– Они лишь пообещали мне заплатить. Я лелеяла глупую мечту: вот получу деньги, заберу Эмиля, открою магазинчик и буду, как когда-то мой отец, торговать птицами и другой живностью. Но мне не заплатили ни су. Каждый раз я слышала от них: сделанного мной мало, нужно сделать что-то еще, а если не сделаю – они меня накажут. Они грозили упрятать меня в тюрьму и разлучить с Эмилем. А теперь меня обвинят в убийстве аристократа. Как видите, все мои мечты оказались пустыми. Вероника смотрела на Мадлен. Могла ли она винить горничную в том, что та делала? Наверное, она сама поступила бы схожим образом, если бы ее тюрьмой был не монастырь, а бордель. – И что теперь? Мадлен пожала плечами: – Можно попытаться сбежать, но толку мало. Меня наверняка остановят у городских ворот. Мои бумаги находятся у полиции. – Ты полагаешь, что тебя накажут, но о случившемся в мастерской Лефевра не знает никто, кроме нас с Жозефом. И до сих пор никто не являлся с расспросами. Дверь открылась. Вошел заспанный, всклокоченный мальчик. Он зевал и тер глаза. – Маду, где это мы? – сонным голосом спросил он. – Почему мы здесь? Мадлен подбежала и обняла его: – Малыш, мы в доме моей хозяйки. Здесь тебе ничего не грозит. Мальчик недоверчиво посмотрел на Веронику и странную комнату: – А где человек, который угощал меня шоколадом? Он обещал, что сегодня даст мне еще. – Он спешно уехал, – тихо ответила племяннику Мадлен. – Шоколадом тебя угостит Эдме. И такого вкусного шоколада ты еще не пробовал. Идем со мной. У порога Мадлен остановилась и взглянула на Веронику. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом она вывела Эмиля и прикрыла дверь. Глава 31 Жанна Дворцовые сады были увешаны фонариками. Их огоньки перемигивались, напоминая звездное небо над головой. Большую лужайку застелили разноцветными шелками. В воздухе разливался аромат благовоний. «Александрина была бы в восторге», – подумала Жанна, глядя на празднество сквозь прорези маски. На этой неделе она обязательно привезет дочь в Версаль. Людовик удовлетворит ее желание, особенно сейчас, когда она узнала важные сведения. Справа от нее сидел Берье. Их стулья стояли почти рядом, позволяя говорить, не опасаясь чужих ушей. С другого берега озера доносились звуки скрипок. Проходя мимо, любой придворный увидел бы просто пару аристократов, наслаждающихся балом-маскарадом в обществе друг друга. На висках Берье проступали жилы. Его челюсть была напряжена. – Но откуда у вас такая уверенность, маркиза, что Людовик знал обо всем этом? – Все куски головоломки сходятся. Случившееся соотносится с известными мне особенностями Людовика и со всем, чего я опасалась. А еще… Николя, буду с вами откровенна… зачем часовщику и его дочери устраивать этот спектакль? К чему затевать столь нелепую игру? Если бы они считали хирурга единственным виновником, то могли бы обратиться непосредственно к вам. Жанна помнила, как поначалу ее испугал шепот куклы в сумрачной комнате… Лефевр повинен в исчезновении детей, он же убил Веронику, и Людовик знал обо всем этом. На мгновение она поверила, что кукла и в самом деле способна говорить. Но когда кукольный голос дрогнул, Жанна поняла: голос исходит не из недр автомата, а откуда-то поблизости. Она отдернула бархатную портьеру, и в этот момент магия и ужас исчезли. За портьерой, обхватив руками плечи, стояла девушка. Обыкновенная девица. Жанна поднесла лампу к ее лицу и едва не вскрикнула, едва не засмеялась. – Ты?! Кто бы мог подумать! – Я должна была их остановить. Посветив лампой, Жанна присмотрелась к лицу девушки. Неужели дочка часовщика тронулась умом? Чувствовалось, она давно не мылась. Спутанные волосы прилипли ко лбу. Должно быть, она пробыла здесь несколько дней, с тех пор как куклу заточили в эту комнату. – Идем со мной, – прошептала Жанна. – Тихо и быстро уходим отсюда. Ты мне все расскажешь. Все, что знаешь. А потом я решу, как быть. Лицо Берье, частично закрытое маской, выглядело землистым, словно кто-то высосал из генерал-лейтенанта всю кровь. – У меня есть письмо, где говорится о неких выплаченных суммах. Я покажу его вам. Я надеялся, это фальшивка, но похоже, что нет. Просто не верится, чтобы король был настолько… настолько… – Глуп? Согласна, тут есть от чего прийти в замешательство. Поражаешься, как человек, занимающий высочайшее положение, не сумел увидеть последствий этой затеи или, скажем, закрывал глаза на ее размеры. Полагаю, он убедил себя, что действует во благо человечества. – Если бы правда вышла наружу, нас захлестнули бы хаос и безудержная ненависть. – Да. Все, что мы видели до сих пор, показалось бы нам легкой рябью. Нас ждали бы крупные бунты, а потом и революция. – «Я потеряла бы свое место при дворе, а он – королевство», – подумала Жанна. – Но ничего этого не случится. Всю вину можно свалить на хирурга, а он, будучи мертв, уже не сможет возразить. Его тело по-прежнему у вас? – Да. – Известно, как он умер? Берье покачал головой: – Мы не допрашивали тех, кого застали в его доме. Сомневаюсь, что это необходимо. – Готова согласиться с вами. Интересно, Берье догадался, кто нанес удар? У Жанны имелись соображения на этот счет. – Лучше всего объявить, что Лефевра убили солдаты, дабы