* * * В тот же день к ней явилась маман. Мадлен знала: рано или поздно та обязательно придет. Кожа на лице матери приобрела еще более землистый оттенок, мешки под глазами увеличились, а веки стали заметно бледнее. После подъема по луврской лестнице она шумно и тяжело дышала, словно гнила изнутри. – Что привело тебя сюда, маман? Говори быстрее, поскольку я занята. – Эмиль так и не возвращался домой. Я хотела проверить, с тобой ли он. Ты не ответила на мое письмо. Глаза маман стреляли по сторонам, оценивая мебель и шпалеры на стенах. – Он со мной, в полной безопасности, и ты это знала. – Ну что ж, очень хорошо, – торопливо ответила мать, но уходить не собиралась; подойдя к дочери, она хрипло зашептала: – Нам нужно поговорить о деньгах. Я наведывалась к Камилю, но он как сквозь землю провалился. Дом заколочен. Новость обрадовала Мадлен. – Ты должна пойти к его начальству, – не унималась мать. – Ты должна им сказать, что он обещал тебе деньги. – Так. Теперь понятно, почему ты пришла. Дело не в Эмиле, а в деньгах. Мне бесполезно идти к его начальству. В полиции скажут, что я не выполнила задание и не разузнала обо всех замыслах Рейнхарта. Думаю, они скоро и сами явятся сюда. Напрасно я не потребовала деньги вперед, прежде чем согласилась на эту работу. Разговор о деньгах всегда оживлял маман. – Откуда ты могла знать, что этот человек строит механического дьявола? Тогда я сама поговорю с начальством Камиля. Они должны понять… – Маман, это бесполезная затея. Я не получу ни су, а если мне что-то и заплатят, делиться с тобой я не собираюсь. – Вот и дождалась дочерней благодарности! Внутри Мадлен поднялась волна обжигающей ярости. – Благодарности за что? За то, что в двенадцать лет ты меня продала, за твою глухоту к нашим слезам, за то, что бросила Сюзетту умирать, а тому мерзавцу позволила издеваться надо мной, пока он не изуродовал мне лицо? Подойдя к матери вплотную, Мадлен откинула волосы, показывая изуродованную правую сторону лица: клеймо, оставленное раскаленной кочергой. Мать отвернулась: – Маду, я представить не могла, что он посмеет это сделать… И ты же помнишь, я потребовала от него больше никогда не появляться в заведении. – Да. Ты заставила его заплатить за испорченный товар. – Мы должны были получить от него компенсацию. – Компенсацию получила ты. И сколько он тебе заплатил, маман? Напомни мне: сколько стоило мое лицо? Мадлен хорошо помнила день, когда сняла повязку и впервые увидела красный шрам, пролегший по щеке. Ее гладкая, шелковистая кожа была изуродована. Она без всяких врачей знала: этот шрам останется на всю жизнь как напоминание о злодее, которому позволили творить с ней все, что пожелает. – Не понимаю, Мадлен, зачем ворошить прошлое? – спросила мать, поворачиваясь к двери. – Это ведь было давно. – Ты права. Давно. Мне тогда было пятнадцать. Всего пятнадцать! Но ты почему-то не пошла в полицию и не пожаловалась. Ты обхаживала полицию. И мерзавец, искалечивший меня, не понес никакого наказания. За эти годы он возвысился и теперь имеет чин генерал-лейтенанта полиции. – Думаешь, если бы я тогда подняла шум, это сказалось бы на его карьере? Думаешь, в полиции кого-то волновало, что он покалечил какую-то шлюху? Ты никак бредишь? – Может, и брежу. Но как ты могла промолчать, сделать вид, что ничего не случилось? Наплевать на собственную дочь? – Я же тебе сказала: я заставила его заплатить. – И что сталось с теми деньгами, маман? С той суммой, которую ты получила за мое лицо? – Я их давно потратила на твое содержание. На всех вас. На хлеб, чулки и свечи. – Не верю. Ты их прячешь в укромном уголке и каждую ночь пересчитываешь. Этих денег хватило бы на врача для Сюзетты, но ты пожалела. И на врача для Эмиля ты тоже не захотела раскошеливаться. Так что не смей приходить сюда и требовать с меня деньги. Забудь дорогу в этот дом! Маман повернулась к ней. Видя болезненное, одутловатое лицо, Мадлен не испытывала ни капли жалости. – Не понимаю, Мадлен, что