– Мы берем двадцать баксов за оральный секс и сорок – за половой акт. – Я дам тебе пятьдесят, но мне нужны туфли, причем неважно какого размера! – протараторил запальчиво Олег. – «Туфли» это что – какой-то фетиш или что-то из мазо? Если так, это стоит раз в пять дороже, – едко заметила бакалавр вербального и прочего «языковедения» – на сей раз на арго североамериканских путан. Соприкоснувшись с ремеслом, где традиционные ценности вывернуты наизнанку, Олег все же не растерялся. Подбежал к авто, взял у изумленной Светланы сумку, извлек из нее сломанный туфель и, вернувшись, объявил: – Мне нужна пара дамских туфель. И нужна она мне сейчас! Оказалось, что в эту путаную ночь не один Олег блещет резвостью мысли. – Сто баксов – и получишь совершенно новые туфли! – без запинки выдала бакалавр английской словесности, одним махом сдавшая (в глазах Олега) экзамен на магистра сбыта. Спустя минуту Олег уже торопился в свой автомобиль, рассматривая пару однодолларовых пластмассовых босоножек, зачем-то взятых путаной в «рейс», но столь пригодившихся ему. Олег протянул Светлане целлофановый пакет с босоножками, даже не взглянув на нее, будто стесняясь. Казалось, к нему подкатывал прежний комплекс, а возможно, их целая гроздь. Виной тому была, по-видимому, приближавшаяся развязка. Между тем его подспудный мир отяготиться не успел: Олега накрыло мощное, электризующее поле с вздымающимся факелом обожания. Как и в аэропорту, их руки соприкоснулись. Но, пока он не убрал ладонь с рукоятки передач, паркуясь у «Карлтон Риц», не сознавал это. Откровение было столь пронзительным, что водитель не заметил контакт. Они шли по погрузившемуся в полумрак лобби отеля, светясь дивным счастьем, мало встречающимся у зрелых, видавших виды людей. Ну а предположить, что пара всего час знакома, и вовсе не получалось. Вместе с тем сквозь марево влюбленности то и дело проглядывал страх упустить обретение, рожденное отчасти в чертополохе сомнений, а где – норовом случая. Когда же ночные спутники добрели до лифта, то утоляться одной лишь близостью в пространстве уже не могли. Открывавшиеся и закрывавшиеся через определенный интервал двери будто очерчивали границы времени. Их времени. Времени, которого они не могли ни остановить, ни разделить с кем-то. Так что шарахнувшийся в сторону развозчик пиццы, ухмыльнувшаяся call girl*, метрдотель, подскочивший к лифту по подсказке полуночной «секссестры», их упоение лобзаньем не потревожили. С присущей лишь зрелости искушенностью они продолжали упиваться друг другом, без всякого вызова и сохраняя признаки рассудка. Будто это их последний, а посему самый сладостный в жизни поцелуй. Вспышку страсти прервала трель мобильного. На восьмой звонок Олег ответил, едва оторвавшись от пассии. «Yes», – зло бросил он, но услышал лишь короткие гудки отбоя. Едва Олег вернул аппарат в карман, как сообразил: звонили из регистратуры. В отеле его прекрасно знали как постояльца-ветерана, обитающего уже шестую неделю, и в компьютере, вне сомнения, хранились его данные. Обижаться ни на кого не приходилось: столь откровенную сцену не потерпел бы любой пристойный отель мира, ну а нравы мусульманского Стамбула, тем более, требовали внушения, пусть оно вышло по-восточному витиеватым, исподтишка. Его кольнула недоброе предчувствие, что все потуги не подставиться обернулись прахом. Повинен в этом он сам, а точнее, сидящий в нем (и не только!) пучеглазый самец, слетающий с подпорок на любую зазнобу. И, конечно же, в самый неподходящий момент… Мысль эта, правда, жила недолго, утонув в их объятиях – пара вновь страстно сомкнулась, как только за ними закрылась дверь лифта. В коридоре этажа царила тишина, подчеркивавшая торжественный характер момента. Даже кондиционер работал бесшумно, приятно охлаждая их разгоряченные лица. Войдя в свой апартамент, Олег почему-то минул выключатель в прихожей. То ли сказалась усталость, то ли дала о себе знать его извечная беда – пренебрежение деталями. В потемках он проследовал вглубь номера, намереваясь включить свет в гостиной, но неожиданно налетел на торшер, который горничная, похоже, сдвинула во время уборки. Торшер опрокинулся – раздался звук битого стекла. Грохот вгрызся колючками и в без того взбудораженные нервы – Олега даже покинуло ощущение пространства. Он сделал робкий шаг вперед, но наступил на мерзко хрустнувшие осколки плафона. Замер с гримасой досады на лице, но тут зажегся свет. Увидев у выключателя Светлану, успокоился, испытывая лишь некоторую неловкость за допущенный