А может, не было никакого происшествия с каретой и Вероника умерла при других обстоятельствах. Вернувшись в Лувр, Мадлен решила снова заглянуть в мастерскую Рейнхарта. Вдруг там что-то обнаружится? Из-за смерти Вероники Камиль не освободит ее от задания. Более того, Мадлен не оставляло ощущение, что Рейнхарт рассказал им только часть, утаив остальное. Около полуночи, взяв лампу, она босиком сошла вниз. На этот раз поддельный ключ без труда повернулся в замке, однако дверь не открылась. Мадлен посильнее надавила на ключ, потом еще сильнее. Дверь оставалась запертой. Подняв лампу, она стала осматривать дверь и увидела второй замок, которого прежде не замечала. Быть может, Рейнхарт сам поставил его. Или замок уже стоял, но раньше у хозяина не возникало потребности запирать дверь на оба замка. С колотящимся сердцем Мадлен вернулась на лестницу. Должно быть, доктор обнаружил, что кто-то проник в его мастерскую. Заподозрил ли он ее? На середине лестницы Мадлен остановилась и обернулась. Отсюда дверь мастерской была едва видна, а может, ей только казалось, что видна. Наверное, помимо машины Рейнхарт прятал там еще что-то, нечто имевшее самое прямое отношение к Веронике и настоящей причине ее смерти. * * * Через месяц после кончины Вероники доктор Рейнхарт неожиданно предстал перед слугами. Было видно, насколько утрата иссушила его. Кожа на лице натянулась, грудь под парчовой жилеткой стала впалой, а в черных волосах добавилось седых прядей. Но он был полон нервной энергии, которую Мадлен не видела уже несколько недель. Глаза за стеклами очков сверкали, а руки беспокойно двигались. – Свершилось, – объявил он утром. – Задание, которое дал мне король, выполнено. По словам Рейнхарта, это будет великим событием и грандиозным зрелищем. У Мадлен сдавило горло. Наконец-то они увидят машину, которую она столько раз безуспешно пыталась увидеть в процессе изготовления. – Но что это за задание? – спросила Эдме; нервное возбуждение хозяина передалось и ей. – Теперь-то вы можете нам рассказать? Доктор Рейнхарт улыбнулся, притронувшись пальцем к кончику своего длинного носа: – Это сюрприз. Я не могу вам рассказать, иначе сюрприз будет испорчен. А в сюрпризе заключена половина моего нового детища. Эдме и Мадлен переглянулись, не поверив его словам. Хозяин показался им перевозбужденным, словно его горе обрело какую-то странную форму. – Месье, а хоть кто-то увидит ваше изделие, прежде чем вы покажете его публике? – нарочито беззаботным тоном спросила Мадлен. – Ни одна душа, – ответил доктор Рейнхарт. – Даже Лефевр. Он видел лишь промежуточную версию, и это его сильно разозлило. Мой друг считает, что идея целиком принадлежит ему, и потому жаждет признания. Но думаю, в конечном итоге он будет удовлетворен и признает мое достижение. А сейчас… – Рейнхарт хлопнул в ладоши. – Давайте завтракать булочками с шоколадом. Я неожиданно почувствовал зверский голод. В тот же день, когда Мадлен чистила фарфор, Рейнхарт подошел к ней. Поглощенная мыслями, она не сразу заметила его присутствие. – Нужно, чтобы кто-нибудь помогал мне на случай, если что-то пойдет не так, – сказал он. – Мне требуется помощница. – Помощница, месье? – оторопела Мадлен. – Да. Приготовления уже начались. Жозефа я оставлю здесь, а ты во вторник поедешь со мной. В Версаль. Блюдо, которое она держала, выскользнуло из ее рук и запрыгало по столу. Версаль. Блистательный дворец, о котором маман и Коралина болтали без умолку, но где сама она никогда не была. Средоточие моды и этикета, замок, построенный из серебра и золота. – Месье, если вы уверены, что нуждаетесь в моей помощи… Но если я поеду в Версаль… – Мадлен указала на свое простое платье. – Мадлен, ты едешь туда не на бал и танцевать не будешь. Но в общем-то, ты права. Там свои правила. Ты должна надеть что-то изящное. Простое, но изящное. – Рейнхарт забарабанил пальцами по столу. – Я дам тебе денег. Купишь что-нибудь подходящее. Только без оборок, бантов и прочей чепухи. В самом представлении ты участвовать не будешь. Мне надо, чтобы ты находилась рядом и помогала мне управляться с механизмом. Управляться с механизмом. Но au nom du Christ[29], что же представляет собой этот механизм? Может, предположение Помпадур оправдалось и Рейнхарт действительно создал механического человека? А если нечто более ужасное? Ей вспомнился поднос с разноцветными стеклянными глазами и рисунок клетки. – Доктор Рейнхарт, что именно от меня потребуется? – Ты будешь подносить отдельные части устройства и помогать мне, если машина вдруг начнет работать не так, как надо. – Рейнхарт посмотрел на нее поверх очков и наморщил нос. – Предупреждаю: поначалу тебе будет трудно за всем следить, но это