– Если бы ты знала как. Фрей смотрела на меня открытым любопытным взглядом. Но в нём таилось что-то ещё, какая-то лёгкая напряжённость. – И с кем ты будешь завтра беседовать? – Полицейский из местного городского отделения. – Что там за случай? – Грубые нарушения устава. – То есть? – Ты разве не изучаешь право? Фрей промолчала. – У тебя есть план того, о чём будешь спрашивать? – Конечно. Важно заранее подготовиться к допросу, продумать подходящий сценарий, определить тактически верные вопросы и следовать четкой последовательности, когда их задаёшь. – Как ты можешь заранее знать, о чём будешь спрашивать? – Это один из допросов, когда подозреваемый уже дал свои разъяснения. Есть доказательства, допросы свидетелей и показания написавшего жалобу, как и его разъяснения. Все это и формирует основу допроса, который я проведу. У меня уже есть неплохое представление об этом случае и о его участниках. На самом деле, важнее всего найти правильное время для проведения беседы. – В каком смысле? – Ну, когда проводится расследование, обычно сначала допрашивают заявителя или свидетеля преступления, кроме того, у обвиняемого есть своя собственная версия событий, не так ли? Фрей кивнула и я продолжил. – Сначала мы собираем необходимую информацию о том, как всё происходило, чтобы установить ход событий, сценарий. И тогда уже тактически верным будет допрашивать обвиняемого, то есть в тот момент, когда мы знаем достаточно, чтобы контролировать поступающую от него информацию и, возможно, по ходу дела её опровергать. – Кто подал на него жалобу? – Я разве говорил, что жалобу подавали? – я натянул улыбку и пожал плечами. – Так вы уже говорили с тем, кто… – она слегка замялась и, ухмыльнувшись, продолжила: – Вероятно, и подал жалобу? – Разумеется. Важно всё прояснить как можно скорее, если речь о жалобе, то есть о нарушении дисциплины в рядах полиции, или же о чём-то, что подлежит уголовному наказанию. Большинство случаев, которые к нам направляют, на самом деле не касаются спецотдела, потому что чаще всего это обыкновенные жалобы или рапорты о нарушении дисциплины, где не произошло нарушения закона. Такие случаи мы достаточно быстро бракуем, не проводя интервью. – Но этот случай не такой? – Ага. Тот, кого я завтра буду допрашивать, кроме этого связан и с другим делом, над которым мы работали раньше, но оно было закрыто, так что, возможно, обвинительный акт изменится. Посмотрим. Мы продолжили путь в центр по узкой улице, с обеих сторон которой на деревьях сидели птицы. – В какую сторону изменится? – Ты же знаешь, что я не могу ответить на этот вопрос, – сказал я и сам себе улыбнулся. Дорога по полуострову, отстроенному кирпичом и засаженному деревьями, щебетанье птиц и шелест осенних листьев делали своё дело. Я чувствовал себя кем-то другим, не Торкильдом Аске, со всеми его несовершенствами, всеми рекомендациями, местами, где он должен был быть, с людьми, которых он должен был встретить и описать по особым критериям. Я был безымянным человеком, для которого существует только звук шагов по асфальту, запах осени и девушка рядом с ним. – У него проблемы? Фрей снова резко остановилась и начала в меня вглядываться, на этот раз дольше, чем в предыдущий. – Что ты имеешь в виду? Мы стояли в тени огромного дерева с тёмно-зелёным стволом. – Ничего. Фрей подмигнула мне, а потом схватила за руку и потянула вперёд. Я остановился и удержал её. – В чём дело? Ты знакома с этим полицейским? Фрей отвела глаза. – Нет, то есть ни в чём, – отрезала она. Её взгляд встретился с моим. Она наклонилась ко мне, вытянув руки и склонив голову к земле, так что её волосы касались моего подбородка. – Расслабься, мне просто интересно было, вот и всё. Я медленно наклонялся к ней. Я заметил, что дышу носом, машинально и беззвучно, как будто стараюсь оставаться в состоянии полного покоя, не двигать ни одной мышцей, боясь, что малейшее волнение разобьёт зеркало напротив меня. Фрей подняла на меня взгляд, и прежде чем я