Я задумалась, есть ли смысл заселить подопечную сразу в казармы. Я-то тут уже фактически не живу. Ладно, сейчас схожу к Рахаилу, объясню ему ситуацию, может пустит. — Нин Играс сказала, что у тебя два пути, как-то вылечиться вдали от нашего сестринства, состоящего из склок и мелких гадостей, либо отправиться в сиротский приют, – я краем глаза заметила, как мышцы на её лице дёрнули его и сложили в болезненную гримасу. Я могла её понять: когда бы это не случилось, смерть семьи – ужасная вещь. Такие раны не зарастают, они просто перестают всё время болеть. Но стоит их коснуться… – Я не хочу тебе зла, Кама. Унанита сказала, что ты восстановишься. Так что… поживёшь здесь, подготовишься к экзаменам. Да, вещи не раскладывай пока, может быть, придётся сейчас переезжать. Камалин просто поставила чемодан около пустой кровати с соломенным тюфяком. Перед уходом я проверила двери во внутреннее святилище. Закрыто, а ключ у меня под одеждой. Хорошо. Я сняла перчатку и погладила дверь. Даже через дерево я почувствовала тепло от ксоана. Никогда нельзя забывать, что Тиара смотрит на меня. А раз она смотрит, надо справиться. 3 Как мне рассказал Андар, в назначение в Шеркел он принял из самых пошлых и меркантильных соображений: тут хорошо платили. Он был вторым из трёх детей, его родители переехали в Лиду из Ратаи, долго работали, чтобы здесь закрепиться и дать детям образование. Старший брат Анда стал врачом, младший – музыкантом. Анд формально был инженером, но ушел в Орден. Опять же, его мотивы были самыми прозаичными: деньги. Из-за денег Анд с семьёй и поссорился, когда узнал, что родители отдали практически все деньги, что он им отсылал на сохранение, младшему брату, который за два года работы Анда в крепости успел жениться и родить дочь. Андар и брат сказали друг другу много обидных слов, и перестали быть друг другу братьями. Следом Андра наговорил много обидных слов родителям и старшему брату, те наговорили ему, и в крепость Анд вернулся совершенно измученный и без семьи. Я очень хотела ему помочь, и он стал часто приходить на исповеди. …как потом зло пенял меня Рахаил, потому что вдвоём пить не так стыдно, как одному. В своё оправдание могу лишь сказать, что я не могла даже представить, чем всё обернётся. Ан был совершенно не в моём вкусе: коренастый, ниже меня, с круглым лицом и детским румянцем. Мягкие подбородок с ямочкой он прятал под густой кудрявой бородкой. Милостивая Тиара, я бы посмеялась над тем шутником, кто мог бы предположить, что мне может понравиться человек с кудрявой бородой! Она у него ещё и торчала в разные стороны, как не расчёсывай. Наверное, всё случилось из-за того, что я тоже была раздавлена: разлукой с семьёй и разочарованием, что прекрасный тихий край мира не дал мне успокоения. Разочарование в себе тоже никуда не делось. Я-то ждала, что как только я сойду с поезда, мне станет хорошо. Возможно, из-за собственных сожалений и горя я упустила поворотный момент, когда кудрявая борода из ужасной стала милой. Я нарушила все правила жриц, которые нам втолковывали наставницы, но один вид по-детски печальных глаз Анда лишал меня воли и разума. Однажды, когда уже лёг снег, Анд меня поцеловал прямо во время исповеди. А я, глупое создание, не особо и сопротивлялась. Всё как-то само случилось. Сначала поцелуи, потом и всё остальное, в холодной комнате в домике для сестёр храма. Первый раз я запомнила хорошо, возможно, потому, что всё вышло сумбурно и неуклюже из-за холода и тёплой одежды, и я все полчаса думала не о чьём либо удовольствии, а о том, чтобы не начать смеяться в голос. Первые недели я страшно стеснялась, не зная, как назвать происходящее: любовь, влюблённость, интрижка? Я-то, без сомнений, влюбилась до потери