прекратить его дальнейшие злодеяния. Можно устроить спектакль для публики. Обезглавливание или что-то в этом роде. Народ любит такие штучки. – Думаю, это явится очистительным действом. Не только для толпы. Для нее тоже. Ее всегда раздражало высокомерие этого злобного, напыщенного коротышки Лефевра, считавшего, что ему позволено похищать детей простолюдинов и ставить над ними опыты, относясь к ним хуже, чем к собакам. Этому злодею удалось втянуть Людовика в свою грязную авантюру, убедив короля, что наука может развиваться только так. Их разговор прервал взрыв смеха. Неподалеку придворные развлекались, наблюдая за кривляниями лицедеев. – Вы еще не говорили с ним напрямую? – решился спросить Берье. – Нет. Она до сих пор не набралась сил для разговора с Людовиком. Жанна по-прежнему сказывалась больной, держа двери своих покоев запертыми. Вскоре король рассердится и потребует, чтобы она пришла на обед. Так он делал всякий раз, когда она отговаривалась головной болью. Но теперь ее это не волновало. Королевский гнев был ничем по сравнению с ее гневом. К тому же король уже не держал в руках всю колоду. – Я поговорю с ним завтра. А пока сделайте так, чтобы часовщика, его дочь и их служанку не тревожили. – Но они слишком много знают. – Поэтому не далее как сегодня я предложила им сделку: молчание в обмен на их безопасность и гарантии того, что короля будут сдерживать. Утром у нее побывала Вероника. Дочь Рейнхарта была непреклонна: они с отцом согласны молчать, только если семьи погибших детей получат компенсации, если ее горничной должным образом заплатят и оставят в покое и если анатомические увлечения короля будут ограниченны. Отчаянная девица! Выдвигать столь опасные требования! Должна же она сознавать возможные последствия. Да, в смелости Веронике не откажешь, но Жанна поймала себя на том, что такое поведение ей импонирует. Она догадалась, почему Вероника так пеклась о безопасности своей горничной. Скорее всего, Лефевра убила Мадлен. Женщина, жестоко пострадавшая от рук мужчины, в случае опасности возьмется за нож и не будет особо раздумывать. – А не проще ли… – начал Берье, сделав характерный жест. – Избавиться от всех? Да, возможно, это было бы проще. Но, учитывая, что дочь часовщика и ее отец раскрыли мне глаза на опасные увлечения короля, я возражаю против такого решения. – Тогда как мы объясним возвращение этой девицы к жизни? – подумав, спросил Берье. – Например, чудесами медицины, – беззаботным тоном ответила Жанна. – Людовик наверняка это одобрит. Можно вообще отослать их подальше от Парижа, а то и отправить за границу. Как быть с ними – решим потом, а пока их не трогайте. Сейчас ваша главная задача – представить все это народу так, чтобы успокоить людей и положить конец мятежам. Парижанам нужно убедиться, что преступления с похищением детей целиком расследованы, справедливость восторжествовала и так далее. – Только она не восторжествовала. – Конечно нет, – усмехнулась Жанна. – Но прежде вас это совсем не волновало. В Версале свои понятия о справедливости. Дайте мне сначала поговорить с Людовиком. А затем расширим наблюдение. – И сделаем его постоянным, маркиза. Постоянным. Жанна кивнула. Она не противилась, когда Людовик, переодевшись герцогом, отправлялся бродить по Парижу; она закрывала глаза на его отвратительные уроки анатомии. Но теперь кто-то будет постоянно следить за королем. Людовик окажется в невидимой, но крепкой клетке. Жанну это слегка печалило, однако ее задачей было оберегать его. Она делала это из любви к нему, даже если от прежнего чувства осталась только тень. – Кстати, вы нашли доказательства, изобличающие автора мерзких стишков? Этот негодяй посмел обвинять меня в колдовстве ради достижения корыстных целей. – Увы, пока нет. Возможно, это не один человек, и они очень осторожны. – Возможно. Но мы знаем, кто это, и никакая осторожность им не поможет. Людовик все равно их накажет. – Накажет, потому что она мягко, ненавязчиво подтолкнет его к этому, а если он вздумает упрямиться, расправится с клеветником сама. Равновесие власти сместилось. – А вы, Николя, должны заплатить этой «мухе». Я имею в виду служанку. Обещанное и сверх того. – (Если Лефевра убила Мадлен, ей надо заплатить золотом.) – Не понимаю, почему она до сих пор не получила честно заработанных денег. У Берье дернулась челюсть. – Думаю, вы переоцениваете ее достоинства. – Как это понимать? – Жанне стало любопытно. – Так вам она и прежде была знакома? – Не мне, а моему подчиненному. Это он знаком с ее семьей. – Говоря о подчиненном, вы имеете в виду того скользкого молодого человека с разноцветными глазами, которого я видела в Шатле? В таком случае вам стоило проявить больше проницательности и не слушать это ничтожество, которое даже одеваться опрятно не умеет. Жанна знала этот типаж мужчин: властолюбивые, злобные, с садистскими наклонностями. От Берье подчиненный отличался лишь отсутствием внешнего лоска и проницательности, благодаря которым генерал-лейтенант держался на своем месте. Во всяком случае, пока держался. – Этот малый, может, умом и не блещет, но польза от него есть. Он сумел сделать так, что прежняя служанка Рейнхарта ушла, а на ее место он запустил «муху».