Жанна прищурилась: – И как это ему удалось? Она уже догадывалась, но хотела услышать подтверждение. Берье поморщился, словно проглотил что-то горькое: – Обрюхатил, только и всего. – Представляю, как это по ней ударило. Ей хоть заплатили? – Сомневаюсь, что в том была необходимость. Жанна пристально посмотрела на Берье. Пожалуй, он не так уж сильно отличался от своего подчиненного. Стоит ли его поддерживать и дальше? Жанну впервые одолели сомнения. – Николя, когда я выразила желание проверить благонадежность часовщика, то не говорила, что можно ломать жизнь его слугам, оставляя их без гроша в кармане. – Маркиза, в каждом деле всегда есть свои особенности. Тем более в слежке за кем-то. Обязательно натыкаешься на тех, кто мешает, и от таких людей приходится избавляться. – И где сейчас прежняя служанка? – Понятия не имею. – Разыщите ее. Если она еще жива, заплатите ей компенсацию. А этого вашего подчиненного гоните в шею. Мне этот двуногий чирей не понравился. Я ему не доверяю. – Да, маркиза. – Рада, что вы поняли. – Жанна откинулась на спинку стула и некоторое время слушала чарующую музыку скрипок. – Нам понадобится новый часовщик. Я постараюсь найти какого-нибудь редкостного зануду. И без хорошеньких дочерей. * * * Жанна слышала звук его шагов, но продолжала водить крошечным резцом. Работа требовала полного внимания. Вещица, над которой она трудилась, была почти готова. – Где ты, черт побери, скрывалась все эти дни?! – Людовик, я была здесь. Работала, – ответила она, не поворачиваясь к нему. – Тебя не было на обеде, ты не появлялась в моих покоях. Ты опять заболела? В его голосе не прозвучало ни намека на сочувствие, только холодный гнев. Да, она была больна. Чахотка, придававшая блеск глазам и румянившая щеки, разрушала ее изнутри. Но об этом она Людовику не скажет, иначе ее придворная жизнь мигом закончится. Жанна посмотрела в увеличительное стекло на ограненный ею сердолик. Получилось почти идеально. В сверкающую поверхность камня она вделала миниатюрный портрет Александрины, за которой уже отправила карету. Сегодня дочь получит от нее подарок. – Ты почему молчишь? – возмутился Людовик. – Отвечай! Только сейчас Жанна повернулась к нему. Ее рука по-прежнему сжимала резец. – Людовик, а вы знаете, что ваш хирург Лефевр умер? – обыденным тоном спросила она. – Что? – Да, у себя в мастерской. – Как? Одутловатое лицо короля побледнело. – Там что-то произошло. Оказывается, он проводил весьма своеобразные опыты. Людовик не шевельнулся, но его глаза забегали по сторонам. – Что вы знаете об этом? – все так же тихо и спокойно спросила она. – Что я знаю об этом?! – взорвался король. – Как понимать твой вопрос? Я знаю, что Лефевр был ученым, человеком передовых взглядов. Я в его опыты не вмешивался. – Не вмешивались? А он утверждал другое. Людовика прошиб пот. Весь лоб покрылся мелкими капельками. – В таком случае, мое сокровище, этот человек был лгуном. Жанна кивнула и вернулась к работе над подарком Александрине. – От кого ты слышала эту чепуху? – резко спросил король. – От Вероники, дочери часовщика, – подавляя улыбку, ответила Жанна. – Но она мертва. – Оказалось, что жива. У короля округлились глаза. Белки налились кровью. – Такое невозможно. – Людовик, не вы ли всегда говорили, что реанимации можно и должно достичь? Ожившая Вероника – подтверждение ваших слов. – Я не верю, – напряженно возразил он. – Ты вздумала меня дурачить. Где она? Жанна подошла к письменному столу, где Миетта жевала бумагу, и достала письмо, переданное ей вчера Берье. – Полиция нашла это в кабинете Лефевра. Он подробно описывал свои опыты и называл вас его высоким покровителем. А еще он называл суммы, полученные от вас, не забыв указать и даты получения. Наверное, это можно проверить, если