– О чём? – О себе, о том, через что ты прошёл. – Зачем? – Отнесись к этому, как к обязательному этапу твоей новой жизни, Торкильд. Ты больше не ведешь допросов. Сборщика информации больше нет, он лишён чести и звания. Теперь ты такой же, как и все мы… распространитель информации. Как болезненно, наверное, это принять. Неделикатность психологических приёмов Ульфа может быть трудно перевариваемой пищей для уверенных в себе людей с завышенным эго. К счастью для меня, моё эго мертво, а уверенность в себе давно съехала от меня на другую квартиру с улучшенными условиями. – Тебе нужно окружить себя ответственными людьми, – продолжает Ульф, – но кроме этого, тебе нужно обрести крепкую систему ценностей вне терапевтического круга. И первый человек, которого я хотел бы, чтобы мы ввели в эту парадигму, – твоя сестра Лиз. Я знаю, что ты любишь её сильнее, чем ты можешь себе признаться. Кстати, я подумал над тем, о чём мы вчера говорили, и решил выписать тебе рецепт на оксикодон в дорогу, так что у тебя будет препарат с быстрым эффектом, если он тебе понадобится. Что думаешь? Я чувствую, как начинает покалывать в диафрагме и выше, вдоль позвоночника, до самого затылка, и одновременно с этим увеличивается слюноотделение. – Сколько? – Как и раньше. – А что, если мне придется торчать там больше недели? – Тогда я вышлю тебе электронный рецепт туда, где ты будешь находиться. Я бросаю трубку на телетумбу и прижимаю костяшки пальцев ко рту. Боль в щеках прошла, испарилась, в тот единственный чёртов раз, когда она была мне нужна. – Господи, господи, господи! – шепчу я сквозь пальцы и кусаю их, после чего делаю вдох и поднимаю мобильник со стола. Я снова приподнимаю краешек пледа. – Ладно, – шёпотом говорю я в трубку, – я поеду. Поднимайся. Ульф всё еще говорит по телефону, когда я открываю входную дверь. Он кивает мне и заходит в квартиру. Сорвав с окна плед, Ульф плюхается на диван. Тот трещит от нагрузки. – Да-да, а во сколько он поедет дальше, в Трумсё? Полчетвёртого? Хорошо, – он щелкает пальцами и мотает головой, указывая на мини-кухню. Я в недоумении пожимаю плечами: – Что? – Пепельницу, чёрт подери! – Ульф сбрасывает с себя рюкзак и выуживает оттуда кошелёк и пачку «Мальборо Голд». Затем, яростно щелкая большим пальцем по зажигалке, прикуривает сигарету и глубоко затягивается. Терпкий запах сигаретного дыма подбирается к ноздрям и впивается в кожу щек. Я разворачиваюсь и захожу в ванную, чтобы собрать сумку – кладу в отдельный пакет электробритву, пластиковый контейнер с таблетками, зубную щётку и прочие принадлежности для гигиены. После этого иду на кухню, чтобы упаковать кофеварку и переносное радио, пока Ульф заканчивает телефонный разговор. – Эй, эй, эй! – выкрикивает Ульф из своего облака сигаретного дыма, глядя на кофеварку, которую я оборачиваю полотенцем. – Она тебе не пригодится. В Северной Норвегии есть кофе. – Мне нравится свой, – протестую я. – Ой, ну ради бо… А хотя, – он делает взмах рукой и корчит гримасу – да, возьми её. И прихвати туалетную бумагу, щётку для посуды и сушилку для обуви, мне вообще всё равно. Сказав это, он возвращается к телефонному разговору и каркает в трубку: – Алло? Сколько там получается, вы сказали? Закончив говорить и закурив новую сигарету, он поворачивается ко мне и качает головой, задерживая в легких сигаретный дым. – Знаешь что, – говорит он наконец, выдохнув, – я и правда думаю, что эта поездка пойдёт тебе на пользу. Очень даже пойдет. Глава 7 За окном уже стемнело, когда мой самолёт приземлился в аэропорту Трумсё. Земля покрыта тонким слоем нового снега. Я забираю багаж и выхожу на улицу, чтобы найти такси. Через пятнадцать минут я добираюсь до дома сестры. Она