После того как двадцать минут смотрела на один и тот же абзац, я решила встать и размять ноги. Пошла в туалет, чтобы побрызгать водой на лицо, но обнаружила, что Рейчел стоит в коридоре и ждет, пока я закончу. – У тебя все нормально? – Нормально, – ответила я. Но в том, как успокоилась Рейчел, узнав о виновности Лео, было что-то такое, от чего мне стало не по себе, – какая-то слащавая мягкость, которая звучала фальшиво. И как бы я ни старалась до конца дня держаться подальше от садов, я обнаружила, что хочу, чтобы Лео встретился мне на пути в других частях музея. Может быть, я слишком долго задержалась на кухне или слишком медленно пересекала клуатр… Какая-то часть моего «я» требовала встречи с ним. Как будто он мог поведать мне другую историю, которая объяснила бы мои страхи и сняла бы с меня вину за донос на него. Но это должно было произойти случайно, чтобы я не мешала расследованию детектива Мёрфи. И вот, словно по воле судьбы, в конце дня раздался стук в дверь библиотеки, и в нее заглянул Лео. – Мы только что закончили обрезку цветов, и у нас есть два ведра бесплатно, на случай, если кто-то захочет взять несколько штук домой. Жалко их выбрасывать. Энн? Всего несколько часов назад я была бы в восторге от этого предложения, от его трогательности. Но теперь, столкнувшись с Лео, не знала, что сказать или как себя вести. По крайней мере, не в присутствии Рейчел. – Я могу поставить их в банку и принести их тебе, если хочешь. Рейчел протянула руку и положила ее поверх моей ладони. – Нам не нужны цветы, Лео, – ответила она. – Могу я поговорить с тобой за дверью? – обратился он ко мне; его глаза все еще были устремлены на руку Рейчел, на ее жест. – Я… – Лео, – вмешалась Рейчел, – сейчас Энн лучше никуда не уходить. – Хорошо. Тогда мы можем поговорить здесь. – Лео проскользнул в дверь и закрыл ее за собой. То, как он заполнил собой все пространство, было хорошо заметно, и на какое-то мгновение я задумалась, стоит ли начинать волноваться. – Лео, я думаю, тебе лучше уйти, – заявила Рейчел, вставая. – Мы можем побыть наедине? – Вы оба, прекратите, – настойчиво потребовала я. – Что происходит? – осведомился он, глядя на меня. Тишина в библиотеке была неуютной. Сквозь нее были слышны ровные шаги посетителей, идущих по коридору снаружи. Вот таким был принцип существования Клойстерса: глубоко уединенное место для нескольких сотрудников и яркое зрелище для посетителей. Ничто не могло заставить меня отказаться от пребывания по эту сторону двери, поняла я. – Дело в статуэтке, – произнесла я наконец. – А что насчет нее? – Лео не выглядел встревоженным. Если он что-то и демонстрировал, так это оборонительную позицию; его руки были глубоко засунуты в карманы. – Я знаю, что ты ее украл. Я знаю, что она взята из хранилища. Он вздохнул и провел рукой по волосам. Они свисали, почти касаясь его плеч. – Энн… – Лео, – произнесла я, мой голос набирал силу, – ты крадешь. Из Клойстерса. И не только растения. Я видела лотки в хранилище. Пропало еще несколько вещей. Он пожал плечами и ничего не сказал в ответ. – Патрик об этом узнал? – спросила я. Теперь я смотрела прямо на него, хотя все еще оставалась в своем кресле. При этих словах Лео резко вскинул голову. – Нет. Боже, нет, Энн. Патрик ничего не узнал. Никто не должен был даже заметить. Ты же понимаешь, как устроено хранилище в Метрополитен-музее? Тысячи предметов. Произведения искусства, которые никогда не увидят свет. Предметы, которые недостаточно редки, недостаточно качественны. Предметы, слишком нишевые или не из того герцогства. Да что угодно! На каждый объект в галерее приходится две дюжины в хранилище, которые были признаны неподходящими. – Почему ты это сделал? – Почему бы и нет? – переспросил Лео. – Не то чтобы вы здесь не принимали сомнительные решения каждый день. Решаете, что имеет ценность, а что нет. Когда в последний раз ты серьезно воспринимала вещи, не имеющие ценности? Правильно, ты и не воспринимаешь. Вы игнорируете все, что не названо особенным, ценным или редким. Эти предметы в хранилище… некоторые из них отсутствуют годами, и никто не поднял тревогу. Потому что эти предметы были забыты. Я даю им вторую жизнь. И, конечно, зарабатываю на этом деньги. Это была, в некотором роде, та же причина, по которой меня тянуло к картам Таро, к моей собственной работе, к предметам, которые были забыты и нуждались в защитнике. И в любом случае, Лео всегда был честен со мной. Однажды за кружкой пива он объяснил, что принадлежит к тем людям, которые считают, будто можно брать все, что хочешь, если это никому не