– «Кажется, да». То есть ты не уверена, так ли это было на самом деле. Мадлен кусала нижнюю губу. Можно ли делиться с Помпадур недавно появившимися мыслями, рассказывать о картинах, поднимавшихся из бездонной ямы воображения? Ей вдруг показалось, что мадам де Помпадур открыла ей черепную коробку и заглянула внутрь. – Какие подробности смерти Вероники тебе известны? – Очень немногие. Я лишь знаю, что ее сбила карета. Кучера так и не нашли. – Что еще? – Больше ничего. – Но ты подозреваешь, что тут не все так просто. Ты сомневаешься, рассказывать ли мне, поскольку считаешь эту тему опасной. «У этой женщины ум работает быстрее, чем у карточного шулера», – подумала Мадлен. – Поначалу я боялась, что Веронику похитил человек… ну… тот, кто похищает парижских детей. – Однако сейчас ты так не думаешь. – Я даже не знаю, что и думать. Мадлен хотелось, чтобы кто-то ей рассказал, поскольку собственные мысли были нелепыми и пугающими. – Мушка, начнем вот с чего. Кто тебе рассказал о смерти Вероники? Откуда исходила вся эта история? История? Неужели трагедия с дочерью Рейнхарта – всего лишь история? – Мне рассказал доктор Рейнхарт. Мне и другим слугам. Он ходил на опознание тела. – А его уведомила полиция? – Наверное. Доктору передали записку, чтобы он немедленно шел в Басс-Жоль. – Ты видела записку? – Нет. Она ведь и не подумала взглянуть. Какая дура! В тот момент Мадлен была настолько расстроена исчезновением Вероники, что забыла о своей всегдашней бдительности и наблюдательности. Ее тогда словно подменили. Помпадур кивнула. Прищуренные глаза продолжали внимательно смотреть на Мадлен. – Все это ужасно. Такая невосполнимая потеря. – Помпадур как-то странно улыбнулась и, склонив голову набок, с любопытством посмотрела на Мадлен. – Скажи, а откуда у тебя этот шрам на лице? Правильнее спросить не так: кто тебя им наградил? Клиент? У Мадлен вспыхнули щеки. Помпадур знает. Сама будучи величайшей куртизанкой, она знает, кем была Мадлен. Знает все или почти все. – Да, мадам. Очень давно. Маркиза кивнула: – Эти мужчины! Они знают, где нас побольнее ударить… А сейчас тебе пора возвращаться к хозяину. В час он снова будет показывать куклу. * * * Второе представление состоялось в той же гостиной, что и вчера. Стены, увешанные шпалерами, серебряные зеркала, тяжеловесные портреты надменных королевских особ в бархатных одеждах. У Мадлен Версаль одновременно вызывал восхищение и отвращение. Гостиные, сверкающие золотом, знать, усыпанная драгоценностями, лакеи в пудреных париках. Свой особый суетливый мир. А всего в нескольких лье люди умирали от голода. Схожие чувства Мадлен испытывала и к кукле. Что-то заставляло ее снова и снова смотреть на творение Рейнхарта, и каждый раз ее обдавало страхом. Ей хотелось, чтобы кукла исчезла. С места, куда ее поставил Рейнхарт, она видела лишь спину куклы. Возникало ощущение, будто это ее хозяйка сидит за столом, готовая обмакнуть перо и начать писать. Подойти ближе ей было невыносимо. Видеть, как кукла дышит и двигается, когда настоящая Вероника лежала в гробу, замороженная во времени. Ощутив на себе чей-то взгляд, Мадлен повернула голову. Это была мадам Помпадур, сидевшая рядом с длинноносым придворным в коротком белом парике. Глаза Мадлен и фаворитки встретились, и на мгновение она почувствовала взаимопонимание, возникшее между ними. Они обе выдержат это зрелище, обе будут делать вид, хотя и знают: увиденное окажется не только странным, но и нелепым. Остальные зрители не испытывали никаких тревожных чувств. Второе представление прошло столь же гладко, как и первое. Напыщенная знать была очарована и удовлетворена, а король благодушно улыбался, наблюдая за придворными. Первое послание, написанное куклой, показалось Мадлен бессмысленным, но очень понравилось высокородной толпе: Я мыслю, следовательно существую. – А она еще и философ, – произнес мужчина, сидящий рядом с Помпадур. – И это невольно заставляет вас