встречает меня на крыльце и недоверчиво смотрит. – Торкильд?! – и вдруг неожиданно крепко обхватывает меня руками. – Привет, Лиз! – Рядом с ней приятно находиться, и когда она размыкает объятие, мне не хочется её отпускать. – Всё хорошо? – она проводит пухлым пальцем по моей щеке, пристально глядя на меня своими круглыми глазами. – Лучше всех, – отвечаю я. – Когда ты вышел? – Пару дней назад. – И что ты делаешь здесь? – Я веду дело. – Дело? Ты вернулся в полицию? – Нет. – Н-н… но… – с запинкой говорит она и в недоумении покачивает головой. – Можно мне войти? – Да, конечно. Лиз проводит меня в прихожую, и мы молча стоим и смотрим друг на друга. Она производит впечатление старой уставшей женщины. Летом ей исполнится пятьдесят, но выглядит она старше. Опухшие глаза, будто она недавно плакала. Морщинистые и толстые руки, да и весит она все еще больше, чем надо. Прошедшие с последней нашей встречи годы отразились на нас обоих. – Почему ты такой грустный, Торкильд? – Не думай об этом. Как твои дела? Она слегка отстраняется: – Да у меня-то всё нормально. – Он всё еще тебя бьёт? – Торкильд, пообещай мне, что не… – я вижу, как её глаза полнятся отчаянием, и одновременно с этим ощущаю зреющую внутри бурю. – Я только спросил, колотит ли тебя твой муж. Судя по синякам на шее и на руке, он достиг в своём хобби нового уровня. – Сейчас я этого не выдержу. Я и Арвид… мы сейчас весьма неплохо живем, и ты не можешь просто так прийти и всё разрушить. Я не хочу этого… И не позволю. Я качаю головой и захожу в гостиную, не разувшись. – Где он? – Торкильд! – истошно кричит она дрожащим истеричным голосом. Она научилась так кричать после долгих лет совместной жизни с агрессивным дальнобойщиком, который не в состоянии держать свои кулаки при себе. Я слышу скрип наверху и быстро поднимаюсь по лестнице, перескакивая разом через три-четыре ступеньки, а потом распахиваю дверь в спальню. Арвид сидит на кровати, сгорбившись и отводя глаза, которые прикрыты сальными прядями чёрных немытых волос. – Какого чёрта ты здесь делаешь? – успевает спросить он, прежде чем я подхожу к нему и даю ногой в лицо. Арвид падает с кровати на пол, где и остаётся лежать. Через секунду в комнату, тяжело дыша, заходит Лиз и начинает дергать меня за куртку, причитая и вопя: – Что ты наделал? Что ты наделал! Арвид наконец поднимается, приложив руку к уху. Выпученными глазами он смотрит на Лиз: – Видишь? Посмотри, что ты наделала! Этот ублюдок опасен, я всегда говорил! Он чудовище, ты что, не понимаешь? Арвид сплёвывает кровь и вытирает кулаки о жилет. Лиз отцепляется от меня и бежит к мужу. Она гладит рукой его лицо, приговаривая успокаивающие слова. Арвид разводит руки в стороны и подходит ко мне. – Думаю, тебе стоит быть чертовски осторожным! Иначе я напишу на тебя заявление, и уж тогда тебе прямая дорога снова за решётку! И ты это знаешь, душегуб проклятый! – рявкает он, проходя мимо. – И если ты будешь здесь, когда я вернусь, то тогда уж пеняй на себя. Выходя, он толкаем меня плечом и захлопывает дверь. – …И что, вот такой ты жизни хочешь, Лиз? Она поставила на стол кофе, печенье и сладкие рулеты. Мы вместе с ней сидим на диване в гостиной, не изменившейся с тех пор, как я был здесь в последний раз. Единственное перемена – кожаное кресло перед телевизором. Несомненно, кресло Арвида. – Всё не так, как ты думаешь, – она смотрит на меня и решает сменить тему: – Ты говорил с мамой, после того как вышел? Она о тебе спрашивает, когда я звоню. – Пока что не было времени. – По словам родных, ей хуже в последнее время, – Лиз смотрит на блюдо с печеньем. – Если бы самолёт до Осло не стоил таких безумных денег… Тем более теперь, когда Арвид стал инвалидом…