Безумно интересно было с Лёвой общаться. Иногда я слушала его, раскрыв рот. Кислицину тоже полезно было бы послушать. Но увы… Если с другими одноклассниками Лёва более-менее разговаривал, даже с Тимкой, то с Захаром и двух слов с начала учебного года не вымолвил. Я однажды спросила, почему он Кислицина игнорирует. А Лёва спросил: – А кто это? И мне показалось, что он притворяется. Слишком сильно он прищурил голубые глаза. И лицо при этом стало недоброе. Что ему Захар сделал – не понимаю. За два месяца рутины мне запомнился лишь один эпизод. Нет, вру. Два. Один связан с Лёвой, второй – с учительницей биологии. Сначала про училку, потому что хорошее следует оставлять на потом. Мы с Лёвой остались на перемене в кабинете биологии. Дежурные открыли форточки, но мы не вышли в рекреацию, а остановились у стенного шкафа. Там с краю полки за стеклом лежали плоские морские раковины, и Лёва показывал на ту, которая была похожа на раскрытую ладонь. – Знаешь, в тундре я нашёл камень вот с таким отпечатком. Точно таким. – Значит, в тундре раньше бушевало море? – догадалась я. – И твой предок плавал рядом с морскими коровами? Лёвка засмеялся. – Вряд ли. Мой предок – если о недалёких предках говорить, приехал в Воркуту не по своей воле. – Он был репрессирован? – Да. – А чего же потом не уехал? – Это длинная и запутанная история. Потом как-нибудь расскажу. – Хорошо. Не забудь, ага? Мне интересно узнавать про тебя. – Это чем же я такую честь заслужил, сударыня? – Ты же новенький! – я хлопнула его по плечу. – А биография новеньких всем интересна. Так уж в жизни повелось, Лёва. Терпи. Мы уже хотели выйти из класса. Дверь открывала я. И тут я почувствовала, что я этой дверью кого-то пришибла. Опля! Там за дверью совсем-совсем близко, а может быть, даже прислонившись к ней, стояла учительница биологии Зоя Васильевна. Я не удержалась. – И совсем не обязательно шпионить, – прошипела я в лицо Зое Васильевне. – Что? Что ты сказала, Покровская? – Что слышали. – Да как ты смеешь? – А как вы смеете? Вы просто типичная шпионка! Лёвка дёрнул меня за руку, укрощая мою несдержанность, и мы отправились прочь. Биологичка осталась у класса булькать что-то возмущённым голосом. А мы уже шли по коридору, рассуждая о том, что некоторые учителя бывают любопытные, как бабки на скамейке в нашем дворе. – Но вообще-то ты нагрубила напрасно, – сказал Лёва. – Можно было сдержаться. – Чтоб она в другой раз снова подслушивала, да? Ничего, перебьётся. – Ладно, может, забудет, – Лёва усмехнулся. – Всё-таки в следующий раз считай до десяти прежде, чем учить старших. О’кей? – Ладно, подумаю, – буркнула я. На уроке истории, начавшимся после этой перемены, в класс вошёл историк Порфирий Петрович и сообщил, что меня ждёт директор. – Ты прямо сейчас можешь пойти в его кабинет, Виолетта. Я пожала плечами и вышла. Шла и гадала, зачем я понадобилась директору. У меня и в мыслях не было, что Зоя Васильевна доложит директору о таком ничтожнейшем пустяке. В первый день учёбы я тоже что-то не очень лестное сказала училке первоклашек. Она же не пожаловалась! Директор Игорь Павлович был лысоватым крупным мужчиной. Раньше мне не приходилось с ним сталкиваться. Я просто знала, что вот этот крупный человек, грузной походкой иногда проходящий по коридору, – наш директор. – Покровская? – Игорь Павлович посмотрел на меня поверх очков. – Проходите, милочка. Садитесь. В обращении «милочка» не было ничего милого. Я села перед ним на стул. – Рассказывайте. Что за инцидент произошёл у вас с Зоей Васильевной. – Ничего не произошло. – Как так? У меня другие сведения. Вы обозвали учительницу, которой… э-э-э… пятьдесят три года – можно сказать она годится вам в бабушки – шпионкой. Это как понимать? Я молчала и