вредит. Выплюнул шелуху от семечек и добавил: «Кроме богатых. Они этого заслуживают». Тогда я решила, что это дань анархизму, панковские настроения, ставшие жизненным девизом. Но сейчас – а может быть, и тогда – я поняла, что он говорил серьезно. – Разве у тебя нет долгов? – продолжал Лео. – Разве ты не борешься за то, чтобы выжить в этом городе на те деньги, которые нам здесь платят? Конечно, у Рейчел таких проблем нет. Но ты, Энн, – разве ты не пыталась жить здесь изо дня в день, имея так мало, что делишь свое жилье с десятками соседей, которые приходят и уходят? Все мы работаем на трех, четырех, пяти работах, чтобы выжить. Я сделал это, чтобы иметь возможность писать. Чтобы быть экспериментатором. Чтобы не чувствовать себя придавленным к земле каждый день своей жизни. Разве ты не понимаешь этого, Энн? Разве не поэтому ты здесь? Чтобы попытаться избежать приземленности? Я ничего не сказала, только пристально посмотрела на него. Лео прав. Это было именно то, почему я оказалась здесь. – Сколько предметов ты взял? В целом? – спросила я. Он засмеялся. – Ты даже не знаешь, да? Ты не можешь сказать, какие работы находятся во временном пользовании или на консервации, а какие были превращены в авторские гранты и стипендии… Искусство порождает искусство. Это даже красиво, если подумать. Симметрия. Близнецы. – Он перевел взгляд с меня на Рейчел и покачал головой. – Не могу поверить, что ты этого не понимаешь. – Что произошло у вас с Патриком? – спросила Рейчел. Она молчала все это время, даже не наблюдая за нашим диалогом; ее взгляд был прикован к витражу в конце библиотеки. – С Патриком? – переспросил Лео. – У нас с Патриком ничего не произошло. Затем я увидела, как он, хоть и немного медленнее, чем мы, осознал последствия ситуации. – Ты же не можешь говорить серьезно? Ты же не думаешь, что я… – Он прервал фразу, затем начал снова: – Никто даже не обращает внимания на хранилище, и меньше всего Патрик. Он и понятия не имел. Я не причастен к тому, что случилось с Патриком. Никакого. Я вор. У меня нет проблем с воровством у людей и заведений, в которых водятся все деньги мира, но я никогда не стал бы убивать кого-то. Ты серьезно? – Мотив есть только у тебя, – произнесла я, выдохнув это утверждение так, словно я сдерживала его с тех пор, как Лео вошел в комнату. – У меня нет мотива, – возразил Лео. – Мы с Патриком не всегда сходились во взглядах, но я уважал его. Все уважали. – Но если б он узнал… – произнесла я, как будто и без того не было понятно. – Если б он узнал, меня точно посадили бы в тюрьму. Поэтому я сделал все, чтобы никто не узнал. Признайся, Энн, ты бы ничего не выяснила, если б не пошарила в тот день в моем шкафу. Накануне у меня была запланирована встреча с антикваром, но я отменил ее, чтобы провести день с тобой. Именно из-за этого хоть кто-то меня подловил. Из-за моей слабости к тебе. Лео смотрел на меня; в его голосе звучали такие глубокие интонации, каких я никогда не слышала, и я чувствовала, как боль распространяется от моих ладоней к животу. Я поверила ему. Лео был преступником – полагаю, я всегда это знала, – но не таким преступником. – Мы передали информацию о кражах детективу Мёрфи, – наконец призналась я. Мне было ужасно стыдно рассказывать правду. Это я впустила внешний мир сюда; это я сорвала завесу. – Что ты сделала? – переспросил Лео; его глаза все еще были прикованы к моему лицу. – Энн, ну чего ты? – Дальше они сами разберутся. Я подняла на него взгляд. Часть моего «я» отчаянно хотела прижаться лицом к его груди, почувствовать, как он гладит мои волосы и говорит, что всё в порядке. Я жаждала услышать, как он скажет, что ему все сойдет с рук. Другая часть меня знала, что этого уже никогда не будет. Из всех тайн, которые мы хранили в Клойстерсе, я не сохранила именно его тайну. Я надеялась, что когда-нибудь он поймет; поймет, что я должна была прежде всего защищать свою работу. Это было единственное, что он мог понять. – Хорошо, – произнес Лео, – я могу рассказать им, куда делись все экспонаты. Но мне нужно действовать на опережение. – Он снова провел рукой по волосам. – Энн, ты должна понимать, что я не имею никакого отношения к тому, что случилось с Патриком, так? – Я посмотрела ему в глаза. – Ты мне веришь? – Да. Лео подошел к столу, где я сидела, и опустился передо мной на колени, так, что наши глаза оказались на одном уровне. – Мне очень жаль, – сказал он, обхватив мою руку. Затем отпустил ее, встал и вышел за дверь. После его ухода я не могла понять, за что он извиняется. Сожалел ли он о том, что мы встретились, что он заговорил