пульса. Моя и так не слишком умная голова стала похожа на пустой котёл, только гул от ухвата и слышен. Я даже не задумывалась, что в кровати Анда может быть ещё кто-то, а когда узнала, то уже ничего не могла поделать. Утром, когда я выползла из комнаты мальчиков, застава гудела. Ещё бы! Начиналась зима, и новостей и поводов сцепиться языками уже не хватало. Потом уже я узнала, что зимой в крепости страшно скучно. Людям начинают сниться невероятно красочные и необычные сны, а любое событие, будь то новый роман, любовный треугольник или изменение в меню, становилось поводом для обсуждения. Мы исключениями не стали. В тот же день, ещё до полудня, я оказалась на стуле позора у старика Рахаила. Тогда он, правда, для меня был ещё не стариком, а мастером Рахаилом, почтенным рыцарем, волшебником и весьма пугающим человеком. Он спросил, о чём я думала, и думала ли вообще, когда лезла в чужую кровать. На это я разрыдалась и сказала, что думать я ни о чём не думала, а вместе спать теплее. Рахаил в сердцах назвал меня дурой, и следующий час вытирал мне текущий нос и пытался успокоить, мол, жизнь не заканчивается, ничего такого уж страшного я не совершила, и может быть, меня ещё вернут в Альдари и не сгноят в их дыре. А если и не вернут, раз я сама сюда попросилась, то тоже ничего страшного. Вот он уже почти двадцать лет тут живёт. А может и даже больше. Главное — он жив и доволен. Позже я поняла правоту его слов, а тогда я рыдала так, что просморкала ему все три платка, наволочку, а потом ещё пришлось на два дня закрыть храм. К концу дня я чувствовала себя чем-то вроде выжатого лимона и мумии из храма Нагани. Личное дело Камы я придержала у себя, чтобы выгадать немного времени. Я рассудила, что Рахаилу, если она успеет провести пару молитв и получить от него комнату в жилом доме, будет не очень удобно рвать, метать и приказывать мне отправить девочку на первом же поезде в Лиду. Перед ужином Рахаил велел мне отнести дело к нему в кабинет. Я решила, что он всё знает, выдохнула и сделала, как велено. Между ужином и молитвой он, видимо, дело прочитал, потому что явился в храм злой, как тысяча дэвов. Я сразу поняла, что он пришел по мою душу, велела Камалин дочитывать стих, и на ватных ногах и под весом любопытствующих взглядов вышла за стариком в комнату настоятельницы каяться. Волшебник, которому прописали френеатрическую лечебницу, это плохо. Больной волшебник опасен. Мало ли, что он сотворит во сне или провалившись в омут беспамятства среди бела дня. Может быть, просто помашет руками, а может быть, убьёт кого, пока ему видится прекрасный цветочный луг и белые кролики в цветущих садах Элени. Хуже только волшебник, которому прописали лечебницу психиатрическую, потому что это значит, что шансов вылечиться у волшебника нет, и, в отличие от простого человека, из психиатрической лечебницы он уже не выйдет. Я не очень понимала разницу между френеатрией и психиатрией. По сути они были одним и тем же, а название “френеатрия” придумали, чтобы не очень пугать волшебников и чтобы они не бегали от лечения. Мол, вы не сошли с ума, у вас лишь лёгкое расстройство разума, которое, разумеется, вылечат умные врачи-френеаторы, которые совсем-совсем не страшные психиатры, которые спят и видят, как бы лишить вас голоса, накормить таблетками и спрятать за семнадцатью замками. Не знаю, как волшебников, а вот простых людей эти гении в белых хламидах напугали точно. Почему это волшебников лечат, а простых людей отправляют к тем, кто не лечит? В общем, Рахаил злился, что я подставила его прямо перед зимовкой – и был совершенно прав. Я попыталась объяснить ему ситуацию с матерью-настоятельницей, что у девочки трагедия и что Унанита сама сошла с ума и отказалась её