– Согласно его первым показаниям, да, – подтвердил Ярнебринг. – Потом он стал сомневаться и в конце концов не мог сказать ничего определенного. И мы тоже. «Вы слишком круто взялись за него, – подумал Юханссон. – Он испугался, поняв, о чем рассказал, и внезапно появилась масса журналистов, которые принялись звонить в его дверь». – А тут еще чертовы писаки стали докучать ему и устраивать допрос с пристрастием, что нисколько не улучшилось ситуацию, – сказал Ярнебринг, словно умел читать чужие мысли. – Можно поверить в это, – проворчал Юханссон, чьи мысли уже устремились в другом направлении. Деревянные дома, построенные где-то между Первой и Второй мировыми войнами, покрашенные красной, желтой, белой, синей и даже розовой краской, но так, что соседей наверняка не раздражал их цвет. Настоящие шедевры плотницкого искусства той эпохи. Крылечки, веранды, лоджии и эркеры. Хотя не только плотницкого. Каменщики, маляры, жестянщики и представители других профессий тоже потрудились на славу. Они знали свое дело, и у них хватало времени для реализации идей. Заборы из реек, аккуратно подстриженные живые изгороди, приближающиеся к своему предельному возрасту тенистые сады с клумбами и фруктовыми деревьями и с хорошо подстриженными газонами в промежутках. Даже та или иная взрыхленная граблями гравиевая дорожка от уличной калитки до собственной двери. Ухоженный район, значительно расширивший границы с тех пор, когда его первые строения подвели под крышу. Дома с тех пор неоднократно перестраивали и реновировали со всем уважением к их прошлому. Здесь жил работящий, состоятельный средний класс, но за последние годы появилось немало соседей с более тугим кошельком, чем у «аборигенов», особенно после того, как цены на их недвижимость скакнули вверх. Дом, где жила Жасмин, находился в конце улицы. Не самый большой, но и не самый маленький среди стоявших рядом. Красный, с белыми углами, свежеокрашенным фасадом и со следами краски на небрежно закрытых брезентом садовых дорожках. – Ты не знаешь, она по-прежнему живет здесь? – спросил Юханссон. – Тогдашняя подруга отца, я имею в виду. – Нет, – ответил Ярнебринг. – Я слышал, она продала дом и переехала отсюда уже на следующее лето. Отец Жасмин оставил ее примерно через месяц. По-моему, случившееся не лучшим образом отразилось на них. «Дом, связанный со свежими воспоминаниями, – подумал Юханссон. – Не позволившими им больше оставаться в нем». – Не хочешь выйти и взглянуть? – спросил Ярнебринг. – Нет, – ответил Юханссон и покачал головой. – Конечно, я не эксперт по детоубийцам, но обещаю съесть мою старую полицейскую каску, если все случилось здесь, – сказал Ярнебринг, точно рассчитанным движением разворачивая автомобиль. – И где же все, по-твоему, произошло? – Если тебя интересует мое мнение, скорее всего, кто-то подобрал ее, когда она возвращалась домой к матери. Она же устала, бедняжка, была выбита из колеи. Это не тот район, где убивают маленьких девочек, – повторил Ярнебринг, в то время как машина медленно катилась вниз по улице. – Ты можешь остановить здесь, на углу? – попросил Юханссон. – Конечно, – кивнул Ярнебринг. Этот дом был значительно больше всех других на улице. Синий, с ломаной черепичной крышей, вход с надстройкой, опирающейся на две белые колонны и далеко выступающей наружу каменной лестницей, поднимающейся до самой двустворчатой входной двери. Большая застекленная веранда выходила в сторону сада с тыльной стороны. Новые владельцы здесь уже давно, и, пожалуй, не первые, и, чтобы узнать это, Юханссону не потребовалось даже заглянуть в регистр недвижимости. А та, кто жила там, когда все случилось, съехала, как только поняла, что произошло в ее доме. «Интересно, когда она догадалась обо всем? – подумал он. – Пожалуй, уже осенью того же года, и выяснить это, конечно, не составит большого труда. Но где она нашла заколку Жасмин? Вот это не так легко узнать двадцать пять лет спустя». – Если ты собираешься купить виллу, я бы, пожалуй, перебрался в твою квартиру, – проворчал Ярнебринг. – Тем более сейчас, когда купил твой автомобиль. – Нет, меня вполне устраивает жить в Сёдере. – Ты только приложил ухо к рельсам, – констатировал Ярнебринг и улыбнулся. – Нет, – ответил Юханссон. – Я просто подумал, что ты захочешь взглянуть на место преступления, – добавил он и кивнул