– С сестрой? Так это она тебя забрала у входа в больницу. Хорошо, теперь понятно. Но зачем? Могу я спросить? Зачем ты сбежал? – Допрос, – отвечаю я, когда Лиз возвращается из кухни с горячей чашкой кофе для меня и новым куском торта для себя самой, – я не могу явиться на допрос, пока не узнал. – Не узнал что? – Каков мой расклад. Что на самом деле происходит. – Так ты вернулся в Шельвик? – заключает Гюннар Уре. – Я приеду на допрос, – шепчу я, – обещаю. Дай мне времени до завтра, в знак старой дружбы. Сможешь? – Ты разыграл эту же карту четыре года назад, Торкильд, – отвечает он, – но хорошо, я забуду этот разговор до завтра, до трёх часов дня. В знак старой дружбы, как ты говоришь. – Спасибо. – Ой, да иди ты. И кстати, тебе остаётся только надеяться, что те полицейские объявятся к трём часам. Если нет… – Всё закончится плохо? – И так всё плохо, – отвечает он и кладёт трубку. …Я кладу телефон на стол и подношу кружку с кофе ко рту, но на полпути мне приходится подхватить её второй рукой, чтобы она не упала. – В чём дело? – обеспокоенно спрашивает Лиз. Её лица не видно, хотя она и сидит совсем рядом. От неё исходит запах прогорклого крема и кофе, когда она говорит, – ты в беде? – Забудь, – говорю я и сажусь в кресле поглубже, чтобы не чувствовать этот запах, – просто тело пытается мне сообщить, что давно пришло время принять препараты. – У меня в сумке есть парацетамол, – говорит Лиз, – для Арвида. От боли в спине. Всегда ношу их с собой, когда мы выходим на улицу, вдруг они ему пригодятся. Я забираю упаковку, выдавливаю горсть розовых таблеток и бросаю в рот, чтобы утихомирить боль. – Что теперь делаем? – спрашивает Лиз, когда я наконец чувствую себя готовым взять в руки чашку, вновь обретя силу воли. За окном показывается ещё одна машина, но она тоже проезжает мимо. На горизонте у маяка виднеется серо-голубое небо. – Мы на ночь остаёмся здесь, а завтра ты поедешь домой. – А ты? – Я приеду потом в арендованной машине. Сначала мне нужно добраться до острова. Я снова откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза, массируя щёки кончиками пальцев. – Боже ты мой, – вздыхаю я, – ну где их только черти носят? – Тех двух полицейских? – И женщину, которую я нашёл в море. Всё началось с неё, это единственное, в чём я уверен. Сначала исчезла она, около месяца назад. Кто может так надолго пропасть, чтобы его при этом никто не объявлял пропавшим? – Кто-нибудь не местный? – предполагает Лиз. – Да, – я открываю глаза и снова сажусь ровно. Беру упаковку и выдавливаю ещё пару таблеток, – но не только это, – продолжаю я мысль, запив их глотком кофе. – Она должна быть таким человеком, который приехал сюда и которого не ждут там, откуда он родом. Не так ли? – Турист? Я смотрю на неё. Лиз отодвинулась к самому краю дивана и сидит сбоку от меня, сложив руки на коленях. – Да. Хорошо. Но приедет ли сюда турист в позднюю осень? – спрашиваю я. – Может быть, она приехала на заработки. Из другой страны? – И не звонит домой, ни мужу, ни парню, ни детям или родственникам целый месяц? – Может быть, у неё никого нет, – говорит Лиз. – Совсем никого? – я делаю ещё один глоток кофе, – молодая, одинокая, откуда-то издалека, и никто по ней не скучает. Что это за девушка такая? – Проститутка? – Что? – Они и в Трумсё приезжают, селятся в отелях и апартаментах на пару месяцев, а потом едут дальше, – говорит Лиз. Когда она видит, что мне интересно, она начинает говорить быстрее. – Я о них в газетах читала… – Хорошо, Лиз, – говорю я, когда чувствую, что таблетки начинают действовать, – очень хорошо. Хм, да, наверное, ты напала на след. Молодая девушка, проститутка, но как она может быть связана с Расмусом? – Он взял её с собой на остров, чтобы… – Нет, – я качаю головой, – Расмус гей. И его, кстати, убили. Думаю, он её нашёл по случайности, когда отплывал погружаться. А что было потом? – Я не знаю, – отвечает