со мной в тот день в саду? Или что он занимался воровством? Или что я была единственной, кто обнаружил это? Что он не смог лучше скрывать это? Я не была уверена. Но мне казалось, что время гонит меня вперед по кочкам и рытвинам, меня тошнило, и я была готова к тому, что эта скачка вот-вот прекратится. Я знала, что Лео верил, будто мы с ним по сути одинаковы. Мы были людьми, пытающимися добиться успеха в мире, который благоволил другим, и поэтому нам приходилось бороться за каждое преимущество, которое мы могли получить. И он не ошибался. Мы были теми, кто выживает. Мы выбрались из пыльных тупиков, откуда начали свой путь, будучи предназначенными для большего. Решив защитить себя и Рейчел, я сделала именно это. Убедилась, что смогу продолжать восхождение. Во мне выкристаллизовалось осознание того, что все мы преследовали свои интересы, свои цели и мечты. Хотя здесь, в Клойстерсе, было легко забыть, что мы находимся на Манхэттене, все по-прежнему преследовали свои интересы – и готовы были сделать всё необходимое, чтобы это произошло. Особенно я. Я оглянулась на стол, заваленный книгами и блокнотами, и подумала про себя: самое худшее, что я могла сделать, – это не выдать Лео. Это было бы пустой тратой такой возможности. Я должна была продолжить восхождение. Глава 23 На следующее утро музей оставался открытым, несмотря на детективов, которые шастали повсюду, делали заметки и фотографировали поддоны в хранилище, краски в лаборатории консервации, инструменты в садовом сарае. Ордер на обыск был подготовлен рано утром и передан дежурному охраннику, который разрешил доступ и немедленно уведомил руководство Метрополитен-музея. Но начальству на Пятой авеню ничего не оставалось делать, кроме как позволить им наносить на различные поверхности порошок для снятия отпечатков пальцев, фотографировать улики и лезть в чужие дела; за их передвижениями внимательно следил адвокат, который был должным образом прикомандирован для наблюдения. Мойра сделала все возможное, чтобы держать их подальше от вестибюля, подальше от посетителей, и по большей части ей это удалось. Мишель тоже вызвали сюда, и сейчас она стояла, скрестив руки на груди, в прохладном каменном коридоре, который вел к офисам персонала, иногда отвечала на вопросы, но в основном просматривала свой телефон и консультировалась с фирмой по связям с общественностью, которую музей нанял на случай, если новость получит развитие. Мы уже слышали, что в «Таймс» планировалась небольшая статья. Но она должна была появиться в разделе «Искусство» во вторник. С момента убийства Патрика прошло достаточно времени, чтобы не сохранилось никаких записей с камер наблюдения. У нас были только слухи, а для меня все это казалось неуклюжим способом продолжать движение после смерти: сначала нерешительно, а потом с растущей уверенностью, пусть даже фальшивой. На кухне для персонала я услышала, как два сотрудника консервации жаловались друг другу на то, что записи с камер наблюдения недостаточно длинные. – Они закольцованы, – сказал ретушер. – Можете себе представить? Каждые семь дней они перезаписываются. Это означало, что нет ни записи действий Лео, ни веских доказательств. Снаружи, в садовом домике, все было помечено и уложено в плотные пластиковые пакеты. Засушенные цветы, которые Лео с такой любовью собирал и вешал на крючки, были порезаны и засунуты в коричневые пакеты, а засохшие лепестки разбросаны по земле, где они осыпа́лись в процессе сбора. Теплица, в которой, как я знала, Лео высаживал свои растения для личного использования – те, которые он продавал с целью наживы, – также была ободрана, хотя, похоже, полиция не заметила, что в этой теплице что-то не так. Все растения, как оказалось, были одинаковыми. Раскопали даже компостную кучу. Каждый объект был тщательно сфотографирован и каталогизирован. И если посетители Клойстерса в тот день, похоже, не обращали внимания на происходящее вокруг них, то сотрудники наоборот. При каждом открытии двери или звуке шагов по каменным переходам мы поворачивали головы или поднимали глаза от своей работы. Мишель проинструктировала нас, что мы не должны задавать вопросы, а только отвечать на них. Но единственными вопросами, с которыми мы столкнулись в тот день, были вопросы типа: «Вы видели, как здесь проходил человек с камерой? Мне пройти в вестибюль через восьмую или двенадцатую галерею?» Команда криминалистов, похоже, постоянно терялась в лабиринте Клойстерса – они бродили из комнаты в комнату, заглядывая в каждую готическую арку, чтобы проверить, нашли ли они наконец правильный путь.