с тобой. – Не понимаешь? Представь себе, я пробудилась. Поняла, что заслуживаю в жизни чего-то лучшего не только для Эмиля, но и для себя. Убедилась, что сто́ю дороже мотка кружев, за который ты продала меня тогда. Слыша их голоса, в переднюю вышел Жозеф. – Мадемуазель Мадлен, моя помощь не требуется? – подчеркнуто официальным тоном спросил он, сурово глядя на ее мать. – Нет, Жозеф, спасибо. – Мадлен совладала с собой. – Мама ненадолго зашла меня проведать и уже уходит. Жозеф, как идеально вышколенный лакей, невозмутимо прошел вперед и распахнул входную дверь. Видя, что маман не трогается с места, он сказал: – Мадам, позвольте вас проводить. Глава 33 Мадлен Она сооружала гнездо для механических животных, обкладывая их перьями и заворачивая в куски хлопчатобумажной ткани. Две мыши, летучая и обычная, механический павлин, несколько автоматов в шкатулках – все это было надежно упаковано и уложено в красно-коричневый кожаный саквояж. Вероника с Жозефом разбирали часы на части, которые тоже заворачивали в ткань. Несколько часов отправятся с ними, но бóльшая часть останется в Париже, на складе, дожидаясь возвращения хозяина. – Эти оставьте! – крикнул доктор Рейнхарт. Костыли не мешали ему передвигаться на удивление быстро. Подойдя, он развернул золотые дорожные часы. – Их мы возьмем с собой. Хочу показать ему, как они устроены. А ты, Вероника, уложи все недоделанные куклы и чертежи. Ты ведь еще не начинала собираться. – Потом уложу, – ответила Вероника, недовольная вмешательством отца. – Мы и так трудимся не покладая рук. Завтра они отправятся в Пруссию, в королевство Фридриха Великого. Узнав о заводной девушке, показанной в Версале, прусский король помешался на автоматах. Он потребовал, чтобы Рейнхарт немедленно поехал к нему и сделал целую армию механических марширующих солдат. Всех подробностей Мадлен, естественно, не знала, но подозревала: тут не обошлось без мадам де Помпадур. Маркиза смазала колесики государственного механизма, постаравшись быстро и благополучно услать Рейнхарта и его окружение подальше от Версаля. Мадлен ощущала ту же нервозность, что и в первый день появления у часовщика. Она еще никогда не покидала Париж, не говоря уже о Франции. Но ее возбужденность была радостной и чем-то похожей на серебряные крылышки птицы. Ничего общего с отчаянной надеждой, владевшей ею, когда она покинула материнский дом, и с ужасом, неделями терзавшим ее вплоть до смерти Лефевра. Она едет не одна. Там будет Вероника, Жозеф и, слава Богу, Эмиль – полезная машинка, – который стал помощником Эдме и главным дегустатором варений поварихи. – Ладно, не буду мешать, – сказал дочери Рейнхарт. – Пойду в мастерскую, соберу все, что нужно. Мадлен, мне понадобится твоя помощь. – Да, месье. – Отец, ради всего святого, не дергай ее! Пусть доделает то, что начала. Вскоре я приду и помогу тебе. У нас достаточно времени. Хватит беспокоиться. Мы все успеем подготовить. – Да-да, – примирительно махнул рукой отец. – Старик опять поднимает ненужный шум. Когда он ушел, Вероника покачала головой. Они с Мадлен переглянулись и улыбнулись. Рейнхарт, оправлявшийся после тюрьмы, стал несколько иным. Сквозь металлический панцирь, в который он сам себя поместил, все чаще проглядывал более душевный человек. – Мадлен, у тебя же было какое-то важное дело. Мадлен закрыла чемодан: – Да. Если можно, я пойду прямо сейчас и возьму Эмиля. Мы недолго. Вероника кивнула: – А потом ты поможешь нам с укладкой часов. Жозеф вышел следом за Мадлен. – Хочешь, я пойду с тобой? – спросил он, когда они очутились в передней. – Нет, спасибо. Твои руки нужны здесь. Туда мы пойдем вдвоем с Эмилем. Он нежно коснулся шрама на ее лице, и Мадлен прижалась щекой к его руке. Эмиля, как и ожидалось, она нашла на кухне. Стоя на стуле, племянник облизывал деревянную ложку и смотрел, как Эдме наполняет тестом жестяные формы для булочек. Постояв на пороге, Мадлен спросила повариху: – И как тебе твой новый помощник?