Мадлен Спала Мадлен плохо и проснулась рано, когда тусклый утренний свет только пробивался из-под занавесок. Спустившись вниз, она увидела, что Рейнхарт куда-то ушел. – Он и не ложился, – сообщил вскоре подошедший Жозеф; по его усталому виду чувствовалось, что и сам он почти не спал. – В третьем часу ночи слышал, как он ходит по мастерской. А утром сказал мне, что опять пойдет в полицию. На кухне Эдме уже варила кофе. – Одного не пойму: зачем ей понадобилось уходить? И куда она могла пойти? В самом деле, куда? – Надо обойти больницы, – сказала Мадлен. – Вдруг на улице с Вероникой что-то случилось? Начнем с Отель-Дьё и Ла-Питье. Потом поищем по тюрьмам. – С какой стати ей оказаться в тюрьме? – удивилась Эдме, разливавшая кофе по чашкам. – За что арестовывать невинную девушку? Мадлен удивленно посмотрела на повариху. Странные у Эдме представления о жизни. Как будто государство может тебя схватить и упрятать за решетку, только если ты совершил преступление. – Я схожу в Бастилию, потом в Фор-Левек. Жозеф, ты наведайся в Отель-Дьё. К полудню вернемся сюда. * * * Даже в разгар лета парижский воздух не бывал столь зловонным, как сегодня. Мадлен шла по улице Сент-Антуан, а зловоние только нарастало, словно чумовые миазмы с переполненных кладбищ и грязных, убогих подвалов просачивались наружу и поднимались вверх, заражая город. Вскоре она увидела громаду тюрьмы. Мадлен часто видела это серое, угрюмое здание, однако у нее не было причин для посещения Бастилии – самого ненавистного места в Париже, где люди заживо гнили, закованные в камень. Чем ближе к подъемному мосту, тем выше становились стены и башенки тюрьмы, загораживая собой неяркое солнце. Во внутреннем дворе было сумрачно. Булыжники покрывал толстый слой соломы. Туда подъезжали телеги, и кучера вместе с тюремной обслугой разгружали привезенное для нужд этого жуткого места. Солдаты покрикивали на небольшую толпу. В основном это были женщины, некоторые – с младенцами за спиной. Просительницы держали в руках узлы с едой и одеждой, терпеливо ожидая, когда их пропустят. Мадлен встала в очередь и, чтобы чем-то себя занять, стала смотреть на воробьев, дерущихся из-за хлебных крошек. В мозгу, словно змея, извивалась пугающая мысль: а вдруг Вероника вчера увязалась за ней? Вдруг догадалась о ее шпионстве? Страх был точно крюк, впившийся в тело. – Еще раз говорю вам, месье, – услышала Мадлен сердитый голос солдата, обращенный к мужчине в заляпанном кожаном фартуке. – Вашего сына здесь нет. Его здесь не было ни вчера, ни позавчера. Мадлен позабыла про воробьиные схватки. Взгляд у мужчины в фартуке был исступленным, лицо – осунувшимся. Грязная одежда дополняла невеселую картину. – Но люди говорят, что мальчишку привезли сюда и держат уже неделю. Мой сосед… – Ваш сосед сам не знает, о чем говорит. Детей в тюрьме нет. Не обращая внимания на сердитый шепот женщин, Мадлен прошла вперед и заговорила с солдатом: – Скажите, привозили ли сюда вчера девушку по имени Вероника Рейнхарт? Это моя хозяйка. Солдат едва взглянул на нее, бросив: – Если в полиции вас не направили сюда, не отнимайте понапрасну время у других. – Но… – Никаких девушек сюда не привозили, – ответил ей второй солдат. – У нас здесь что, бальный зал? – Она выглядела совсем не как девушка из знатной семьи, – упрямо продолжала Мадлен. – На ней был простой серый плащ, какие носят молодые гризетки. Солдат оттолкнул Мадлен и заговорил с женщиной, умолявшей допустить ее к мужу. Повернувшись, Мадлен поспешила за мужчиной в фартуке. Тот уже подходил к внешним воротам. – Месье, постойте! Подойдя ближе, она увидела, что его лицо покрыто красными пятнами, словно кто-то провел по коже теркой для мускатных орехов. Скорее всего, краснота имела другую причину – обильные возлияния. – Я слышала ваш разговор с солдатом. Вы ищете сына? – А ты что-то