промах. Замаячила дилемма: поднять торшер или провести Светлану из прихожей в зал. Он замешкался с виноватой улыбкой на устах, но спустя секунду-другую решился – поднял торшер с пола. Но вместо того, чтобы поставить торшер на попа, пригласил им Светлану войти. Опомнившись, что с «церемониальным жезлом» выглядит нелепо, если не комично, зазвал словами: – Проходи. Я сейчас уберу. – Интересно, а как ты это собираешься делать? У тебя что, веник или пылесос имеется? – насмешливо полюбопытствовала гостья. – Нет, вроде, – согласился хлебосольный хозяин, выстеливший вместо ковровой дорожки мелкий бой стекла. – Горничная завтра уберет! – сориентировала, а может, брала бразды правления Светлана. – Ну и, наверное, торшер можно поставить на пол? Вряд ли он тебе в ближайшее время понадобится… Олег поставил торшер у стены, прошел к распахнутой настежь двери, закрыл. Вернувшись, он застал Светлану в одном из кресел, рассматривавшую интерьер. Уселся напротив, ощущая что, несмотря на казус с торшером, влечение лишь нарастает. Его глаза блестели, дыхание частило, по телу же носился сгусток, обжигавший внутри и где-то снаружи. Светлана выглядела по-иному. Ничто не говорило о взрыве эмоций, обрушившихся на пару четверть часа назад. Лицо спокойное, отстраненное даже. Порой она посматривала на ноги и, казалось, все, что ее по-настоящему занимает: как она смотрится в ядовито-зеленых босоножках на босу ногу, талисмане их полного интриги знакомства? Светлана что-то сказала, но Олег не расслышал и мимикой лица попросил повторить. – Ловко живешь, говорю! – Светлана повысила голос до фальцета. На сей раз слова прозвучали отчетливо, но, не сопроводи она фразу движением, отсылающим к интерьеру номера, Олег вновь бы смешался. – Что ж тут ловкого? – парировал он, усмехаясь про себя неведомой ему этимологии слова «ловкий». – Номер как номер и отель как отель… – Олег хотел было продолжить, но запнулся. – А ты скромный, совсем не похож на наших «крутых», – немного подумав, заметила Светлана. – А с чего ты взяла, что я «крутой», как ты говоришь? – усомнился Олег. Пожав плечами, гостья пояснила: – Выглядишь так, на лбу написано… Сразу тебя приметила, едва объявился в аэропорту. И обалдела, когда ты по мобильному заговорил по-русски, да еще без акцента. Ну а потом … сам знаешь, что было потом… – Светлана стушевалась, украдкой поглядывая на свой выбор. Со дня их встречи в «Ататюрке» Олег ни на минуту не терял из виду облик Светланы, но палитру ее необычайно ярких глаз воспроизвести не мог. Устремляясь к ним, он попадал в поток ощущений, сильных, полных аллюзий, но не ведущих к образу. Ныне же они сидели рядом, на расстоянии вытянутой руки, и, казалось, только и смакуй доступность. Между тем в этот предрассветный час возобладал не утонченный созерцатель, а импульсивный сластолюб, впрочем, уже засветившийся. Олег вскочил на ноги, обхватил лицо пассии руками и устремился губами к ее глазам. В том порыве уживались безудержная страсть и нежные, выверенные прикосновения. Казалось, эта вдохновенная пластика призвана вобрать в себя свечение, излучаемое взором Светланы (впрямь переливавшимся кристально чистыми изумрудами), дабы навеки сохранить. Светлана изумилась, но вскоре и ее захватил коловорот вкушения. Она отвечала поначалу робкими, а потом и более откровенными прикосновениями губ. Новым порывом Олег увлек Светлану – они повалились на пол и, вращаясь дуэтом, покатились по гостиной. Чем-то напоминали вывалившихся из пожара погорельцев, сбивающих с одежды огонь. Мгновения сменяли друг друга, но их «пламя» не гасло, а лишь разрасталось, оставляя одежду и кожу нетронутой. Точно спасая возлюбленную, Олег не ослаблял объятия, по-мужски властные, увлекающие. Светлана льнула, одновременно чуть вскрикивая от доставляемой вращением боли. В этом безумном танце партнеры, будто растворялись друг в друге. Между тем, казалось, пара скорее страшится утерять притяжение, нежели добраться до конечной в извечном маршруте любви. Пусть тот клубок страсти ничем не напоминал классическое соитие, из него был единственный выход – извержение, и оно грянуло. Светлана зашлась в гортанных, смахивавших на речитатив звуках, вмиг осадивших партнера. Олег замер, но, не успев переварить выплеск, как сам пустился издавать фонемы, под стать сдавливаемому крику – крику от внезапной боли. Светлана безотчетно рвала ладонями его плоть – на шее, обнажившейся при вращении спине, обращая Олега в безмозглый, утративший контроль придаток, где острая физическая боль причудливо уживалась