Лиз. – Ещё как знаешь, – торопливо рассуждаю я, – он позвонил в полицию. – Точно, – восклицает Лиз, потирая ладони, и смотрит на меня, её задорные глаза сияют в полутьме, – так он и сделал. – Хорошо. Он позвонил в полицию, чтобы рассказать о своей находке. Ну, давай доведём эту версию до конца. Бьёрканг и Арнт приехали к Расмусу и убили его, чтобы никто не узнал о его находке? В этом твоя версия? Лиз качает головой. – Я… я, – запинается она, а глаза ищут поднос с тортом, – я не знаю, Торкильд, – наконец говорит она. – Вот именно. Вот где осечка. То есть смотри: почему они потом не вернулись обратно, а наоборот, продолжили эту странную игру, забрав труп с собой? Зачем скрываться? Лиз как-то странно на меня смотрит. Она улыбается, её глаза блестят, как будто сейчас потекут слёзы. – Что такое? – Мне нравится на тебя смотреть, когда ты такой. – Какой? – Как сейчас, когда мы разговариваем, только ты и я. Ты помнишь, как папа со своими друзьями любили сидеть за кухонным столом и обсуждать, что нужно предпринять, чтобы защитить Исландию от промышленности? Я снова откидываюсь на кресло и поворачиваю голову к Лиз. – В последний раз, когда я его видел, было начало девяностых, – шепчу я в ответ, – в маленьком городе под названием Рейдарфьордюр, где государственная энергетическая компания Ландсвиркьюн запланировала построить алюминиевый завод. Я тогда только получил письмо о том, что меня приняли в полицейскую академию. Я закрываю глаза и сжимаю губы, вспомнив этот серый дождливый город. – Седые волосы и борода, господи прости, – смеюсь я, – вот как он выглядел. – Он всё ещё её носит, – Лиз опять смеётся и моргает, держа глаза закрытыми по несколько секунд, как будто пытается себе его представить. – Алюминиевый завод должен был управляться американской компанией. Отец и его команда защитников окружающей среды приехали туда, чтобы определить, смогут ли они саботировать работу завода. Была середина лета, мы сидели и пили вино у костра, а отец говорил о нашей стране. – Как бы я хотела быть тогда с вами, – Лиз сводит руки на груди. – Я помню, как я сидел там и ждал подходящего момента, чтобы рассказать ему, что стану полицейским в Норвегии. Отец набрал в руку вереска и земли, слёзы текли по его щекам и бороде; он громко плакал по другую сторону костра, обхватив пальцами маленький кусочек Исландии, прижав его к груди. «Сколько ещё им будет позволено насиловать нашу исландскую природу?» – всхлипывал он, растирая пальцами землю и мох, как будто кровь из раны в сердце. – Так ты ему не рассказал? – Нет, – отвечаю я, – мы просто там сидели все вместе и слушали отца, который рассказывал о богатствах нашей страны. После этого мы осушили бутылку вина и спустились к фьорду, где сбросили в море контейнер и первые бараки, которые построили инженеры. Когда мы пришли обратно, я упаковал палатку и поехал домой в Норвегию. Месяц спустя я начал учёбу в полицейской академии. Повисает долгая пауза. – Ты можешь немного рассказать о Фрей? – шёпотом говорит Лиз. Голос её мягкий, осторожный, она говорит так, оставаясь наедине со своим мужем, который её бьёт. – Кем она была, почему ты был… так к ней привязан? – Меня занесло, – говорю я, всё ещё с закрытыми глазами, – я знал, что люблю её, в тот последний вечер в машине, но игра была окончена, и ничего нельзя было с этим поделать, – я делаю глубокий вдох и вдыхаю, – через секунду она погибла. – Поэтому ты хочешь умереть? – Лиз заботливо берёт меня за руку. Её движение посылает тёплые лучи, они доходят до самого лица. – В этом моменте сосредоточено так много, – шепчу я. – Но как же можно так жить? Одним только моментом? Ты больше не должен пытаться умереть, – надрывно говорит Лиз и обнимает меня, мы оба падаем на спинку кресла, оно трещит от напряжения, – ты слышишь, Торкильд? Ты просто не имеешь права. – Господи, – выпаливаю я, пытаясь вырваться из её объятий. – Пообещай мне.