– После погребения, – отвечает Юханнес. Церковь вскоре с обеих сторон заполняют коляски, ходунки и прочие средства передвижения, так что тем, кто хочет пробиться вперёд, приходится искать извилистую дорогу через этот гериатрический лабиринт из пластика и металла. Юханнес достаёт пакет из-под хлеба с похожими на сахар шариками в красную полоску. Он открывает пакет и предлагает мне: – Свиную польку? – Прошу прощения? – Свиная полька, – повторяет Юханнес чуть громче и шуршит пакетом, как будто имея в виду, что у меня проблемы со слухом. – Традиционные конфеты. Из Швеции. Я достаю одну и кладу в рот, и из боковой двери появляется священник. Он легко и элегантно преодолевает препятствия в проходе и вскоре восходит на кафедру. Там он воздевает руки к небу и окидывает взглядом зал. – Всему своё время, – провозглашает он на южном диалекте, дружелюбно, но всё же глубоко печально. Он обводит взглядом людей в церкви, от ряда к ряду. Последними он смотрит на родственников в первом ряду, рядом с гробами. – И смерти тоже. После прелюдии люди запевают: «Тот яркий свет сменила ночь, где не бывает света». Священник выступает с прощальным словом: – Они посвятили свои жизни друг другу, посвятили свои жизни любви. И теперь они у Бога, Господа нашего небесного, вместе. Священник элегантно спускается с кафедры и подходит к гробам. Семья отправляет к нему двух девочек-подростков, одетых в красивые тёмные юбки и такого же цвета туфли. Священник и девочки начинают зачитывать приветствия, надписанные на венках, а люди проходят вперёд и зажигают свечи в кованых подсвечниках. Девочки читают шведские послания, а священник – норвежские. – А сейчас Сельма и Кристине споют псалом для своих бабушки и дедушки. Священник взмахивает руками и подходит к церковному хору. Вскоре раздаётся музыка из CD-проигрывателя, и девочки начинают петь. Плачущий ребёнок больше не ревёт. Вся церковь вдруг затихла, только приглушённые хрипы и редкий кашель уставших стариков слышатся между куплетами. Я вижу спереди затылок Мерете. Она не двигается, просто сидит с опущенными плечами. Металлическая конструкция на ее голове торчит в стороны, будто это усики какого-то насекомого. Рядом с ней я вижу Харви. Он сложил руки на коленях и склонил голову к полу. Кажется, ему холодно. Плечи неконтролируемо трясутся, он качает головой и иногда раскачивается взад-вперед. Он плачет. Рыдает, как ребёнок, и когда музыка затихает, и две девочки перестают петь, вся церковь наполняется его душераздирающими всхлипываниями. Глава 56 – Как думаешь, отчего он так? – спрашиваю я у Юханнеса, когда священник закончил службу, и все собираются выходить. Носильщики встают и занимают места у гробов. Подняв их и встав в ряды, они вдруг понимают, что невозможно пронести гробы через забитый под завязку зал. Они стоят и смотрят друг на друга, но никто из них, кажется, не понимает, что нужно делать. Пара санитаров из коммунального центра осознают серьёзность ситуации и подают знак остальному персоналу. Часть из них выкатывают своих постояльцев на улицу, а остальные подбирают трости и ходунки для тех, кто ещё сидит. Двое медработников, которые приехали вместе с Мерете, снова здесь. Они берут её кресло, каждый со своей стороны, и везут его наружу вместе с остальными. – С ним многое приключилось в последнее время, – говорит Юханнес, после того как зал освободили, а первые носильщики уже начали свой путь. Юханнес благоговейно кивает, пока они проходят мимо. – Ты ведь и сам там был, когда с его женой случился приступ. Я делаю пару коротких шагов в сторону, ожидая нашей очереди примкнуть к неспешной толпе. – Мда, – бормочет Юханнес и снова кивает, когда мимо проходит Харви. Он нас не видит, только смотрит пустым взглядом перед собой и машинально шагает вперёд, держа мальчишку за руку. Юханнес твёрдо сжимает свой кисет с табаком, когда мы наконец вливаемся в эту реку скорби. Его взгляд блуждает по головам людей, идущих в похоронной процессии, которая сворачивает влево от церкви и движется к кладбищу. На улице светит солнце. Тёплые лучи падают на автостоянку, на церковь и на процессию. Её участники выстроились вокруг вырытых могил на краю кладбища, где и будет произведено погребение. Мы стоим чуть подальше от толпы и едва слышим священника, который снова что-то зачитывает. Вдруг я замечаю приближение чьей-то тени, и следом за ней появляется бледное лицо Харви. – Вы её видели? – Харви кивает в сторону пригорка за дальними могилами, где двое медработников стоят бок о бок с Мерете. Она сидит, сложив руки на коленях, и смотрит на