необходимо. Знай, у меня есть свои причины делать то, что делаю. От слов хозяина Мадлен стало очень не по себе. Она сильно занервничала, и волнение от предстоящей встречи с Версалем сменилось страхом. Если Рейнхарт построил нечто ужасное, а Мадлен не сумеет предупредить полицию, Камиль ее попросту прикончит. – Месье, неужели вы не можете рассказать мне поподробнее? Просто чтобы я получше подготовилась? Рейнхарт ненадолго задумался, затем покачал головой: – В этом городе, Мадлен, все люди, вещи и события связаны между собой. Любые слова опасны, даже если произнести их шепотом, даже если говоришь своему самому близкому другу. Через два дня ты все увидишь, и остальной мир – тоже. Через два дня. Завтра она сходит навестить Эмиля и постарается что-нибудь привезти ему из Версаля: лоскут диковинной ткани, сахарную мышь или еще что-нибудь. Пусть мальчик порадуется. Мадлен вернулась к работе. Взяв блюдо, она увидела, что оно треснуло. По фарфору, словно шрам, тянулась тоненькая трещина. Мадлен похолодела. Она не считала себя суеверной и склонной к предрассудкам, однако треснувшее блюдо показалось ей дурным знаком. Даже если не случится ничего серьезного, Эдме с нее шкуру спустит за это блюдо. Поздним вечером, когда в угольно-черном небе запорхали летучие мыши, Мадлен предприняла еще одну, последнюю попытку заглянуть в мастерскую. Из кухни она вынесла во двор табуретку, с помощью которой забралась на дерево, росшее под окном мастерской. Лучше было бы тайком привести Эмиля и поручить это дело ему. Перебираясь с ветки на ветку, она проклинала мешавший подол. Несколько раз Мадлен поскальзывалась и едва не падала, обдирая лодыжки. Когда же она достигла оконного козырька, ее чулки были порваны и заляпаны кровью, а ногти обломаны до мякоти. Все ее ухищрения оказались напрасными. Как она и опасалась, окно оказалось запертым. Передохнув, Мадлен пододвинулась ближе к стеклу. Поначалу она почти ничего не видела, кроме искаженного отражения ветвей и окрестных построек. И вдруг в темноте блеснул овал лица. Она уже приготовилась закричать, когда в последнее мгновение до нее дошло: это не лицо, а маска. Мадлен судорожно выдохнула. Должно быть, она увидела одну из масок, которую Рейнхарт зачем-то вынул из шкафа. Но зачем? Возможно, просто так, однако тягостное чувство не покидало ее всю ночь и весь следующий день. Мадлен считала часы до поездки в Версаль, где Рейнхарт наконец-то покажет свою диковинную машину. Часть третья Версаль Глава 20 Мадлен По дороге на Версаль в обе стороны тянулись богатые кареты и всадники на холеных лошадях. Дорога шла вдоль берега реки, сверкающей под солнцем, и полей, где пока еще не появились всходы. На полях трудились крестьяне, грязные, исхудавшие. Они вскапывали землю и иногда щурились на дорогу, провожая взглядом кареты. Но по большей части земля пустовала, и единственными звуками были цокот копыт и скрип колес. Где-то через час кучер был вынужден немного замедлить ход. Лошади фыркали. Мадлен сдавило грудь от страха скорой встречи с Версальским дворцом. Должно быть, осталось совсем немного. Подумать только: она, увечная дочь торговца птицами, окажется во дворце, которому нет равных в Европе. Коралина рассказывала, что там свыше двух тысяч комнат и сотня лестниц, а зеркал… устанешь считать. Карета въехала на холм, откуда, словно в горячечном сне, открывался вид на дворец. Его позолоченные крыши и карнизы сверкали на солнце. Мадлен будто ударили в сердце. Издали дворец казался сделанным из сахарной ваты и карамели и манил съесть его целиком. – Mon dieu! – выдохнула она. Рейнхарт, который почти всю дорогу молчал, посмотрел на нее: – Ты видишь символ королевской власти. Версаль строили, чтобы изумлять и устрашать, чтобы напоминать подданным короля об их низком происхождении, о том, что они ничтожны и смертны. Что ж, в этом королевская власть преуспела. Мадлен вновь охватило беспокойство. А вдруг там увидят, кто она есть на самом деле – щербатый осколок стекла, попавший во дворец, где все сияет драгоценными камнями? Но затем Рейнхарт сказал: – Скоро ты увидишь, что дворец далеко не столь блистателен, каким кажется издали. Там тоже есть нужда. И кстати, там тоже воняет. Карета въехала в громадный внутренний двор, имевший овальную форму. Сам дворец располагался гораздо дальше и представлял собой внушительный замок вкусного медового цвета. Длинная дорожка вела к широкой террасе с фонтаном. За террасой на утреннем солнце серебрилось искусственное озеро. Все постройки поражали масштабностью, чтобы люди, снующие вокруг, казались скопищем ползающих муравьев, ничтожными и нелепыми на этих просторах достатка и роскоши. Карету Рейнхарта встретили драгуны, сопроводив к