– Поэтому ты пролетал, – констатировал Юханссон и ухмыльнулся. – Нетрудно догадаться. – Макс улыбнулся в ответ. – Я выглядел точно как сегодня, хотя был не больше игральной карты в то время. – В общем, удача обходила тебя стороной, – сделал вывод Юханссон. – Однажды я приглянулся толстому финну с еще более толстой женой. Он сразу принялся тискать меня, а я подпрыгнул и ударил его головой. Нетрудно догадаться, как мне потом досталось. Я спал на животе весь остаток недели. Заведение, где Макс прожил четыре года, располагалось в старом больничном здании, по минимуму подремонтированном и переделанном в детский дом за год до того, как он туда попал. Там находилось триста детей и двадцать сотрудников, почти все женщины. Дети были рассортированы по тому же принципу, словно дело касалось содержимого обычного бюро. Младенцы и малыши в самом низу, дети от шести до двенадцати лет на следующем этаже, а как только они поднимались выше по лестнице, там их уже разделяли на мальчиков и девочек и направляли в разные концы длинного коридора. Самые взрослые располагались на самом верху, а когда им исполнялось пятнадцать, наступала пора переезжать в другой дом. – Когда у тебя появлялись волосы в паху, ты перебирался на верхний этаж. Если бы мать протянула еще год, я бы попал туда. И тогда пиши пропало. – Могу представить себе, – сказал Юханссон. – У меня были старшие товарищи, жившие там. Все, кого я знал, уже мертвы. Алкоголь, наркотики, преступления. Ты попадал из детдома прямо на улицу. Один из моих лучших друзей, который был на четыре года старше меня, тайком пронес внутрь бутылку древесного спирта и выпил ее. Парень умер в ту же ночь, ему было тринадцать лет. – Вы не получали никакого образования? Наверное, ходили в какую-то школу? – Конечно, ходили, – сказал Макс. – Школа находилась в соседнем доме. Там нас учили читать, писать, считать, но главным образом практическим вещам. Приходилось работать в мастерской. Я, например, целый год сколачивал грузовые поддоны. А до этого мыл посуду и чистил картошку. Спасибо нашему персоналу за трудовое воспитание, приносившее им приличный доход. На нашем умении читать они ведь не могли зарабатывать. А заказчиков, нуждавшихся в дешевых руках, хватало. Рестораны, маленькие производства, обычные магазины, строительные фирмы. Например, мог приехать грузовик и выгрузить у нас во дворе гору строительного мусора. Тогда мы вываливались на улицу и начинали вытаскивать гвозди, сортировать доски и складывать в кучи. Отбивать штукатурку от старых кирпичей. Прямо как в кино о семи гномах. Хотя они ведь трудились в шахте, насколько я помню. – Угу, – буркнул Юханссон и вздохнул. «Что я могу сказать, – подумал он. – Что сам задолго до того, как пошел в школу, обычно сидел на кухне дома в усадьбе и колол щепки для печки, в то время как мама Эльна упрашивала меня выпить какао со сливками и свежеиспеченными булочками с корицей». – В том, что мы учились обходиться собственными силами, нет ничего плохого, – сказал Макс, словно прочитал мысли Юханссона. – Но мы же фактически были рабами персонала. Если им не удавалось заработать, продавая нас западным богачам, они брали свое, заставляя нас пахать бесплатно. А обучение письму и чтению было всего лишь фасадом для их делишек. – Нелегко вам приходилось, – заметил Юханссон. – Кому-то ведь бывает и совсем несладко, – сказал Макс и пожал плечами. – И не то, о чем я рассказал, самое плохое. Случалось кое-что и похуже. – Расскажи об этом, – попросил Юханссон. – Я не уверен, захочет ли шеф слушать подобное. – Увидим, – ответил Юханссон. – О’кей. Макс пожал плечами. – У меня был лучший друг, девочка, на несколько лет старше меня. Мы попали в детдом почти одновременно. Она на несколько месяцев раньше. Мы и прежде были знакомы – жили в одном квартале. Она стала мне как бы старшей сестрой, ее звали Надежда. Надежда Назарова. «Наверное, я зря все это затеял», – подумал Юханссон, увидев выражение глаз Макса. – Если ты можешь, – сказал он. – Расскажи мне о Надежде. 84 Вечер понедельника 16 августа 2010 года Надежда Назарова была на три года старше Макса. Она жила в том же квартале, где и он, наискось через двор. Делила его с ним и сотней других детей того же возраста, которые росли там же. Своего отца она не знала, его роль в ее семье играли сменяющие друг друга мужики ее матери. Все не лучшего толка. Ее мать умерла за месяц до того, как не стало бабушки Макса. – И что с ней случилось? – спросил Юханссон. – Она свалилась со строительных лесов, пьяная. Скончалась на месте. – Чем, черт возьми, она занималась там, на лесах? – поинтересовался Юханссон. – Работала, – ответил Макс. – Была маляром-штукатуром, приводила в порядок фасад здания. – Понятно, – вздохнул Юханссон. Когда Макс в возрасте шести лет попал в детский дом, девятилетняя Надя уже находилась там. – Она стала моей старшей сестрой, – сказал Макс. И кивнул, главным образом для себя, не подумав о Юханссоне, лежавшем рядом на диване. – Мы попали в одно и то же отделение, в разные помещения, конечно, я же был мальчиком, а она девочкой, но мы виделись почти постоянно. По вечерам, когда все спали, она тайком пробиралась к нам и обнимала меня, – продолжил Макс. – Шепотом разговаривала со мной, рассказывала мне сказки на ухо, пока я не