лечить, и что у Камы никого не осталось, кто о ней толком позаботился бы, и что не такая уж она и опасная, и что не так уж страшно болеет, точно не страшнее меня, а как болела я, Рахаил помнит, я только по коридорам ходила во сне и орала. Поэтому я знаю, что я делаю и у меня всё под контролем. – Майка, зачем тебе голова? – пожевав усы, спросил старик. – Не зачем, – честно ответила я. – У меня от неё только проблемы. Рахаил несколько секунд смотрел на меня, похлопывая свёрнутой папкой по ладони. – Под твою ответственность, – наконец, буркнул он и, резко развернувшись, ушел. Я смотрела ему в спину, пока она не пропала в темноте. Потом шевельнулась – и едва не упала, потому что силы меня покинули, а ноги стали ватными. Меня едва хватило снять хламиду, бросить храм как есть и дотащиться до комнаты. Андар уже был здесь и, сидя в кресле у окна, читал. Это кресло он сделал сам, и оно вместе с кроватью занимали практически всё место в комнате, что было неудивительно: в этих клетушка полагалось жить по одному. Но где регламент, а где реальность, и Рахаил на многое закрывал глаза, если оно не мешало работе. — Ты выглядишь ужасно, — Ан отложил книгу и, когда я подошла, наклонился вперёд. Сил у меня сопротивляться не было, так что он легко посадил меня на колени. Я поёрзала, обняла его голову и запустила пальцы в кудрявые волосы. — Так плохо? — Просто ужасно. — Это из-за поездки или ученицы? Зачем её вообще прислали? — Дрязги старших сестёр, — не стала скрывать я. — Они решили подгадить махом сразу и мне, и друг другу, и матери-настоятельнице. — Скинув на тебя эту девчонку? — Да, – я немного поколебалась, но призналась. – Она болеет. Как я. Только ещё калечит себя во сне, как сказала Играс. Мы помолчали. Андар прекрасно знал, что это за болезнь “как я”. Хотя формально я прошла лечение у Унаниты и была признана комиссией в Алахаде совершенно здоровой, ничерта я не была здоровой. Аниону до сих пор время от времени приходилось выдавать мне снотворное. …и все мы прекрасно знали, что скорее всего, когда Бег и Анд уедут, моё состояние ухудшится, я снова буду бродить по коридорам во сне и пугать соседей. — Настолько всё плохо? — Андар убрал с моего лица несколько растрепавшихся прядей. Я мысленно отметила постричься после отъезда ребят. Всё равно надо будет как-то заглушить боль, вот и займусь хоть чем-то. — Угу, — подумав, я всё же не стала вываливать ему все детали, все мои обиды на родственницу Камы и на то, что с ней случилось. Во-первых, это не те вещи, о которых треплются с теми, кто не член сестринства… точнее, всё равно не поможет, во-вторых, Андар расстроится из-за случившегося не меньше меня. — А чего её тогда к тебе послали? Если она калечит себя, то должна лечиться. Ты-то никого не калечила. Я вздохнула и положила подбородок ему на макушку. Смешная мы парочка, что с ним, что с Бегейром. Про таких романов не пишут и их любовью не восхищаются. И всё же мы были счастливы, любили друг друга, и плевать на чужое мнение. Если бы только можно было узнать, будет ли у нас ещё будущее или нет. В Ордене была практика отправлять супругов в одну крепость, но в супружеском союзе третий не предусматривался. К тому же я формально не орденец, а сестринство, как сказала Играс, не очень-то заинтересовано выкапывать меня из этой дыры. Не говоря уже о том, что я сестра Тиары. Моя богиня, конечно, никто особой жадностью не отличалась, но всё же… либо жреческая хламида, либо жизнь с миром. А отказаться от хламиды я была не готова. Лучше уж ногу отрезать. Андар не торопил меня с ответом, а я молча перебирала его волосы пальцами и думала. — Наши сестринские дрязги и мелкие гадости матере Ракхе. — Это той, которая вышвырнула тебя из обители? — тихо спросил Анд.