шлагбауму. Там у них проверили бумаги и пропустили на другой внутренний двор, где документы снова проверили. Наконец карета остановилась, дверца открылась, и Мадлен, утомленная поездкой, спрыгнула на землю. Подошли солдаты в мундирах, чтобы помочь выгрузить машину, привезенную в двух ящиках, обитых парчой. Судя по напрягшимся лицам солдат, ящики оказались необычно тяжелыми. Миновав еще одни ворота, Мадлен с Рейнхартом очутились в самом дворце. Мадлен показалось, будто она попала в другую страну, а может, и в другой мир. Среди апельсиновых деревьев прогуливались придворные. Женщины ходили, держась за руки; их шаги были настолько маленькими и легкими, что казалось, они скользят на невидимых колесах. Их кринолины достигали ширины фиакра, а волосы, покрытые пудрой пастельных оттенков, были убраны в необычайно высокие прически, отчего придворные дамы казались на голову выше парижан. Их речь тоже отличалась. Обрывки разговоров, долетавших до ушей Мадлен, показались ей чуждыми. Таких слов она прежде не слышала. То и дело раздавались всплески смеха, звонкого и фальшивого. Мадлен и Рейнхарта вели мимо сияющих золотом гостиных, по таким же золоченым галереям. Все картины на стенах имели позолоченные рамы. Даже конура, где сидела лощеная гончая, была покрыта золотом. И куда ни глянь – везде придворные в нарядах с кружевными манжетами, увешанные золотом и драгоценностями. Одни куда-то спешили, другие сбивались в кучки, третьи охорашивались, словно павлины. В крытом дворике изысканно одетый мужчина (не иначе как принц) позировал художнику, застыв в величественной позе. Вокруг него теснились глазеющие придворные. В другом таком же дворике женщины в зеленых платьях из чистого шелка разучивали какой-то танец. Все это выглядело красиво, но Рейнхарт оказался прав: везде воняло. Может, от реки или дворцовых сточных канав, а может, и от людей. Откуда именно – Мадлен не знала, но вонь ощущалась везде, пробиваясь сквозь аромат духов и цветов. Ее поразила еще одна странность, которую она толком не могла себе назвать. Казалось, во дворце отсутствует что-то важное. Доктор Рейнхарт, как оказалось, хорошо знал расположение дворца. Он указывал путь солдатам, которые катили ящики, снабженные колесиками. Они миновали еще один двор, где в серебристых кадках росли лимонные деревья. Оттуда поднялись по каменной лестнице. Мадлен хотелось зажать нос от резкого запаха мочи. На площадке их ожидали двое лакеев в ливреях. Эти люди сопроводили Рейнхарта, Мадлен и груз на галерею. Там тоже прогуливались придворные. Некоторые сидели в креслах, попивали вино и закусывали марципанами и засахаренными лепестками роз. Лакомства находились в золотых и серебряных коробочках. К одному стулу была привязана козочка с шелковой лентой на шее. Животное лениво грызло ножку стула. В углу в кресле, откинувшись на спинку, сидела женщина, а ее пышные юбки раздувались перед ней. Закрыв глаза, женщина стонала от боли. Мадлен не сразу заметила красные каблуки мужских туфель, торчащие из-под подола, и поняла: стоны вызваны отнюдь не болью. С галереи они прошли в другой коридор и очутились в ярко освещенном зале с обилием зеркал. От впечатлений у Мадлен кружилась голова, и зал она проходила как во сне. Путешествие закончилось у двустворчатых дверей, по обе стороны которых стояли лакеи в голубых ливреях. Они распахнули двери. Мадлен увидела просторную гостиную с высоким потолком. Здесь господствовали два цвета: белый и золотистый. С потолка свешивалась тяжелая хрустальная люстра со множеством подвесок. Стены украшали малиново-красные и золотистые гирлянды. В комнате сидела красивая девушка в шелковом платье мятного цвета. Попугай на ее плече напоминал королевского пирата. – А я все думала, когда же вы появитесь, – сказала она. – Говорят, вы приготовили нам зрелище. Сверху послышался птичий крик. Подняв голову, Мадлен увидела ярко-красного попугая ара, устроившегося на раме картины. Заметив, что Мадлен обратила внимание на птиц, девушка надменным тоном пояснила: – Я позволяю им здесь летать. Выпускать опасно, иначе улетят. – Она повернулась к Рейнхарту. – Так что вы намерены показать? Что в этих ящиках? – Этого, мадемуазель, я вам сказать не могу. Я приготовил королю сюрприз. – Но я же его дочь. – Это тем более заставляет меня молчать, ваше высочество, – с улыбкой ответил ей Рейнхарт. Принцесса нахмурилась, встала и свистом подозвала ара. Обоих попугаев она усадила в золотую клетку, закрыла дверцу и пошла к дверям. По пути она обернулась, еще раз посмотрела на черные ящики, а затем – с подозрением – на Рейнхарта. – Мадлен, оставь меня ненадолго, – попросил Рейнхарт, растирая ладони, словно те успели озябнуть. – Мне надо подготовиться.