знаешь? – Увы, ничего. У меня пропала хозяйка, и я пытаюсь узнать, где она. Слышала, вам рассказывали про какого-то мальчика, которого уже неделю держат в Бастилии. – Так мне сказал сосед, а он это слышал от друга своего друга. Мадлен кивала. Детей иногда арестовывали за бродяжничество или кражу. Такое случалось часто, но полиция должна была бы обратиться к комиссару, и только потом об этом сообщали семьям арестованных. – Когда ваш сын пропал? – Филиппом его звать. Он исчез в конце января. В конце января. Прошло больше двух месяцев. Неудивительно, что у отца бедняги Филиппа такой вид и он заливает горе вином. – А откуда пропал ваш Филипп? – Он работал на площади Дофина. Там его в последний раз и видели. Мадлен кольнуло страхом. Ей вспомнился разговор с Эдме в самый первый день службы у Рейнхарта. – Ваш сын был подручным пекаря, – тихо сказала она. – Значит, ты слышала о нем. Слышала, но не придала значения. – А другой мальчик, про которого вам говорили, что его неделю держат в Бастилии, он откуда пропал? – Слышал только это. Подробностей не знаю… Ладно, пойду искать по другим тюрьмам. Не верю я, что мой малец сгинул. * * * Весь день прошел в поисках. Жозеф и Мадлен несколько раз возвращались в Лувр без каких-либо новостей и уходили искать в других местах. Ближе к вечеру появился Лефевр. Доктор Рейнхарт по-прежнему отсутствовал. Лефевр был потрясен случившимся и словно утратил всю свою галантность. Мадлен предложила гостю кофе с марципановым тортом, но Лефевр лишь спросил: – С каких пор ее нет дома? – С прошлого вечера, месье. Ушла около девяти часов или даже раньше. Лефевр тяжело опустился на бархатный диванчик. Лицо у него было мрачным и обвислым. – Почему Макс не сообщил мне сразу? Он же знает о моем влиянии. – Лефевр покачал головой. – Я сделаю все, что в моих силах. Полиция должна самым тщательным образом заняться ее поисками. Я постараюсь, чтобы Людовик лично распорядился об этом. Отсюда я поеду прямо в Версаль. – Лефевр пристально посмотрел на Мадлен. – Хочу спросить твоего мнения. Вероника выглядела довольной? Вопрос застал ее врасплох. – Месье, я не совсем понимаю, о чем вы. – Прекрасно понимаешь. Ты была для нее не только горничной, но и компаньонкой. Я это видел. Ты наверняка что-то замечала в ее умонастроении. Может, какие-то слова Вероники навели тебя на мысль, что она чем-то встревожена? Мадлен смотрела в пол и ответила не сразу: – В последние несколько дней Вероника казалась мне немного… поглощенной раздумьями. Как будто что-то грызло ее изнутри. – Что именно? У тебя есть соображения на этот счет? Конечно есть. Подавленность Вероники могла быть связана с королевским заказом. Это одна причина. Вторая могла касаться мужчины. В данном случае короля. Была и третья. Вероника могла заподозрить свою горничную в двойной игре и даже убедиться, что так оно и есть. Но говорить об этом Лефевру Мадлен, естественно, не собиралась. – Нет, месье. Боюсь, мне нечего сказать. Мадемуазель Вероника словно отгородилась от меня. – Отгородилась? – задумчиво повторил Лефевр. – Пожалуй. последние два или три дня она и впрямь была немного отстраненной. Чувствовалось, ее внимание не сосредоточено только на уроках, как раньше. Мне надо было бы сказать об этом Максу. – Лефевр вновь посмотрел на Мадлен. – Как по-твоему, куда она могла отправиться? Может, решила навестить кого-нибудь из подруг? Наверное, в монастыре она с кем-то сдружилась? – Нет, месье. – Значит, у нее не было никого, с кем она могла бы поделиться своими тревогами? Мадлен покачала головой: – Насколько я знаю, в Париже у нее не было подруг. «За исключением меня, и какой же подругой я оказалась?» – мысленно добавила она. – Понимаю. Бедное дитя. – Лефевр встал. – Но не будем отчаиваться. Куда бы Вероника ни отправилась, мы ее обязательно найдем и уладим все недоразумения. Согласна?