– Опекает. Досталось пареньку. С кряхтением старик лег на спину. В квартире была духота, дышать было нечем, а Цапакин лежал под зимним толстым одеялом. Кира включила диктофон и пододвинула стул ближе к кровати. – Так что там произошло? – Что произошло? Так изнасиловал его тот самый Бык. Его все так кликали. Никто до того случая не знал, что Бык из этих… как их… тьфу! У него же три дочери, жена. А уж когда все случилось, люди от него отвернулись. Он что-то там лепетал, что бес попутал, но никто его не слушал. Как по мне, так он всегда таким был, просто скрывал личину. Тогда были другие времена. – А вы тоже там работали? – Я-то? Нет. Я все это слышал от сына. Это уже потом Веня привел его ко мне и попросил обучить своему мастерству. – Какому мастерству? – встрепенулась майор. – Так гримером я был. – Старик показал наверх, и Кира увидела на стене три почти выцветшие театральные афиши. Кира похолодела. Гример! Ее мозг лихорадочно перебирал в памяти протокол допроса двух свидетелей из Владимира, которые утверждали, что Чингаров учился у какого-то старика-гримера. – Тридцать лет работы в театре, – с гордостью провозгласил Петр Иванович и тут же сник. – Это уж к концу жизни меня отбросило на обочину, всем нужны молодые и здоровые. Пришлось перебиваться случайными заработками. Даже покойниками не брезговал. – А зачем Володе нужно было учиться на гримера? – Так он же себя художником мнил, – послышался тихий смешок. – Говорил, что потомок Караваджо. Я крутил ему у виска или подзатыльник давал, чтобы не умничал, а дело делал. Он вроде сначала обижался, но я ведь не со зла, так что парень быстро отходил. Попутно я ему рассказывал о гриме, о цвете, о композиции. Я ведь на художника учился. Жизнь занесла в театр, где я сначала за копейки декорации рисовал, а потом уже гримером стал, но не жалею. Меня судьба баловала, сталкивала с великими людьми. Есть что вспомнить. – А что было после изнасилования? – не отступала Кира от темы. – Веня посоветовал Володе подать на Быка заяву, а тот в отказ. Если подам, меня найдет родственник со связями, с которым имущественный спор. Старик потер подбородок и прищурился. – Что? – майор тут же заметила перемену его настроения. – После того случая Веня однажды застал Володю с Быком. Они его не видели. Говорили о чем-то увлеченно. Сын сказал, что у него создалось впечатление, что Володя сам дал повод так с собой поступить. – Это как это? – нахмурилась Кира. – Когда Бык до него дотрагивался, тот краснел и робел, даже в ступор впадал, но руку его не отдергивал. – А как узнали об изнасиловании? – Так их уборщица застала. Она всем и рассказала, что Володя громко кричал, мол, просил его отпустить, – старик снова издал смешок. – Вот только я думаю, что про просьбу отпустить она сама додумала. Не каждый день ведь такое увидишь. – И что было потом? – При виде Володи все шептались, отворачивались и брезгливо морщились. Работать он уже не мог. Жил в подвале, в подсобке Быка. Он ему туда еду носил. Парень одичал совсем. Психовал. А потом Веня сказал, что его выследила жена Быка и устроила головомойку. Он ей ни слова не сказал, а она оскорбляла его так, что весь цех слышал. Бык ее оттащил и увел домой. А на следующий день погиб. Никто не знает, что там на самом деле случилось. Бык последние две недели был сам не в себе. Ходил растерянный, документы терял, пить начал. Может, плохо закрутил те бочки. Через месяц после смерти Быка на бандитских разборках подстрелили владельца цеха. Его жена быстренько все распродала за бесценок и свалила за кордон. Новые владельцы оказались нерадивые, все прошляпили. Контора пришла в упадок. Здание переходило из рук в руки, пока им не завладел город. – А Володя? Что с ним потом было? – Да жив и здоров ваш Володя. Веня сказал, что он занялся всерьез каким-то проектом, вроде скульптурой. Я сути не понял, но оно мне и не надо. Мне бы суп сварить да до туалета дойти, не расшибиться. – А что же ваш сын не наймет вам сиделку? Одному, наверное, тяжело. Старик отмахнулся и сдвинул брови. – Ну их! Копошатся в моих вещах, потом добро пропадает. Приходится каждый день все перепроверять. Кира кинула оценивающий взгляд на груды тряпья. Такое «добро» точно никому не нужно. – У Вениамина своя квартира? – Нет. Купил что-то типа заброшенного цеха. Переустроил