задаваться вопросами. Если машина способна действовать, как человек, если ее можно сделать равной человеку по уму… тогда что остановит машины? Королю эти слова не понравились. Он хмуро посмотрел на длинноносого: – Месье Вольтер, можете сколько угодно считать машину умной, но у нее по-прежнему нет души, и никакие хитроумные механизмы не наделят ее душой. Думать, будто машины способны стать опасными, – это несерьезно. Мы всегда сможем управлять ими. Придворные зашептались. Вольтер поклонился, хотя чувствовалось, королевские слова его не разубедили. – Несомненно, ваше величество. Несомненно. Ваше понимание превосходит мое, и мне остается лишь подчиниться. Словно в подтверждение своего ума, кукла написала загадку: Я не жива и не мертва. Кто же я? – Призрак! – крикнула женщина, чьи волосы были покрыты фиолетовой пудрой. Послышался смех и жутковатые причмокивания знатной толпы, разгоряченной вином. – Моя жена в постели! – крикнул кто-то из задних рядов. Снова смех и рукоплескания. Нервозность Мадлен возросла вдвое. «Не жива и не мертва» – кукла точно описывала свое состояние. Жизнь, которая не являлась жизнью. Это состояние вызывало у Мадлен дрожь и не давало спать по ночам, пронизывая страхом. Впрочем, толпа придворных не разделяла тревог Мадлен. Они весело переговаривались друг с другом, женщины обмахивались веерами, пили вино и наслаждались представлением. И только один человек стоял неподвижно, как статуя. Боже, это был Камиль! Мадлен впилась ногтями в мякоть ладоней. У нее заколотилось сердце. Должно быть, он услышал про творение Рейнхарта и пришел оценить собственными глазами. Покажет ли он, что Мадлен ему знакома? Сейчас полицейский ее совсем не замечал. Он пристально смотрел на куклу и не улыбался. После представления, как Мадлен и ожидала, он подошел к Рейнхарту. Камиль дождался, пока зрители вдоволь наохаются и наахаются, восторгаясь машиной, глядя на куклу сквозь лорнеты и задавая тупые вопросы. Тогда он приблизился и взял куклу за руку, как прежде это делал король. – Что ж… Это нечто. Камиль улыбнулся Рейнхарту и краешком глаза посмотрел на Мадлен: – Скажите, доктор, как вам удалось сделать куклу настолько реалистичной? Каким образом вы сделали ее похожей на живого человека? – Месье, чтобы создавать автоматы, похожие на живых существ, я много лет учился, – ответил Рейнхарт. Камиль почесал подбородок. Он продолжал смотреть на куклу. – Да-да. Но ведь это не просто человекоподобная кукла. У нее есть вполне конкретный образец. Я прав, доктор? У Рейнхарта напряглась челюсть. – Несколько лет назад Жак де Вокансон изготовил флейтиста. Я пошел дальше. Моя кукла дышит, плачет и позволяет мне управлять ее движениями. – Я никогда не видел механического флейтиста. А вы, мадемуазель? – спросил Камиль, поворачиваясь к Мадлен. Она покачала головой, досадуя на покрасневшие щеки: – Нет, месье. Я всего лишь служанка доктора Рейнхарта. Камиль вновь посмотрел на куклу и потрогал ткань ее платья. Наверное, он понял, чье это платье. Да, это было лучшее платье Вероники. К доктору Рейнхарту подошел еще кто-то и начал задавать вопросы. Камиль стоял рядом с куклой и Мадлен. – И что ты обо всем этом думаешь, служаночка доктора Рейнхарта? – тихо спросил он. – И почему не сумела вовремя разнюхать, чтó он создает? – Потому что он все тщательно прятал. Клянусь вам, я старалась изо всех сил, но он добавил на дверь новые замки и запирал окна. Я не могла проникнуть в мастерскую. Он работал почти бесшумно. Было невозможно угадать, что он там делает. Камиль встал к ней чуть ли не впритык: – Вид у тебя изможденный. Заболела, что ли? – Я вполне хорошо себя чувствую. – Нет. Тебя одолевают те же мысли, что и меня. Ты думаешь: кем является человек, сделавший движущуюся модель собственной дочери, и на что еще он способен? – Камиль опять посмотрел на куклу. – Какие волосы! Точно такого же цвета, как у нее? Мадлен кивнула, чувствуя, что начинает дрожать.