засыпал. – Что произошло потом? – спросил Юханссон, хотя уже в деталях просчитал дальнейший ход событий. – Надя была очень красивой. Хотя ей исполнилось уже девять лет, многие хотели удочерить ее. – Но она оставалась с тобой, – констатировал Юханссон. – Конечно, она же обещала заботиться обо мне, пока мы не станем большими и не сможем переехать в собственный дом. Мы мечтали, как поженимся и заведем маленьких детей, которых будем очень любить. Однажды шведская пара захотела забрать ее любой ценой. Они выглядели вполне нормальными. Он был каким-то директором, его жена учительницей, и они жили в Вестеросе. Я почти абсолютно уверен в этом. Именно в Вестеросе в Швеции. – И что произошло? – спросил Юханссон. – Я уже совсем отчаялся. Ничего нельзя сделать, подумал я. Но Надя разыграла истерический припадок, завалилась на пол, пыталась выцарапать глаза женщине из Вестероса. Воспитатели утащили ее и заперли в кладовку. Шведская пара увезла с собой другого ребенка, малыша, не произнесшего ни звука. В общем, тогда все обошлось. Представляешь, как я радовался? Потом у нее появилась растительность между ног, – сказал Макс. – И все закончилось, закончилось по-настоящему. Период полового созревания наступил у Нади, когда ей еще не исполнилось двенадцати. У нее появилась грудь и волосы в интимных местах. И точно как все другие она попала на первое гинекологическое обследование к врачу детдома. И точно как все иные будущие женщины, привлекательные с его точки зрения, приобрела свой первый сексуальный опыт. – Он трахался с ней, – сказал Макс с отсутствующим взглядом. – И со всеми девочками в детском доме, как только у них появлялись волосы в промежности. Все дети знали об этом. Хотя никто из взрослых, работавших там, даже не догадывался. Во всяком случае, так они заявили, когда появилась полиция. Надю как подменили. Казалось, я для нее больше не существую. Она не хотела разговаривать со мной. Ходила как зомби. – А почему туда пришла полиция? – спросил Юханссон. – Надя умерла той ночью, – сказал Макс. – Когда он в последний раз залез на нее. Он всегда занимался этим у себя в кабинете, и предварительно накачал ее спиртным. И влил в себя наверняка литр водки. Потом он заснул. Отрубился просто. Надю же привязал к стулу, где девочки должны сидеть при обследовании. Она тоже заснула или потеряла сознание. Я не знаю. – Откуда тебе все это известно? – спросил Юханссон. – Я нашел ее, – ответил Макс. Он поднялся рывком с мгновенно осунувшимся, бледным, окаменевшим лицом. – Извините, шеф. – Он прижал кулак к губам и исчез за дверью. – О’кей, – сказал Макс, когда вернулся десять минут спустя. – На чем мы остановились? – Ты нашел ее, – напомнил Юханссон. – Да, – сказал Макс. – Среди ночи мне понадобилось в туалет. Сортир находился рядом с кабинетом врача. Не знаю почему, но внезапно я все понял. Дверь оказалась запертой, я взял огнетушитель и ударом выбил ее внутрь. Надя была уже мертва. Я, конечно, не сразу это понял, тряс ее, пытался привести в чувство. Она, очевидно, захлебнулась собственной блевотиной. Дяденька доктор спал на полу, мертвецки пьяный. Я взял огнетушитель и опустил его ему на голову. Успел ударить только один раз, прежде чем прибежал персонал и меня завалили на пол. Затем появилась полиция. – И что произошло потом? – Ему пришлось уйти. Тем все и закончилось. Если шефа интересует, его звали Александр Константинов. Он работал врачом в нескольких детских домах. Когда попал в колонию в первый раз, в Швеции, значит, я сбежал. Перебрался на судне в Финляндию, а оттуда паромом в Санкт-Петербург. Собирался довести дело до конца, передать ему последний привет от Нади и от меня. – Сколько лет тебе к тому времени исполнилось? – поинтересовался Юханссон. – Шестнадцать, – ответил Макс. – Но я был уже крепкий, как сейчас. – Ты добрался до него? – Нет, – сказал Макс. – Оказалось, он умер годом раньше. Пьяный свалился в Неву и утонул. Это стало второй самой большой печалью в моей жизни. – Я понимаю, – сказал Юханссон. – Нет, – сказал Макс. – При всем уважении, хорошие люди вроде вас, шеф, ни черта не понимают в подобном. И слава богу. Как я слышал от Эверта, шеф дьявольски хорошо умел ловить убийц во времена, когда занимал большой пост в полиции. Это не считается. Я говорю совершенно о другом. Когда вы попросили меня проверить карточку из автомобильного регистра на этого педофила Стаффана Нильссона, убившего маленькую девочку, я чуть не поверил в Бога. – Почему? – спросил Юханссон. – Во-первых, он родился в тысяча 1960-м, в том самом году, когда и доктор Константинов. Во-вторых, они похожи внешне. Я нашел фотографию Нильссона в Интернете. Они вполне могли бы сойти за братьев. Родственные души: Константинов, Нильссон и им подобные. Взрослые мужчины, которые трахают и убивают маленьких девочек, они же как братья. Перед тем как ударить его по носу, я поверил, что Бог есть на свете. Он подарил мне Стаффана Нильссона вместо Александра Константинова, к сожалению успевшего утонуть, прежде чем я добрался до него. – Я рад, что ты не убил его, – сказал Юханссон. – Спасибо вам, шеф, – ответил Макс. – Как раз когда я собирался сделать это, мне пришло в голову, что он принадлежит не мне. Шеф ведь нашел его, поэтому ему он и принадлежит. И я ничего не могу изменить.