с новизной прежде неиспытанных ощущений. Тут, в своих сходивших на нет конвульсиях, Светлана прикоснулась к колыбели его вожделений. Олег вслед за ней задрожал и, поскользнувшись на тонком льду воздержания, полетел по гладкой поверхности – вначале в ватное никуда, а потом и в прорубь омовения. Погружаясь, он вошел до пояса, чуть позже – его накрыло с головой. Вода была клейкой, но столь облегчающей. Они еще долго лежали на спинах с матовым отливом в глазах, бездумно взирая в потолок. Воздух насыщала какая-то тяжесть, но им было так легко дышать. Горе-любовники долго приводили себя в порядок в ванной, после чего уселись у журнального столика. На лице Светланы играл румянец, Олег же был бледен, впрочем, как всегда. Не успели Олег и Светлана перевести дыхание, как индикатор их настроения вновь качнуло. Оказалось, взорвавший души торнадо не спеленал, а расшвырял их. И не произвольно, а по закоулкам юности, зубоскалившей предрассудками, комплексами. Взгляды горе-любовников рассеянно блуждали. В них проглядывал детский конфуз нарушенной условности, граничивший со страхом осмеяния, и, казалось, трепет перед космической громадой дня. Дня завтрашнего, которого так ждешь, но не менее боишься, ибо «что день грядущий нам готовит» не разгадать никому… Еще какое-то время они глядели куда угодно, только не друг на друга. Между тем Олег заметил, что Светлану увлекла коллекция напитков из бара. – Помочь тебе с выбором? – на полном серьезе предложил он. Светлана промолчала, тушуясь. – В активе, правда, сугубо мужское… Впрочем, может, «Реми Мартен»? – прощупывал предпочтения Олег. – Мартын, говоришь, главное не «Белый орел», – с игривой ноткой ответствовала пассия. Хотя Олег не знал, что «Белый орел» – марка дешевой русской водки, каламбур пришелся ему по вкусу. Он заразительно рассмеялся и вскоре вовсю орудовал принадлежностями для застолья. «ХО»* разливался под первые всполохи стамбульского рассвета, и синтез вкусовой и световой гамм в преломлении столь выстраданной встречи распахивал створки новых откровений. Олег наливал поровну, не задумываясь, и, лишь прочувствовав «первичное размягчение», вгляделся в осваиваемую емкость. В ней – меньше половины, между тем минуло каких-то двадцать минут. Тут его укололо: с начала застолья они не проронили ни слова. Поглядывали друг на друга, улыбались, уходили в себя, возвращались, но почему-то молчали… Ничего лучшего для сближения, чем объявить очередной «забор», он не нашел. Вскоре в его голове приятно зашелестело, а на устах заиграла шаловливая улыбка – индикатор явно неплатонических помыслов. Кресло Олега – на колесиках, он оттолкнулся и одним рывком оказался подле Светланы. Почти без усилий приподнял ее, водрузил себе на колени и засуетился самыми откровенными притязаниями. Светлана поначалу прильнула, но вдруг, перехватив его руки, мягко молвила: «Не сейчас». Погрузила ладонь в волосы ухажера, взъерошила. Естество «Ромео» раздвоилась. Мужская составная доблестно гарцевала, но от Светланы вдруг повеяло таким уютом, что он, ластясь, уткнулся ей в грудь. Чуть было не замурлыкал, когда услышал: – А ты правда из Америки? – Правда, – в грудь спутницы констатировал он. – Давно там живешь? – Лет двадцать. А до этого жил в Израиле. – Олег отстранился, дабы запечатлеть реакцию. – Израиль – это там, где все время воюют? – Светлана чуть хмурилась, будто путаясь в своих познаниях. – Ну, не все время, но случается… – пояснил ухажер. – Там ты воевал? – не унималось любопытство. – Не довелось, – сознался кавалер, распрощавшийся с призывным возрастом четверть века назад. – В Америке, чем занимаешься? – перепрыгнула из физического в экономический раздел географии пассия. – Продаю горючее, – сообщил перековавшийся лингвист и негромко хмыкнул. – Так ты что, заправщик?! – не скрывала своего разочарования Светлана. Чуть сдвинулась даже, будто намереваясь сползти с колен. Ох уж эти командировочные – аферист на аферисте… – Самый что ни на есть заправщик, только старший, – разъяснял с каменным лицом Олег. – Что-то вроде директора бензоколонки. Так, по-моему, это раньше называлось… «Ложной» скромности ухажера можно было лишь позавидовать. Вместе с тем твердым, но вполне пристойным движением он вернул Светлану на прежнее место. Знай, мол, наших! «Заправщики» – народ тертый… – А в Союзе ты откуда? – развеяв ложную тревогу, поинтересовалась Светлана. – Родился на Украине, но последние восемь лет жил в Минске, – справно, словно кадровику, отвечал «бывший». – Кстати, сколько тебе? – Сорок восемь.