успел сообразить, что делаю, я наклонился к ней навстречу. Мои губы только коснулись её верхней губы и кончика носа, но она тут же отпрянула. Она попятилась и подошла к каменной стене, тянувшейся вдоль края дороги. – Что ты делаешь? Её глаза были широко открыты, она сложила руки на груди, будто бы защищаясь от меня. – Я… Прости. – Я сделал шаг назад, чтобы между нами образовался промежуток, больше свободного пространства, – Боже, я думал, я… – Нет, – задыхаясь, ответила Фрей и удручённо закачала головой, – мы двое не… мы никогда не сможем… Она не закончила предложение и, просто развернувшись, побежала вниз по дороге, не оборачиваясь. Я стоял и смотрел, пока она не исчезла из виду. – Ты лжёшь, – шептал я сквозь зубы. – Всё время лжёшь. В конце концов, я развернулся и пошёл обратно той же дорогой, которой мы пришли, а потом, на Стурхаугсвейен, свернул к городской станции. Лицо горело от гнева и боли, внутри тоже полыхало пламя, оно вилось и вырывалось наружу, пока я бежал по городским улицам прочь, направляясь к себе в отель. Я знал, что зашёл слишком далеко. Это уже не было частью игры, и я был на грани того, чтобы потерять контроль. Понедельник Глава 28 До Трумсё я добираюсь только к часу. Паром из Олдердалена в Лингсейдет отменили, поэтому пришлось объезжать. Тело болит после долгой поездки по слякоти и дорожным выбоинам. Море добралось до самого края набережной, и только свернув в центр, на Грённегате, я вижу, что дорогу затопило. С обеих сторон толпятся работники транспортной службы, а экскаваторы ковшами грузят снежную жижу в ожидающие их грузовики. Открыв дверь машины, я попадаю под снег с дождём. Войдя в полицейский участок, я подхожу к стойке и сообщаю, что прибыл. Приземистая девушка лет двадцати просит меня подождать, и я сажусь на неудобную скамейку между двумя цветочными горшками с пластиковыми цветами и дренажными шариками. Минут через пять из-за двери появляется полицейский и спрашивает, не я ли Торкильд Аске. Я киваю и встаю, а он жестом показывает следовать за ним. Он подходит к нужной двери задолго до меня и стоит в ожидании в конце длинного узкого коридора, на стенах которого висят фотографии прошлых руководителей отделения. – Сюда, – говорит полицейский, держа в руке кофейную чашку и папку с документами под мышкой. Он придерживает для меня дверь. – Мы вас ждали. Комната почти пустая. На стенах – обои под покраску, на полу – линолеум. Прямоугольный стол с двумя стульями с одной стороны и еще одним, твёрдым и неудобным, с другой – это всё, что есть в комнате. Я мог бы рассказать им, что в наши дни мы проводили эти сеансы на равных, сидя на одинаковых стульях и с небольшим столом перед нами, а не между. Во всяком случае, это то, что согласно современной криминальной психологии лучше всего стимулирует коммуникацию. – Так, – полицейский высокого роста, хорошо сложен, у него небесно-голубые глаза и узкий рот, – садитесь. – Он указывает на неудобный жёсткий стул. – Благодарю, – я останавливаюсь у стола, – скажите, а нельзя взять один из тех стульев? Этот выглядит жутко неудобным для сидения. – Стул в полном порядке, он… – отвечает полицейский. – Чудесно, спасибо, – отвечаю я, меняю стулья местами и занимаю место со своей стороны стола. – Ну, о чём мы сегодня будем говорить? – Секунду, я только… – смущается он, выглядывая в коридор. Кажется, на помощь ему никто не придёт, так что он закрывает дверь, проходит внутрь и садится на единственный оставшийся стул с мягкой подкладкой. – Так вот, – начинает он и открывает папку, – можем для начала заполнить вот это, – говорит он, – пока мы ждём. – Отлично. Я сразу чувствую, как всё моё нутро противится участвовать в этой истории, когда я уже не тот, кто управляет процессом. То же происходило и на допросах после случая с Фрей. Ульф бы сказал, что это разыгравшаяся профессиональная гордость служит причиной инфантильного желания противостоять и саботировать подобные ситуации. Но сам я просто не вижу другого выхода.