все. Там у него квартира и лаборатория. – А кем он работает? – По образованию он химик-технолог. Работал в разных лабораториях. Даже в больницах. Сейчас работает над собственным проектом. Говорит, что он на премию заграничную тянет. Ох, – Петр Иванович вздохнул и накрыл лоб тыльной стороной ладони, – не знаю, что там за премия, по мне, так он опять работу потерял, а мне не говорит, чтобы не расстраивать. Кира старалась не спугнуть Цапакина, задавала вопросы с напускным безразличием, но внутри нее полыхал огонь. Она нашла Химика! – Часто он менял места работы? – Часто. Бывало, только устроится, восторгается коллективом и самой работой. Проходит пару месяцев, восторга все меньше. Злится. Постоянно хмурый. – Причину не объяснял? – Когда он Володю привел, я его напрямую спросил, – голос старика дрогнул, – ты что, тоже такой же, как он? Но сын пошел в отказ. Нет, не такой. Обиделся. А что мне было думать? Не женат. Детей нет. Женщины у него имелись, даже в гости приходили, когда он со мной жил. Только отношения у них были скорее платонические, чем интимные. Вот я и спросил. Цапакин всхлипнул. Все это время Алан стоял как вкопанный и не шевелился, но услышав, что старик всплакнул, рванул на кухню и принес стакан холодной воды. – Он очень влюбчивый. Только взглянет, и уже сердце трепещет. Вот только дамочки не спешили впускать его в свою жизнь. Я так и не понял, почему. Может, с ним что не так. Пока жена была жива, сильно переживала. Все хотела сына с кем-то свести. Невест полный дом. Вот только встречались они с ним пару раз, а потом их как ветер сдувал. А главное, ничего не объясняли. Мать уж с Веней и так и эдак, а тот молчит и плечами пожимает. Знал бы, мол, так сам все исправил. Вот такие дела… – У вас есть фотографии сына? Петр Иванович привстал на локтях и показал в сторону гостиной: – Альбомы в комоде под телевизором. Только больше ничего не трогайте! Я все проверю, если чего-то не досчитаюсь, позвоню вашему начальству. Кира усмехнулась и двинулась в гостиную. Нашла альбомы, открыла первый и взяла в руки фотографию Вениамина с родителями. На ней ему не больше тридцати. Вот он – Химик! Фигура непропорциональная. Крупный нос, близко посаженные карие глаза. Но главное, на что майор обратила внимание, – это взгляд. Режущий. От такого мороз пробирает. Кира незаметно спрятала фотографии в карман брюк и решила еще раз попытать счастья с местоположением Отверженного и Химика. – Вы знаете адрес цеха, где живет ваш сын? – Нет, – помотал головой Петр Иванович, – знаю, что где-то на Воробьевых горах. – А Володя где живет? – Тоже не знаю. – А ваш сын еще с ним общается? – Наверняка, – старик покряхтел и запричитал, давая понять, что устал и непрошеным гостям пора освободить квартиру. ††† После облачения в тогу, сшитую из простыни, и возведения на помост, Артур совсем расклеился. Слезы хлынули из глаз. Подбородок задрожал. Видя его реакцию, брат нахмурился и со злостью спросил в очередной раз: – Ты точно готов? Ведешь себя, как девчонка! У Артура не было сил на пререкания. Он и так еле стоял, а тут еще брат вложил в его руку тяжелый меч. – Можешь пока его отложить, – снизошел Вольдемар и снова обдал брата гневным взглядом. – Я потом закреплю руку и поставлю под нее подпорку. – Сколько раз ты это уже делал? – Много, – буркнул Вольдемар. – И тебе было их не жалко? – Я им помогал! Как ты не понимаешь?! Теперь они ангелы! А здесь они были в аду! Никто о них не заботился. Никто слова доброго не сказал. Артур вглядывался в сосредоточенное лицо брата, похоже, он свято верил в то, что говорил. – Я все думаю, что было бы, не напиши мать теткам? – Была бы другая жизнь, но итог тот же. – Ты уверен? – Так сказал Караваджо, – глубокомысленно выдал Вольдемар. – А я ему доверяю больше, чем себе. – Это наш последний разговор… – Да. И что? Артур хотел поговорить с братом о шизофрении, о том, что слова Караваджо не что иное, как ранее прочитанные им статьи в художественных справочниках, романах и фильмах, посвященных художнику. А философские изречения принадлежали не его реинкарнации, а их матери и ненавистному деду. Но взглянув на брата, который сосредоточенно готовился исполнить обещанное, Артур передумал. Ведь это действительно их последний разговор, незачем доводить брата до исступления своими поучениями.