своего сына, который играет у ручейка, текущего вдоль забора кладбища. Он бегает вверх и вниз по берегу и тащит за собой прутик, окунув его кончик в воду, так что во все стороны разлетаются брызги. – Ей зафиксировали челюсти и сшили мышцы, поэтому приходится кормить её через зонд. – Прости, Харви, – говорю я и снова поворачиваюсь к нему. – Я… – Нет, Торкильд, – взгляд Харви встречается с моим. – Это я должен просить прощения. Я был так зол, когда мы в последний раз говорили, мне было так страшно, но мне стоило понять, в каком состоянии находишься ты сам и настоять, чтобы ты вместе со мной поехал в больницу. Вместо этого я нёс какую-то чушь про маяк и про духов. – Не думай об этом, – я прочищаю горло, – только я сам могу справиться со своими делами. Как она себя чувствует? – спрашиваю я, пытаясь направить разговор в другое русло. – Ну, мы разговариваем. Я говорю, она пишет записки. Через неделю или две она приедет домой. Врачи говорят, что она поправится, что всё наладится со временем. Я надеюсь только, что она придёт в себя, когда начнутся съёмки. Она так давно этого ждала. Собравшиеся закончили молиться, и гробы начали опускать. – Ты нашёл датчанина, – замечает Харви, а священник в это время предлагает пастве проститься с умершими и бросить в могилу по горсти земли, после чего он достаёт Библию и читает, – когда ты был там… в море, – запинается он, – с привязанной к нему женской рукой? Я киваю. Священник закрывает Библию и приступает к последнему благословлению. – Теперь, по крайней мере, никто не сможет сказать, что её не существует. Им известно, кто она? Я качаю головой. – А что там с Бьёркангом и Арнтом? – Полиция Трумсё реквизировала мини-подводную лодку и запросила помощь от отдела по особо тяжким. После обеда они приедут сюда. – Они всё ещё считают, что ты с этим связан? – В наивысшей степени, – отвечаю я, – сегодня чуть позже я еду на новый допрос. Перед этим мне нужно доделать пару дел. Разобраться, что к чему, если понимаешь, о чём я. Я достаю ключ от квартиры из кармана куртки и даю его Харви. – Спасибо, что одолжил. – No problem, – Харви засовывает его в карман штанов, – родственники заберут оттуда вещи сегодня вечером. – А как ты сам, кстати? Тебя ведь вчера вызвали на допрос? Харви тяжело качает головой. – Не ходил туда. Сейчас нет сил. Так много дел с Мерете. Господи. Он закусывает нижнюю губу и отворачивается: – Я так за неё боялся. Погребение приближается к концу, и собравшиеся опускают руки перед последним псалмом. Я бережно кладу руку Харви на плечо. – Я могу поговорить с ней? – Да, – отвечает Харви. Мерете засунула руки в карманы пиджака. Она сидит и смотрит на поющих людей застывшим взглядом. Тонкие полоски пара появляются из её носа, когда она дышит. Один из санитаров достаёт шерстяной плед, раскрывает его и кладёт ей на колени. – Конечно, можешь. Мы направляемся к Мерете, а толпа начинает расходиться. Харви подходит первым, за ним мы с Юханнесом. Небо над нами посветлело. Спокойный океан поблёскивает в заливе. – Привет, – говоря я неуверенно, когда мы становимся рядом Мерете, сидящей в коляске. Санитары делают несколько шагов назад, один из них прикуривает сигарету, и оба они разворачиваются к группе деревьев в дальней части кладбища. – Я… я… Мерете поднимает руку, подавая мне знак остановиться. Она достает из кармана пиджака блокнот. Пока она пишет, я украдкой поглядываю на металлический фиксатор. Губы Мерете сухие и слегка приоткрыты. Нижняя губа чуть сильнее выдаётся вперёд, чем верхняя, что делает её похожей на пациента с инсультом, у которого отмерло какое-то количество нервной ткани, и парализована кожа лица. Мерете передаёт мне блокнот и смотрит на меня. «Это была не она», – написано на листе. Она вяло кивает, пока я читаю. – Я знаю, – говорю я, а Мерете забирает блокнот обратно и снова пишет. «Мне было так больно, – читаю я, – как будто в рот затекало всё больше и больше воды с каждым вздохом. Казалось, что я сейчас утону». – Я пытался тебе помочь, но не смог сдержать… Мерете качает головой, а потом пишет и передаёт мне блокнот. «Это не твоя вина. Я сама впустила её». – Я тоже видел её. – Мерете кивает, продолжая писать. «Она что-то тебе говорила». – Мне? В каком смысле? Мерете опять пишет, а потом вырывает листок и кладёт его в мою открытую ладонь. – Не понимаю, – шепчу я и смотрю на буквы, из которых складываются два непонятных слова. Не понятно, то ли с ней случился такой приступ, что она не понимает, что написанное там – случайные палочки и буквы, поставленные в ряд, или это правда что-то значит.