высчитывала, годится ли Зоя Васильевна в мои бабушки. Получалось, что нет. – Молчите. Я думаю, вам надо извиниться и как можно скорее. – А если не извинюсь? – Неужели не извинитесь? Игорь Павлович стал мелко-мелко стучать по столу обратным концом шариковой ручки. Наверное, нервничал. Пожевал губами, внимательно изучая мою физиономию. «Изучайте. Вы же в первый раз меня видите, – думала я. – И вообще – кого-нибудь из школы вы лично знаете? Из нашего класса, например, ни-ко-го! Чтобы с вами познакомиться, нужно что-нибудь выдающееся совершить. Выдающееся плохое». – Тогда, может быть, вам придётся уйти из школы. Ха-ха! Да, так и выдал! Честно говоря, я испугалась. – В выпускном классе? – Ну, предположим, десятый ещё не выпускной. – А что, учителя всегда правы? – Не всегда. Но ни в коем разе их нельзя оскорблять. Они у нас неприкосновенны. И притом, это ведь было при других учениках? Этим самым вы подрываете авторитет педагога. Не согласны? – Она его сама подрывает. – Я вас больше не задерживаю, Покровская. Это был удар под дых. Извиниться? За что? Я не хотела извиняться, потому что считала себя правой. Перед какой-то ограниченной учительницей извиняться. Очень надо! Ни за что! Да и пусть выгоняют! Если парень и девушка наедине в классе – значит какой-то там криминал? Даже если и криминал – целуются они, например. Что ж подсматривать и подслушивать? – Что там у тебя? – шёпотом спросил Лёва, когда я вернулась в класс. Он смотрел на меня озабоченно, как родитель на своё чадо. – Какая-то мура, – прошептала в ответ. – Потом расскажу. Но прежде, чем Лёва задал вопрос – на меня посмотрел Захар. Конечно, все на меня посмотрели, как смотрят на всех, возвращающихся с допросов. Но я-то видела только Захара. Когда я смотрю на Кислицина, конечно, ничто вокруг не исчезает, но как будто все и всё покрывается легчайшим туманом, и я вижу только его лицо. Лицо с тёмными глазами в длинных ресницах и волосы, рассыпанные по плечам. И в этот раз Захар не опустил глаз, я первая опустила и вернулась на место счастливая, бережно храня этот взгляд на себе, а потом и в себе. – Покровская, как тебя директор принимал? – спросил на перемене Тимка Певченко. – Чем угощал? – Чаем с бисквитами, – ответила я. – Горячим чаем? – Очень, – сказал я. – Тимыч, скажи, если бы тебя попросили извиниться перед учителем – ты б извинился? – Конечно! – не раздумывая, ответил Тимка. – А за что тебе извиняться? Ты кого побила? – Биологическую Зою. – О-о! А-а! Понятно! Из-за такой чепухи? Как ты её назвала-то? Я уж и позабыл. – Шпионкой. – По-детски назвала. Хотя правильно, конечно. Я видел, как она к дверям ухо прикладывала. Зою Васильевну не любят. Уроки биологии скучнейшие. Кричит, чуть расшумишься. Ну и вообще она уже старушка, на пенсию пора. Нет, старушки всякие, конечно, бывают, я не против старушек. Вот у нас уроки технологии в школе ведёт старая женщина, лет шестидесяти. Но как она объясняет, как с нами общается, все мы у неё «солнышки», бежишь на эти уроки как на праздник. Жалко, они уже в девятом закончились. Шили юбки, фартуки, ночнушки, халаты, и всё носилось, между прочим, и всё получалось как в магазинах. А как делали салаты – парни под дверями скулили, и Вера Антоновна приглашала их торжественно отведать наши девчоночьи деликатесы. У неё были сиреневые букли – волосы она красила чем-то странным, и мальчишки звали её Мальвиной. Швейные машинки она почему-то называла «Колями». «Коля опять парик из ниток у тебя смастерил», – говорила какой-нибудь девчонке, когда у неё нитки в машинке путались. Мы от неё просто млели. И пусть она до ста лет на пенсию не уходит, всем только радость. А Зоя Васильевна – тоска зелёная, травка высохшая, осенняя сонная муха. Ой, я опять плохо о ней говорю. Не буду.