в сторону большого синего дома. Часть третья Око за око, зуб за зуб, рука за руку… Вторая книга Моисея, 21: 24 34 Вторая половина среды 21 июля 2010 года Сначала Ярнебринг довольствовался кивком. Сперва в направлении большого дома с другой стороны улицы, а потом Юханссона. – Почему ты так считаешь? – спросил он. – Что это и есть место преступления? – Подушка. Да, подушка и наволочка, – ответил Юханссон, который выглядел погруженным в свои мысли. – Именно они первыми подтолкнули меня в этом направлении. – Подушка? И наволочка? – Да, хотя есть и другие моменты. Заколка для волос, красный «гольф», который, по-моему, и в самом деле стоял припаркованным именно здесь. Вся окружающая среда, скажем так. – Подушка, наволочка, заколка для волос, красный «гольф». Вся среда? «Не знаю прямо, радоваться мне за него или волноваться», – подумал Ярнебринг. – Угу, хотя есть еще и другое. Но это больше мои ощущения. Та, которая жила здесь, например. – Та? Та, которая жила здесь? «Нет, пожалуй, все же есть отчего беспокоиться. Она-то откуда взялась?» – Ты не мог бы объясниться? – спросил он. – Мы вернемся к этому позже, – сказал Юханссон. – Сейчас отвези меня домой. Наконец дома, подумал он, переступив порог собственной квартиры на Вольмар-Икскулльсгатан. Конечно, при поддержке своего лучшего друга, но по большому счету собственными силами. – Мы расположимся в моем кабинете. Мне там будет удобно на диване. Дай мне палку, и я разберусь с остальным сам. – Зря ты, – возразил Ярнебринг, – но если хочешь… – Делай, как я говорю, – перебил его Юханссон. – Принеси стакан воды для меня. Если есть желание перекусить, холодильник наверняка битком набит. Пия обычно следит за этим. А мне достаточно стакана воды. Он не без труда расположился на своем диване, положив ноги на него, как обычно делал. Все тот же диван, все тот же угол на нем, где он за все годы провел, наверное, тысячи часов, читая, смотря телевизор, дремля после ужина или просто размышляя. В той же комнате теперь находилась большая кровать. Пия купила ее для него и поставила у торцовой стены. С массой электроуправляемых механизмов, которые он горел желанием опробовать. Ярнебринг взял себе стул и сел напротив него. На стол между ними он поставил большую бутылку минеральной воды, блюдо с фруктами и два стакана. – Не хочешь бутерброд? – спросил Юханссон и кивнул в направлении находившегося там же подноса. – Я не голоден. Зато сгораю от любопытства. – Успокойся, – усмехнулся Юханссон. – Сейчас все узнаешь. Я просто размышляю, в каком порядке мне построить рассказ. – Лучше в таком, чтобы даже простой констебль вроде меня понял, о чем речь. – Естественно, – сказал Юханссон. – Ты помнишь пух и две белые нити, найденные судмедэкспертом в глотке и между зубами бедной девочки? Что, по его мнению, она была задушена подушкой с белой наволочкой? – Я тоже так считаю. Все так думали. Даже толстый коротышка Бекстрём принял эту версию. – Проблема в том, что подушка далеко не самая обычная. Она набита гагачьим пухом. И наволочка не из простых. Скорее всего, она была льняная. – Подожди, – остановил его Ярнебринг и на всякий случай поднял правую руку. – У нас с женой масса пуховых подушек в городской квартире. Есть такие даже и в деревне. В еще более простецком летнем домике. Ты же знаешь. Сам бывал у нас. И в городской берлоге, и за городом тоже. – Знаю, – согласился Юханссон. – Но я говорю не о каких-то обычных пуховых подушках или заурядной хлопчатобумажной наволочке. – Да нет, ты говоришь… – Если ты просто помолчишь и перестанешь постоянно перебивать меня, я объясню тебе разницу между обычной подушкой с обычной белой наволочкой из хлопка с той, которую использовал преступник, чтобы задушить Жасмин. – Я слушаю, – сказал Ярнебринг. Он откинулся на спинку стула и сложил руки на своем плоском животе. Все, собственно, было довольно просто, если верить Юханссону. Почти всегда так называемые пуховые подушки набивают перьями. Перьями с небольшой добавкой пуха домашней птицы, чаще всего уток и гусей, которых главным образом из-за этого и разводили. Наиболее крупные производители пера и пуха для подушек и одеял находились в Азии, и основным экспортером являлся Китай. Наиболее простые наволочки, за исключением самых примитивных и дешевых, шили из хлопчатобумажной ткани. А не из льняной.