поднять счета по королевским расходам. Думаю, Лефевр заготовил нечто вроде охранной грамоты на случай, если история с его опытами станет известна. К счастью, люди, обыскивавшие его дом, догадались отдать эти бумаги Берье, а он передал их мне. – Она протянула письмо Людовику, но король не пожелал его взять. – Я еще раз спрашиваю: что вам известно об опытах Лефевра? Дорогой, будьте со мной честны. Вы же знаете: я всегда чувствую, когда вы лжете. – Ты все равно не поймешь. – А вы попробуйте объяснить. Людовик кашлянул и заходил по комнате: – Лефевр считал, что может овладеть искусством реанимации и открыть секрет жизни и ее обновления. Он верил, что находится совсем близко к открытию этого секрета. Жанна, ты способна представить нечто более важное, чем способ зажечь в мертвом теле искру жизни? – Я только не понимаю, зачем для этого убивать детей? – Я же говорил, что тебе будет трудно понять. Лефевр никого не убивал. Он находил детей, которые уже стояли на пороге смерти, и извлекал из них остатки жизненной силы. – Людовик сглотнул; Жанна видела, как дергается его кадык. – Лефевр меня заверял, что эти дети все равно долго бы не протянули. Все они умирали во сне. – Даже если это и правда, зачем умерщвлять детей? Почему бы не пытаться оживлять трупы? Их столько вылавливают из Сены. Жанна догадывалась об ответе, но ей хотелось узнать, чтó известно на этот счет Людовику. – Он пытался оживлять трупы. Он перепробовал много чего. Как-то Лефевр сказал мне, что для настоящих результатов ему нужны совсем свежие мертвецы. Те, кто умер всего несколько минут назад. Почему он взялся за детей? Однажды он ненадолго оживил маленького мальчика. Это был его единственный успешный случай. – И вы согласились на то, чтобы он и дальше ставил опыты на ваших малолетних подданных? – Жанне все еще удавалось говорить спокойно. – Говорю тебе, только на тех, кто был близок к смерти! Ты должна мне верить. Я сам настаивал, чтобы это были дети, которые все равно умрут, причем такие, которых никто не хватится: бездомные и безродные. Но Лефевр вскоре понял: успешных опытов с голодными, ослабевшими детьми не получится. – И тогда он переключился на детей ремесленников. – Я не… Мы это даже не обсуждали. – Но вы знали, чтó происходит. Вы не могли не знать. Вам докладывали. Парижане начали бунтовать. Вы должны были догадаться, что Лефевр похищает здоровых детей, у которых есть родители. Однако даже тогда вы палец о палец не ударили, чтобы прекратить его опыты. – Откуда мне знать, насколько правдивы все эти доклады? То, о чем мне сообщают, по большей части сплошная ложь. А Лефевр считал, что он близок к успеху. Очень близок. Жанна, ты только представь… – Нет, это вы представьте! – прошипела она. – Представьте свое положение, если бы ваши подданные узнали о вашей причастности к зловещим опытам Лефевра, если бы узнали, что вы, по сути, поощряли убийство их детей. Думаете, они бы поняли? Увидели бы в вас великого ученого? Эти люди утверждали, что вы купаетесь в детской крови. Людовик оттопырил нижнюю губу. Сейчас он был похож на обиженного ребенка. – Но они не знают, – сухо произнес он. – Нет, grâce à dieu, они не знают. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы страсти улеглись и чтобы вина за все злодеяния пала только на Лефевра. – Жанна выдохнула. Кем она после этого станет? Соучастницей Лефевра? – Но учтите, Людовик, отныне никаких «уроков» и никаких подобных опытов. – Она подошла к окну, взглянула на леса Марли. – Мы пригласим ко двору нового ученого. Такого, кто способен позабавить. Безобидного чудака, не ставящего опыты на человеческой плоти. Сложив письмо Лефевра, Жанна спрятала его за корсет. Она обязательно сохранит это письмо и снимет копию. Ей охранная грамота тоже не помешает.